Рекенштейны

Крыжановская-Рочестер Вера Ивановна

— Успокойтесь, милое дитя мое, — продолжал священник, — и покоритесь тому, что неизбежно. От графа Танкреда зависит принять или не принять развод, а ваше место — в его доме. Граф сожалеет, я уверен, что бы виноват перед вами; подтверждаю, что он имел твердую решимость примириться с женой; следовательно, будет стараться своей любовью загладить печальные воспоминания прошлого. Но вам, графиня, следует быть более уступчивой, позабыть обиды и быть любящей женой и покорной человеку, с которым соединил вас Бог. Прощение обид есть основной закон христианской религии; а вы, последовательница учения, мнящего знать тайны загробной жизни и имеющего девизом: «Без милосердия нет спасения», хотите оставаться злопамятной и озлобленной. Припомните, как красноречиво вы объясняли мне, что спиритическая вера более всякой

иной учит понимать и извинять человеческие слабости и страсти; и что ее назначение просвещать людей, возвышать и направлять души пониманием причин их страданий и цели, к которой они стремятся. Эти принципы любви и милосердия примените теперь к делу не относительно чужих, но относительно мужа, которого Бог поставил на вашем пути, чтобы вы его облагородили, так как вы сильны и вам известны законы, управляющие нашей судьбой, а он слаб и омрачен своими страстями. Если ваше учение имеет действительную силу, то его последователи не ограничатся лишь проповедованием своих принципов. Что касается меня, так как я не спирит, то я напомню вам слова святого апостола Павла: «Вера без дел мертва есть».

Опустив голову и тяжело дыша, Лилия слушала слова священника, который поражал ее собственным оружием. Уже не раз в течение времени испытаний и унижений ее вера, о которой она заявляла, колебалась, и теория не согласовалась с практикой. Тем не менее, она всегда возвращалась к этой вере и черпала в ней мужество и терпение. Но в эту минуту гордость, досада и упрямство делали ее глухой и слепой. Она чувствовала и видела лишь то унижение, что она вынуждена повиноваться этому человеку, который с презрением покинул и отверг ее, а теперь по новому капризу требовал ее к себе, пользуясь правом сильного, вместо того чтобы извиниться приветливым словом. А потому ей не пришло и на мысль в эту трудную минуту платить прощением за обиду.

Она хотела, по крайней мере, уколоть Танкреда, отомстить ему хотя бы словами за невозможность отделаться от него. Наружно, казалось, к ней возвратилось хладнокровие, и, подняв голову, ледяным тоном, она произнесла:

— Хорошо, граф, я уступаю, так как понимаю, что право сильного всегда одерживает победу. Отняв у меня все: мои документы, мой покой и мою свободу, вы ведете меня, как пленницу, в ваш замок, чтобы разыгрывать роль женатого человека. У вас в самом деле талант замечательного комедианта; после того как я видела вас играющим с таким совершенством роль холостяка и жениха вашей кузины, я едва узнаю вас в роли добросовестного и повелительного мужа. Так как иначе поступить нельзя, я последую за вам, граф, и буду разделять удивление ваших слуг при виде вашего возвращения из гостей женатым на мне.

Она поклонилась почтительно прелату, покачивающему головой, и вышла из кабинета. Танкред, не ответивший ни слова, пожал наскоро руку прелата и последовал за Лилией. Надев свое пальто, он предложил руку жене, но она, делая вид, что не заметила этого движения, продолжала застегивать свою мантилью.

— Эта ничтожная формальность входит в роль, которую нам предстоит играть, Лилия, — сказал граф с усмешкой. — Вы не можете сойти с этой лестницы и подняться в Рекенштейнский замок иначе, как под руку с вашим мужем.

Молодая девушка ничего не отвечала, но упорно не желая опереться не предлагаемую ей руку, почти бегом спустилась с лестницы и вскочила в экипаж графа с такой поспешностью, что он не успел помочь ей. Смеясь от души, Танкред сел возле нее.

— Боже мой! Лилия, какая поспешность; я никогда не видел в вас такого проворства, — заметил он с лукавой улыбкой.

Ничего не возражая, Лилия вжалась, насколько было возможно, в угол кареты. Голова ее кружилась. Она не предвидела такого окончания дела. И быстрая, энергичная решимость Танкреда, необходимость моментально повиноваться ему внушали ей такую к нему злобу, что она забыла свои слезы и душевные страдания при мысли о разводе. Все ощущения последнего времени вместе с тем, что она испытала в это утро, совершенно расстроили ее.

