Река ветра
Шрифт:
Тарн, Страйкер и Зверобой следовали за ней по пятам, но двух других амбарных сов засосало в какое-то встречное воздушное течение, а еще одна пепельная сипуха отчаянно работала крыльями, пытаясь спастись от могучей силы костеломки. Сначала ее черные глаза остекленели от ужаса при виде собственных перьев, вихрем срывающихся с крыла, а затем — и уже навсегда — когда она увидела, как левое ее крыло отделяется от туловища.
Но остальным Чистым все-таки удалось в целости и сохранности попасть в могучий поток Реки ветра. Нира огляделась по сторонам. Да, она потеряла троих офицеров своего захват-отряда, однако у нее осталось целых пятнадцать сов, включая Тарна, который, слава Глауксу, уцелел.
— Мы добрались! — торжествующе завизжала Нира, когда они кубарем свалились в
Тенгшу точил когти о кремень. Он знал, что такое боевые когти, однако во всех Серединных царствах нельзя было найти и завалящей пары такого оружия. Оно было запрещено со времен первого хрита по имени Тёоцзы, изобретателя боевых когтей, навсегда покинувшего мир воюющих сов. Теоцзы учил, что если совам когда-нибудь придется сражаться и убивать, они должны найти для этого иной способ. На самом деле это был самый строгий запрет, введенный хритами за всю историю Серединного царства. Всем известно, что борьба заложена в природе всех животных, не говоря уже о том, что часто она бывает жизненной необходимостью, однако совы Серединного царства не торопились соглашаться с этим, ибо любая агрессия казалась им нарушением философии великого первого хрита. По сравнению с другими совами эти голубые птицы отличались исключительным миролюбием. Тем не менее на протяжении столетий они выработали особую стратегию, оказавшуюся не менее эффективной, чем боевые когти. Вот почему, когда Тенгшу, в очередной раз вглядевшись в предрассветные сумерки, увидел, что его молитвенный цюй сорвался в небо, он укрепил желудок решимостью и почувствовал, что впервые за сто лет готов пустить в ход свое боевое искусство.
Солнце ярко сверкнуло на боевых когтях Чистых. Эти совы были вооружены, но Тенгшу это не испугало. Более того, это давало ему преимущество. Он знал, что отсутствие дополнительного веса позволит ему летать лучше, быстрее и проворнее.
— Й-и-и-и-р-р-р-к! — завизжал он, голубой молнией разорвав утреннюю тишину. Это был не боевой клич, но прием, известный как «цзун-цюй», или «дыхание цюй», позволявший расширить совиные легкие, а затем, на мощном выдохе, с силой вытолкнуть тело в воздух. Тенгшу недаром обучался искусству Даньяр, или пути благородной кротости. Упражнения, которым он научился много лет назад и которые с тех пор регулярно повторял, имели одну-единственную цель: развить весь совиный организм — суставы, полые кости, мускульный желудок, легкие, сердце и даже перья — до такого уровня, чтобы сова могла с полной отдачей использовать каждую часть и каждую клеточку своего тела. Взлетая, Тенгшу повторял мантру Дань-яр: «Я — корень дерева и дыхание дракона, чистота воздуха и яркость звезд в черном дегте небес». Он чувствовал, как могучий ветер, или дыхание цюй, потоком хлынул сквозь его тело.
— Что это? — ахнул Страйкер, когда стремительная синяя молния вдруг ринулась им навстречу. В следующую секунду он был оглушен страшным ударом в грудь и, потеряв сознание, рухнул на землю. Брызнула кровь, однако она была вызвана ударом о камень, на который шлепнулось бесчувственное тело лейтенанта. Даньяр применялся не для того, чтобы пролить кровь, а для того, чтобы ошеломить врага и лишить его чувств. Конечно, в ходе битвы не всегда удавалось избежать крови, смерти или увечий, однако все эти ранения крайне редко наносились заостренными когтями. Рвать врага когтями считалось худшим способом добиться победы. Несмотря на то что победа нередко достигалась ценой смерти врага, среди благородных сов считалось особой доблестью пролить как можно меньше крови. Трое Чистых, один за другим, рухнули с небес, причем не от ударов, а лишь от изумления перед увиденным. Крылья у них застыли в воздухе, а желудки превратились в камень: они просто оцепенели.
