Река
Шрифт:
— Милый мой, тебе пора носить очки.
— Мне они не нужны.
— Я ничего не знаю о твоем мире, — говорит Марианне. — Мне будет интересно встретить Сельму Люнге в ее домашней обстановке.
Я вижу, что она надела бирюзовое платье, которое подчеркивает зелень ее глаз. Странно, думаю я. Когда она так одевается, сразу возникает мысль о том, что совсем недавно она овдовела и к тому же потеряла ребенка. Наряжаться — значит приветствовать жизнь. Но когда мы с ней так поступаем, мы оба думаем о тех, кого потеряли.
Она идет туда ради меня. Это меня трогает, однако у меня остается чувство, что что-то изменилось. В последнее время мы почти не виделись. Она много работала. А вечером уединялась в своем кабинете. Я слышал, что она тихо и подолгу говорила там по телефону. Несколько раз она спала в своей спальне. Иногда приходила ко мне:
— Можно мне поиграть с тобой? — говорила она своим самым практичным и будничным голосом. Но не позволяла мне ответить ей тем же. Это вселяло в меня неуверенность.
И уже очень давно мы не слушали вместе Джони Митчелл.
Мы снова идем по Мелумвейен. Мы нечасто ходим вместе этой дорогой. Наша жизнь протекает в доме Скууга. Мы могли бы пойти более коротким путем, через реку, но тогда мы бы промокли. Поэтому мы едем из Рёа на трамвае.
— Как думаешь, что ей от нас надо? — Марианне на ходу курит самокрутку. — Я имею в виду, зачем она пригласила меня?
— Сельме Люнге? Просто хочет быть любезной. Ты не согласна?
— Она знает, что мы с тобой любовники?
— Конечно, — лгу я.
— Но тогда это немного странно. Она ничего не говорила про нас?
Что-то в ее манере говорить смущает меня.
— Сказала только, что хочет тебя видеть, — говорю я и обнимаю ее за плечи.
Мы стоим перед большим мрачным домом на Сандбюннвейен. Марианне косится на дом. Гасит ногой брошенный на холодную землю окурок.
— О, Господи! — вздыхает она.
— Ты никогда здесь не была?
— Нет, — отвечает она. — Когда Аня начала брать уроки у Сельмы Люнге, она уже миновала стадию ученических вечеров. Но Сельма Люнге один раз приходила к нам. Я помню, что в основном она общалась с Бруром.
Я киваю. Марианне чувствует мое беспокойство.
— Все будет хорошо, — успокаивает она меня.
Осмелюсь ли я обнимать ее за плечи, когда нам откроют дверь? Будет ли это моя месть Сельме Люнге, хватит ли у меня смелости показать ей, что мы с Марианне любовники? Достаточно ли я силен для этого?
Я ни в чем не уверен. У меня такое чувство, будто меня лишили способности думать самостоятельно. Две зрелых опытных женщины думают за меня, определяют мою жизнь. Может, я просто ищу в них маму? Может, все так просто? Прямой, как бревно, я стою рядом
— Добрый день, добрый день, — Турфинн Люнге хихикает, как всегда, и взмахивает руками, чуть не задевая Марианне.
Я вижу, что на нем сегодня парадный костюм от Сигрюн Берг — розовато-лиловый пиджак из жесткой грубой шерсти. Самая верная отличительная черта интеллектуала в Норвегии в 1970 году. Кроме того, на нем маленький смешной оловянный значок под воротничком — признак того, что он гуманитарий, свободомыслящий пастор или служитель культуры. Как бы то ни было, а он решил украсить себя этим значком. Этот вечер должен быть необычным. От Турфинна даже пахнет старой, горьковатой туалетной водой после бритья. Но волосы по-прежнему торчат во все стороны. Он впускает нас в дом с глубоким театральным поклоном. Хитро, думаю я. Этим театральным поклоном он словно выражает нам свое презрение, но обвинить его в невежливости невозможно. Однако он не такой. С каждым разом мне все больше и больше нравится Турфинн Люнге. В мире так мало искренней неуклюжести и доброты.
— Входите, пожалуйста, — заикаясь, говорит он. — Позвольте взять ваши пальто. — Он с чрезмерной заботливостью берет нашу верхнюю одежду и вешает ее в шкаф в прихожей, словно исполняет роль лакея в старой, замшелой комедии.
А где же Сельма Люнге? — думаю я, стоя в своем смешном костюме, который купил, когда мы хоронили маму. Я давно из него вырос. Когда Марианне увидела меня в нем, она, по-моему, хотела что-то сказать, но воздержалась, словно не позволила себе войти в традиционную роль заботливой мамаши.
Мы в некоторой растерянности стоим в прихожей, как будто ждем, когда гофмаршал распахнет перед нами двери. Наконец из дверей гостиной появляется Сельма Люнге. Она тоже в бирюзовом платье. Две дамы в бирюзовых платьях. Не думаю, что Сельме Люнге понравилось, что на Марианне Скууг платье того же цвета. Женщины быстро оглядывают друг друга, отмечают все детали и только потом обмениваются рукопожатием.
— Спасибо за последнюю встречу, — говорит Сельма Люнге.
— И вам тоже, — говорит Марианне. — Мы виделись на похоронах Ани.
Я стою между двумя женщинами, играющими важную роль в моей жизни. Без них я — ничто. Турфинн Люнге смотрит на нас, словно мы некие красивые экземпляры человеческого вида.
— Пройдемте в гостиную и немного выпьем, — приглашает Сельма Люнге.
А где же дети? — думаю я. Такое впечатление, что их всегда куда-то отправляют из дома. Кошки я тоже не вижу.
— А где кошка? — спрашиваю я.
— Она в моей спальне, — отвечает Сельма Люнге. — Наша кошка не очень любит общество. Хорошо еще, что она терпит моих учеников.