Река Великая
Шрифт:
– Зачем собирают? – Не понял лейтенант.
– Для обрядов своих.
– А какие у старообрядцев обряды?
– Старые, – без выражения подсказал майор, лысый череп которого на улице закрывала кепка с длинным козырьком.
Алена открыла рот, чтоб ответить грубостью, но сдержалась в последний момент. Молодой свернул тему:
– Врагов у вашего супруга не было? Руководство завода, может быть, угрожало?
– Нужен он им! Насчитали ущерба на триста тысяч, а по факту цветмета на десятку. Вы не хуже моего знаете, кого у нас
Про уголовное дело, которое тянулось уже столько лет, что они с Юркой сами со счету сбились, она специально упоминать не стала, но опера успели подготовиться. Время тогда было тяжелое, Алена сидела в декрете с двойняшками, а Юрку с завода поперли, на котором он полжизни отпахал. На другой устроился, платили там гроши, но зато на проходной охранник сговорчивый был. Юрка с ним и сговорился. Вынес то ли блоки какие, то ли еще что. Это Юрка в технике разбирался, а Алена – ни бум-бум. На медь разобрал это, то, что вынес, и продал.
Денег с него заводские директора сильно не требовали, понимали, что не с чего отдавать, но места в цеху Юрка лишился. Скоро со съемной их семейство выставили за неуплату. Пришлось ехать в деревню к Алениной матери. Только благодаря ее пенсии, они не померли в первую зиму с голоду. Потом Юрка пристроился рыбачить к Андрюхе Евстафьеву, а на детей повысили пособие. Когда матери не стало, они уже кое-как встали на ноги.
– С тех пор, как вы переехали в Малые Уды, ваш супруг больше нигде не работал?
– Нет здесь работы, как совхоз закрыли. Кто на пенсию живет, кто хозяйство держит, – сказала Алена. Про рыбу, которую Юрка вместе с Андрюхой без документов продавал в городе у семейного «Магнита», она промолчала.
На морозном небе над погостом показались первые звезды. Пока по большаку – сначала вдоль реки, а потом по полю – полицейские с Аленой добрались обратно до Малых Удов, уже совсем стемнело.
– Сейчас на развилку вернетесь, и по дороге так и едьте дальше. За лесом Ящеры будут.
– Стрелку видели, – сказал лысый.
– Если что-то вспомните или станут известны новые обстоятельства, позвоните, – лейтенант порылся в клетчатом пальто, протянул Алене визитку и следом за начальником пошагал к серой «Ладе».
«Сабанеев Иван Алексеевич. Оперуполномоченный Управления уголовного розыска ГУ МВД по Псковской области», – прочла Алена на карточке прежде, чем сунуть ее в карман куртки на рыбьем меху.
За свои три месяца работы в угро Иван Сабанеев не видел столько заявлений о пропавших без вести, сколько поступило к ним за два праздничных дня. 1-го числа до поздней ночи они исколесили весь Псков и половину района, а сегодня с утра перед Малыми Удами еще успели заехать в городе на дальнее Завеличье, где подгулявший глава семейства сам ввалился в дверь, пока они брали показания у домашних.
– Артем Игоревич, вы про эту «Газель» с рефрижератором раньше слышали? – Иван Сабанеев глядел на дорогу, что вела машину через заснеженный хвойный лес.
–
– А что за странности?
– Живут замкнуто своей общиной. Не пьют, не курят. Имена старинные. Дети на домашнем обучении, пожилые на пенсию не подают.
– Сидят на натуральном хозяйстве? – Подсказал Сабанеев.
– Рыбу ловят. У них своя артель. «Садко». Участок на реке выкуплен. Я несколько лет назад у них был, когда в Неёлове очередной алкаш потерялся. На староверов тогда всем Неёловым пальцами показывали, и рефрижератор среди ночи видели. Даже якобы разглядели номера.
Между деревьев впереди заголубели огни уличных фонарей. Показалась белая река.
– Алкаш нашелся?
– Нет.
– Я тут посчитал, – осторожно заметил Сабанеев. – У нас по области показатель по пропавшим без вести на тысячу человек на пятнадцать процентов больше, чем по Северо-Западу в среднем. Это за последние двадцать лет, дальше статистики нет. А если взять четыре района: Псковский, Печорский, Островский и Палкинский, то на двадцать пять.
– Летом в реке тонут, зимой по канавам замерзают. По употреблению алкоголя на душу населения мы тоже бьем рекорды, особенно если суррогат посчитать.
У берега был возведен частокол, из которого в сторону реки наполовину выступало массивное здание. В первую минуту Сабанеев принял его почему-то за старообрядческий храм, но, когда они подъехали ближе, то не разглядел ни купола, ни креста наверху, ни даже окон в глухом срубе. На огороженной территории были еще две постройки пониже, крыши которых поднимались над глухим забором.
– Их рыбное хозяйство, – сказал Копьев, не поворачивая головы, когда они проезжали мимо.
Деревня Ящеры была из числа малодворных, как почти все на Псковщине, где десять изб уже считают большим селом. По указанию майора «Лада Калина» свернула в первую из двух улочек. Дом директора артели стоял ближним к лесу.
Когда опера вышли из машины, со стороны избы раздался грозный лай, который тут же подхватили несколько собачьих голосов из-за забора напротив. На крыльце показалась молодая женщина в шубе. Сабанеев поздоровался с ней, пытаясь перекричать охранника на дворе, и протянул удостоверение через изгородь.
Дом староверов с резным фронтоном и теремками-наличниками на окнах рисовал впечатление сытной крестьянской старины. Снег на крыше в свете фонаря с улицы отливал мертвенной синевой. Взгляд Ивана задержался на коньке избы, где вместо деревянной лошадиной головы или петуха восседала неизвестная рептилия в снежной шапке.
От дома к сараю из бревен на другом краю двора была расчищена дорожка в снегу. Ни теплиц, ни сада в хозяйстве не было. На участке росла только старая ель, и у забора торчали из-под снега ветки какого-то кустарника.