Река Великая
Шрифт:
– Не нравится!
– А чего так? Читать-писать научат.
– Я и так умею!
– Дашка его научила, летом занимались, – говорит отец.
Дядя Борис Прилуцкий – майор, артиллерист. В Малые Уды они с тетей Надей приехали из Пскова ухаживать за тети Надиной матерью. Когда она умерла, остались тут, и открыли ларек вместо магазина, который хулиганы разломали еще до Матвеева рождения. Квартиру в городе они оставили младшему сыну.
Во всех Малых Удах у дяди Бориса одного есть настоящий, импортный спиннинг, а теперь еще по почте из Китая прислали рыбогляд. Прибор в оранжевом
– Это окуни?
– Или ерши, – подсказывает Прилуцкий.
– А это щука, наверное? – Матвей уже забыл, что сердился на дядю Бориса, и, сидя на корточках, тычет пальцем в самую жирную черточку на двухцветном дисплее.
– Стоит, чтоб ее!
Отец вместе с ними наклонился к эхолоту:
– Зимой щуку попробуй вытащить!
– Я на жерлицу хочу попробовать, – говорит дядя Борис.
В одной из лунок мелко задрожал оранжевый поплавок. Отец заметил это краем глаза:
– Дробит!
Прилуцкий вскакивает с маленького рыбацкого стульчика, хватает удилище и коротким движением подсекает плотву. Рыбина бьется в его руках. Перед тем, как бросить ее в ящик, он ощупывает пузо:
– Икряник.
Из другого отделения ящика майор достает цветную шкатулку с иероглифами, похожую на маленький сундучок. Внутри на белом мху извиваются кроваво-красные черви.
– Какие аппетитные они у тебя!
– Я вот как делаю, – объясняет Прилуцкий. – Беру кусок кирпича, толку очень-очень мелко и перемешиваю с землей, а перед рыбалкой на ночь червяков оставляю в этой смеси.
Майор закрепил на крючке вертлявую наживу и вернул удочку на подставку. Разогнул спину и замер, сощурясь вдаль. Староверы из Ящеров рядом со своим берегом нарубили лунки во льду, и теперь возились с сетью.
– Уловы-то у них в Ящерах, конечно… Природный феномен. Недаром так за свой участок держатся. Экспедицию бы к ним биологическую снарядить, да они не пускают никого.
– Приезжал какой-то ученый в советское время. Правда, не биолог, а то ли историк, то ли тот, который песни со сказками собирает.
– Говорят, деверь твой, Андрюха, к ним ночью на пристань лазил. – Прилуцкий вопросительно смотрит на отца.
Тот сделал вид, что не услышал вопроса.
– Ершонок, ты удить будешь?
Матвей как завороженный не может оторвать глаз от эхолота. Отец отмеряет три коротких шага от крайней лунки Прилуцкого, снимает ящик с плеча и долго расчищает валенком снег.
Старая пешня им досталась в наследство от Матвеева деда, царство ему небесное. Ржавая, но зато тяжелая, такой нынче в магазине не купишь: Матвей ее только двумя руками поднимает, а одной – никак. От удара железа о лед над расчищенным кругляшком взметается фонтан хрустальных брызг. Черточки на сером экране эхолота бросаются врассыпную.
– Любава, а правда, что у вас, старообрядцев, говорят: «кто чай пьет, тот отчаивается»?
– Это, может, у поповцев или единоверцев так. У нас – нет.
– И чай пьете?
– Славичи пьют, они любят. А у нас дома – квас.
– А мяса за что не едите?
– Зачем зверей губить, коли Бог рыбы сколько надо дает?
Помянув Господа, Любава
– А отец Власий говорит, это потому, что у вас вечный пост до Второго пришествия. Зато и вина не употребляете.
– Про пост это он, наверное, сам выдумал, – она впервые за время разговора улыбнулась, но так и не повернула к Андрею лица. – А вина не пьем, потому что грех.
Он шел вместе с Любавой от ларька Прилуцких. Вместе они миновали Парамоновский двор и развалины сельповского магазина.
– Може, и мне к вам в артель устроиться? Только пить брошу сначала, – он улыбнулся ей, по привычке не разжимая губ. Зуба спереди у него не было, и в город давно надо было ехать вставлять, да денег бы еще кто на стоматолога дал.
– Это вам надо со Святовитом Михалаповичем договариваться, он – директор в артели, – отвечала Любава серьезным тоном.
Они уже подходили к развилке, когда за спиной раздался крик:
– А-андрюх!
Попрощавшись с Любавой, он повернулся и понуро побрел назад по дороге. Сестра Машка в дворовой куртке и вязаной шапке с набившейся соломой ждала его за своим забором.
– Ты на кой за девкой замужней увязался?! Богуслав узнает – что скажет? У них строго с этим!
– Да я ж без всякого. Так, думаю, познакомиться надо получше, про обычаи выведать. Хоть и веры другой, а соседи. Вон и батюшка Власий твердит: возлюби ближнего своего, – добавил Андрей с усмешкой. – А к нам, считай, ближе и нет никого. С Волженца разве, так те через реку.
– А в Ящеры зачем ночью ходил?
– Ирка Христович рассказала?
– Да какая разница, кто!
Через забор Андрей трепал уши Мальку. Пес стоял на задних лапах, опираясь передними на поперечину ограды, вилял хвостом и пытался лизнуть ему пальцы. Нынче в этом Мальке пуда два веса, а когда-то помещался в две ладошки. Генка, зять, подобрал его прямо на реке, на льду. Бог знает, откуда щенок там взялся. Сунул в карман фуфайки и отнес домой. Выпаивали его молоком из пипетки Машка с Дашкой, а имя придумал племяш, который тогда только начал говорить. До весны Малек рос в избе, а в апреле Машка сколотила из горбыля будку и поставила рядом с Боцмановой.
– Отстань ты от них, Андрюш! Пусть полиция розыском занимается.
– Они не делают ни хрена. Второй месяц пошел, Аленка каждый день им звонит.
– А ты, думаешь, луч… Ну-к дыхни!
Он нехотя подчинился.
– Времени и обеда нет!
– Да я только рюмашку, – Андрей пристыжено глядел на старшую сестру.
За неделю он наловил столько рыбы, что забил целиком морозилку и еще пакет оставил на улице, благо оттепели по прогнозу не предвиделось. В субботу продал всё, не считая плотвы, и после рынка поехал к Аньке на Завеличье. В прошлый выходной ее то ли дома не было, то ли пускать его не захотела, а в этот раз посидели, поговорили, да и… Отношения наладили, одним словом.