Реки помнят свои берега
Шрифт:
Глава 8
Не зря, наверное, преграждали Егору Буерашину морские штормы путь на Родину. За время заточения он как-то подзабыл о политических страстях, кипевших в Москве, а ступил на родную землю, и оказалось: главнее их в стране ничего нет. И не вывернись он сам из плена, никто всерьёз им бы заниматься не стал.
В Домодедово его по старой дружбе встречал лишь Юрка Черёмухин, с кем вместе начинали службу в КГБ и строили планы на нелегальную работу. Да только уже через пару лет им обоим поставили в личном деле красный штамп: «Известен противнику».
Обиднее
То есть я – не я, а что такое КГБ – вообще понятия не имею. Может быть, Комитет Глубокого Бурения.
Но какая-то сволочь из Управления кадров переметнулась к американцам, и мгновенно на всех, с кем соприкасался предатель или чьи личные дела брал в руки, поставили жирный крест. В виде того самого красного штампа, после которого работа за границей не светила контрразведчику ни при каких обстоятельствах.
«Проштампованный» народ поник, заскулил, стал приглядывать новые должности. Егора попытались переманить аналитики, но носить по кабинетам пусть и умные, но бумажки его не прельстило, и через бывших сокурсников он предложил свои услуги ГРУ – Главному разведуправлению Генерального штаба.
– Зачем? – попытался отговорить Юрка Черёмухин, точно так же засветившийся, но остающийся на Лубянке работать в архиве. Ему спецназ не выгорал из-за «минус пять» на каждый глаз, поэтому он старался прикрыть свой физический недостаток излишней грубоватостью: – Ветра в заднице много?
– Хорошо, что Бога нет, а то бы он тебя наказал, – успел Егор щёлкнуть по носу будущего архивариуса прежде, чем тот отпрянул, придерживая чуть великоватые очки. – Давай лучше не теряться. И пожелай мне удачи.
Просьба оказалась нелишней: Егора в новом ведомстве буквально препарировали. Не в смысле проверки на благонадежность – комитетская чистка считается одной из самых надёжных в мире, а он своего прошлого не боялся: отец и мать в войну партизанили, старший брат Иван, списанный из армии по состоянию здоровья, был чернобыльцем. Так что озабоченность у новых командиров могла лишь идти по части его психологических, оперативных и физических способностей.
Намекали на жёсткую работу медкомиссии и особенно встречу с психологом, который после многочисленных тестов обязан найти наиболее слабые точки кандидата и давить на них в беседе: если в течение пятнадцати минут руки у того не вспотеют, допускают к этапу следующему.
У Егора не вспотели, потому что разрешили передохнуть и даже посмотреть какой-то пустой американский фильм. Интереса он особого у Егора не вызвал, втихаря намерился придремнуть в полутёмном небольшом кинозале, но благо быстро вспыхнул свет. И не случайно: ему поднесли блокнот и ручку с безобидной просьбой вспомнить и написать, сколько машин, каких марок и какого цвета проехало в увиденном отрывке. Сколько машин
Вроде не сильно ошибся, потому что после этого его без денег и документов стали забрасывать на машинах и в самолётах в какие-то лесные дебри с задачей выбраться из них и незамеченным вернуться в Москву. Он стрелял, плавал, дрался, изучал дельтаплан и акваланг, боевую машину пехоты и малую сапёрную лопатку. Учился давить отвращение, поедая извлечённых из-под коры деревьев личинок. Спал привязанным к этим самым «санитарно-обработанным» стволам. Делал самому себе уколы. Утром мины обезвреживал, а вечером «подрывал» ими опоры мостов или цистерны. Отцеплял вагоны на ходу поезда. Непрерывно учил языки. В отличие от Лубянки, в военной разведке главный принцип формулировался намного короче: «Пришёл – увидел – уничтожил».
– Тяжко? – хитро улыбались новые сослуживцы, когда-то сами ходившие этими же лабиринтами испытаний.
– А мне присяга иного и не обещала.
Испытания выдержал, и его представили разведзверям ГРУ. И сразу в элиту – группу дальней заброски, где, несмотря на погоны старшего лейтенанта, поставили на должность рядового бойца.
– У нас много своих законов. Но уясни главный – закон крокодила, – полагая, что новенький обязательно должен знать его, предупредил «Кап-раз» – поджарый капитан первого ранга с аккуратными седыми усиками, который и давал своё окончательное крокодильское «добро» на службу.
Он же определил новенького на южное, «песчаное» направление к «каплею» Максиму Оличу. Капитан-лейтенант, за какие-то диверсионные морские дела дослужившийся до командира группы и медали «За боевые заслуги», тоже не преминул напомнить о крокодиле. Но уже более конкретно:
– Никогда не ходи по тропам, где однажды уже ступал. Зашёл в одном месте – выйди в другом. В широком смысле – не дай поставить на себя капкан. Знаешь, как ловят крокодилов?
Вскинул голову, а на скуластом лице самодовольная улыбка: откуда вам, на Лубянке, знать настоящее боевое искусство во время броска «на холод»!
«Холодом» в ГРУ обзывались операции, сопряжённые с риском для жизни. По большому счёту, Егор мог в ответ щегольнуть чем-нибудь фирменным от «Комитета Глубокого Бурения», но гэрэушники ему понравились, и он промолчал. Придёт время, и Лубянка покажет, как и чем хлебают щи. Так что там крокодилы?
– Они возвращаются в реку тем путём, по которому выползли на берег. Охотники за их шкурами и вкапывают в этих местах ножи, о которые несчастные и глупые рептилии распарывают себе брюхо.
В «песчаной» группе почему-то оказалось много моряков, оттого они и баловались всякими страстями от пресноводных.
Хотя основным предметом для изучения оказалось так называемое страноведение – детальное изучение государств, где спецназовцы в силу каких-то обстоятельств могли теоретически очутиться. В какой мечети какой имам служит, кто любимая жена у наследного принца и когда она забеременела, сколько лошадей или верблюдов у владельца центрального рынка, какие газеты что печатают, пофамильные списки физиков и лириков – эти сведения должны были отлетать от зубов по каждому городу и более-менее значимому аулу на южном направлении.