Река Смерти
Шрифт:
Внезапно в комнате наступила тишина. Напряженность, возникшая между Смитом и Гамильтоном, была слишком очевидна. Хеффнер встал с подлокотника кресла, слегка пошатнулся и решительно направился к ним. В его свирепых, налитых кровью глазах сверкал огонь битвы.
– Послушайте, босс, вы, кажется, еще не поняли, - с издевкой произнес он.
– Ведь это сам неустрашимый исследователь! Единственный и неповторимый Гамильтон! Разве вы не слышали? Гамильтон всегда отвечает за все!
Гамильтон коротко глянул на Хеффнера и перевел взгляд на Смита.
– Вот как раз один, из тех раздражителей, о которых я говорил. Они просто рождены, чтобы доставлять неприятности и вызывать трения. Какую функцию он выполняет?
– Он - мой старший фотограф.
– Артистическая натура, значит. Он тоже едет?
– Разумеется, - ледяным тоном ответил Смит.
– Иначе зачем бы мы с Трейси взяли его сюда?
– Я подумал, может, у него возникла срочная необходимость покинуть то место, откуда он явился.
Хеффнер шагнул ближе.
– Что вы мелете, Гамильтон?
– Право, ничего. Я просто подумал, что, наверное, ваши друзья из департамента полиции Нью-Йорка начали слишком сильно интересоваться вами.
У Хеффнера просто челюсть отвисла от изумления. Потом он сделал еще один угрожающий шаг вперед.
– Черт побери, что это значит? Уж не собираетесь ли вы помешать мне, а, Гамильтон?
– Помешать вам ехать? Упаси боже, нет!
Рамон посмотрел на Наварро. Оба поморщились.
– Поразительно, - пробормотал Хеффнер.
– Всего-то и требуется заплатить человеку лишние двадцать фунтов, чтобы заставить его смотреть на вещи твоими глазами.
– При условии, конечно, что к тому времени вы хотя бы наполовину протрезвеете.
Пьяный Хеффнер недоверчиво уставился на Гамильтона, размахнулся и попытался ударить его справа по голове. Гамильтон уклонился в сторону и нанес противнику сокрушительный удар тоже правой, в то время как кулак Хеффнера попусту пробил воздух. Фотограф с посеревшим лицом сложился вдвое и упал на колени, схватившись руками за диафрагму.
Рамон задумчиво заметил:
– Кажется, синьор Гамильтон, этот господин уже наполовину протрезвел.
– Быстрый способ укрощения смутьянов, да?
– Смит остался равнодушен к страданиям своего доверенного фотографа. Его раздражение сменилось любопытством.
– Кажется, вам что-то известно о Хеффнере?
– Иногда я читаю нью-йоркские газеты, - ответил Гамильтон.
– Правда, с некоторым опозданием, но это не так уж и важно, ведь деятельность вашего сотрудника распространяется на значительный период времени. То, что американцы называют издевательством над правосудием. Хеффнер подозревается в соучастии в различных преступлениях с применением силы, даже в гангстерских разборках. Либо он гораздо умнее, чем выглядит, хотя я в этом сомневаюсь, либо у него очень ловкий адвокат. Так или иначе, он всегда выходит сухим из воды. Трудно поверить, мистер Смит, что вы даже ничего не подозревали.
– Признаюсь, до меня доходили кое-какие слухи, но я не обращал на них внимания. Тому есть две причины: во-первых, парень знает свое дело, а во-вторых, человек считается невиновным, пока его вина не доказана.
– После короткой паузы Смит спросил: - Вы и обо мне знаете что-нибудь предосудительное?
– Нет. Всем известно, что ваша жизнь - открытая книга. В вашем положении человек не может вести себя иначе.
– А обо мне?
– полюбопытствовал Трейси.
– Не хочу задеть ваши чувства, но до сегодняшнего дня я вообще о вас не слышал.
Смит мельком взглянул на распростертого Хеффнера, словно впервые его увидел, и позвонил в колокольчик. Вошел дворецкий. Его лицо осталось бесстрастным при виде лежащего на полу мужчины. Как нетрудно было сообразить, он наверняка уже не раз видел Хеффнера в подобном состоянии.
– Мистеру Хеффнеру нехорошо, - объяснил Смит.
– Отнесите его в комнату. Ужин готов?
– Да, сэр.
Когда все выходили из гостиной, Мария взяла Гамильтона за руку и тихо сказала:
– Лучше бы вы этого не делали.
– Неужели я нечаянно избил вашего жениха?
– Моего жениха! Да я его терпеть не могу! Но он злопамятен, и у него дурная репутация.
Гамильтон похлопал ее по руке.
– Хорошо, в следующий раз я подставлю другую щеку.
Мария отдернула руку и быстро прошла вперед.
После ужина Гамильтон с близнецами уехал в черном "кадиллаке". По пути Наварро восхищенно сказал:
– Ну, теперь все считают Хеффнера паршивой овцой, а Смит, Трейси, Хиллер и, насколько я понимаю, Серрано думают, будто они чисты, как только что выпавший снег. Вы ужасный лжец, синьор Наварро!
– Подобные таланты приходится скрывать. Как и во всем другом, совершенство достигается практикой.
Глава 4
Когда сгустились сумерки, вертолет, снаряженный сразу и поплавками, и лыжами, сел на песчаную полосу на левом берегу Параны. В обе стороны, насколько можно было различить в полумраке, тянулись густые и в полном смысле слова непроходимые джунгли. Противоположный, западный, берег реки уже скрыла тьма. Здесь, неподалеку от места впадения реки Икуэлми, Парана была шириной около восьми километров.
Салон вертолета был слабо освещен, хотя из предосторожности на окнах были задернуты плотные черные занавески. Гамильтон, Наварро и Рамон ужинали, поглощая холодное мясо, хлеб, пиво и содовую: Гамильтон - пиво, а близнецы - содовую.
Рамон преувеличенно вздрогнул:
– Не нравится мне здесь!
– Никому здесь не нравится, - отозвался Гамильтон.
– Но это вполне устраивает Брауна, известного как мистер Джонс, и его друзей. Нужно отдать им должное: это, пожалуй, самое недоступное место во всей Южной Америке. Много лет назад я выследил Брауна и его приятелей-беженцев в городке Сан-Карлос-де-Барилоче возле озера Ранко на аргентино-чилийской границе. Видит бог, там была настоящая крепость, но и в ней Браун не чувствовал себя в безопасности, поэтому он двинулся искать убежища в чилийских Андах, а уже потом перебрался сюда.