Граф тоже задумался, стараясь привести в порядок хаос своих мыслей. Упоительное чувство счастья преобладало над всем. Кошмар печальной жизни с женой, которую надо было выносить из чувства долга, устранен навсегда. А осуществление мечты приобрести Нору, казавшейся

столь далекой, совершилось вдруг так неожиданно и внезапно. Ему не предстояло более бороться с препятствиями, преодолевать сопротивление; женщина, которую он боготворил, которая покорила его своим умом так же, как и своей красотой, — принадлежала ему, и никто не мог вырвать ее из его рук. Из всех женщин он выбрал бы это гордое и очаровательное существо, стряхнувшее с него скуку пресыщенного человека. Молодая девушка постоянно язвила его, не выказывала ему ни малейшего чувства, а между тем научила его ценить общество женщины действительно образованной и умной. Ах, как ему надоели амуретки с приторными кокетками, которые только и умеют говорить о тряпках и о чувствах; как ему надоело одерживать над ними победы! Что касается Лилии, он надеялся утешить негодование ее молодого сердца; а помимо этого камня преткновения, будущее представлялось ему безоблачно ясным. Он вздохнул полной грудью и бросил сияющий взгляд на свою молодую жену. Только в эту минуту он заметил, что она была вся в черном. Мысль, что она войдет в его дом, одетая в траур, сжала его сердце тяжелым чувством.

Танкред взглянул на улицу и увидел, что они едут мимо цветочного магазина; он дернул шнурок, вышел из кареты и через минуту вернулся с бесподобным букетом роз и нарциссов и подал его Лилии.

— Позволь мне предложить тебе эти цветы, чтобы немного оживить твой мрачный туалет; и пусть они будут символами счастья, которое тебе предназначено внести в этот дом, куда ты войдешь госпожой.

Молодая женщина кивнула головой и взяла небрежно в руку букет. Но она не имела времени отвечать, так как карета остановилась у подъезда и лакей выбежал отворить дверцу. К его удивлению, равно как и к удивлению всех других лакеев, собравшихся в вестибюлях, граф проворно выпрыгнул из экипажа, подал руку мадемуазель Берг, которая стояла бледная, с букетом в руках.

— Можете поздравить нас, Мюллер, вот моя жена, графиня Рекенштейн, — сказал весело Танкред.

Лилия поблагодарила старого служителя, растерянно и смущенно проговорившего какое-то приветствие, ответила легким наклоном головы на низкий поклон других слуг, затем, опираясь на руку мужа, поднялась, как во сне, по широкой лестнице.

При входе в большой зал Сильвия, бледная и встревоженная, ждала незнакомую невестку. Увидев Нору под руку с Танкредом, она вскрикнула от радости и удивления. Лилия, еще более взволнованная, уронила свой букет и бросилась в объятия милой девушки, которая, не зная, кто она, всегда оказывала ей искреннюю дружбу. Обе они не сказали ни слова, но губы их слились в долгом поцелуе.

Танкред молча поднял букет и положил его на стол. Но Сильвия, заметив по выражению лиц, что бурная сцена разыгралась между молодыми супругами, воскликнула минуту спустя:

— Нет, я не могу прийти в себя! Нора, моя любимица, оказалась Лилией. Ах, как могла ты, плутовка, быть такой скрытной и столько времени не признаваться мне?

Потом, кидаясь на шею брата, шепнула ему лукаво:

— Ну что, ты все еще недоволен? Все еще находишь ее некрасивой до отвращения?

— Как знать, если не наружность, то, быть может, душа ее некрасива. С самого начала она проявила враждебное ко мне отношение, — ответил граф, уходя из комнаты и оставляя приятельниц одних.

— Ваша враждебность, надеюсь, будет непродолжительна, — сказала весело Сильвия, обнимая невестку. — Танкред, я уверена, раскаивается в своей виновности перед тобой. Впрочем, ты довольно жестоко наказала его; он очень страдал и теперь отдаст тебе все свое сердце. Такая красивая, умная, кто может видеть тебя и не полюбить!

— Я не хочу его любви! — вскрикнула Лилия, и горячие слезы брызнули из ее глаз. — Если бы ты видела, как он насмехался надо мной перед прелатом. Вместо того чтобы извиниться, он мне приписал вину во всем и заставил меня следовать за ним, грозя властями, если я не соглашусь. Ах, я не хочу и повторять тебе всех оскорблений, какими он меня осыпал, этот фат, привыкший к поклонению женщин. Но я не слепа. И если на его стороне закон сильного, на моей стороне — нравственный закон; и я внушу ему, как держаться относительно меня. Он очень ошибается, если думает найти во мне покорную супругу, которая примиряется по первому знаку, как героиня комедии.