Невыносимый страх сковал желудок Ниры. Что происходит? Неужели одна сова могла сотворить такое — или их все-таки несколько? Она стремительно вылетела из строя. Тенгшу в это время занимался тремя другими Чистыми, поэтому не обратил на нее внимания. На этот раз он использовал прием цзи-фан, или колючий цветок. Это был смертельный маневр, и трое сов отправились на землю следом за своим лейтенантом.
Однако Тенгшу тоже почувствовал первые признаки усталости в зоне цзы, центре энергии и контроля. Он все сделал хорошо. Отряд из более чем дюжины сов во главе с огромной луноликой совой был рассеян. Разумеется, очень скоро они снова соединятся, однако Тенгшу существенно замедлил их продвижение. Все-таки он тоже не юноша, ему уже триста двадцать пять лет, и для своего возраста он сделал неплохую работу. Он задержал врага ровно настолько, чтобы сестра Сорена с Маленькой успели добраться до Горы времени.
«Будем надеяться», — думал Тенгшу, возвращаясь в свое Дупло. Чашечка чая восстановит его силы, а затем, разумеется, он должен написать стихотворение. Да-да, приложить перо к бумаге и написать несколько строк, дышащих покоем и достоинством. Разве не так поступал в таких случаях великий Теоцзы?
В сумраке дупла, озаренного ровным светом масляной лампы, Тенгшу достал перо и начал писать.
Скоро придет весна, Растает лед, И птица пой, издав клич, вытрет грязные лапы о лист. Почка начнет открывать свою тайну.Глава XIX
Круг разомкнулся?
— Прислушайся, — негромко сказала синяя сова. — Они начинают запинаться. Они напились морошникового сока. Ты говорила, будто он пьянит?
— Да, — прошептала Белл. — Мама и папа дают нам всего капельку, разбавленную водой, да и то только по особым случаям. Но… но… — она склонила головку на бок. Стрига сразу догадался, что малышка что-то услышала. Он уже давно заметил, что она наделена изумительным слухом. — Не думаю, что они напились допьяна. Но я слышу, как сердцебиение их замедляется, а значит, они скоро уснут. Они начинают похрапывать.
— Уснут? — переспросил Стрига, стараясь припомнить, что означает это слово. Кажется, он никогда прежде его не слышал.
— Заснут, — повторила Белл, поворачиваясь к нему. — А у вас это как называется? Разве на кракиш это звучит по-другому?
— Да, мы называем это иначе.
— Как же?
— Мы говорим «улететь в царство духов».
— Ух ты! — с изумлением воскликнула Белл. — Как красиво. Мне нравится, как у вас говорят. А вы на самом деле туда летаете?
— В некотором смысле.
— А где это? Там хорошо?
— Иногда хорошо, иногда плохо.
— Объясни, я не понимаю.
— Представь, что когда нам нужен отдых, часть нас покидает тело… Я имею в виду нашу духовную часть.
— Ой, — поежилась Белл. — Это похоже на скрумов.
— Да-да, ты права. Похоже на скрумов. — На самом деле Стрига понятия не имел о том, кто такие эти скрумы. Еще одна небольшая, но и не совсем маленькая, ложь.
— А что эти духи делают?
— Скитаются.
— Где?
— Это трудно объяснить…
Честно говоря, Стриге вовсе не хотелось это объяснять. Его дух частенько скитался в одном темном и ужасном месте. Он чувствовал, что уже бывал там когда-то давно, когда его перья были не синими, а черными и косматыми. В этом месте он был рабом своих диких страстей и ужасных устремлений, которые отныне должен был искупать до тех пор, пока не завершит свою фонцю.
Но разве его существование во дворце Панцю было менее ужасным, чем его проииые дела? Жизнь в абсолютной и всепоглощающей роскоши, жизнь без малейшей физической нужды — разве это настоящая жизнь? У него было перерезано то, что совы Серединного царства называют «золотой нитью», связующей тело и дух в единый осмысленный организм. Если такая нить перерезана, жизнь превращается в пародию. Возможно, самым ужасным во всем этом существовании была всепоглощающая скука и постоянный стыд за собственное шутовское положение — что может быть унизительнее, чем иметь внешнее сходство с волшебным драконом, будучи полностью лишенным даже толики его грозного могущества? Каждая минута бесконечных ночей, складывавшихся в месяцы и годы, напоминала несчастным драконовым совам об их бессилии, о карикатурности их так называемой жизни при королевском дворе!