Рекламная любовь
Шрифт:
— Хорошо. Скажи, Горбань может иметь отношение к убийству Трахтенберга? Как ты считаешь?
— Не знаю… Он уверял меня, что они с агентством «АРТ» не конкуренты. Что, дескать, он, Горбань, продает услуги, а не товары. Но, учитывая, что Вадим Вадимыч серьезно подорвал репутацию «ТД «Гор-бань» и артовцы всерьез намерены довести дело до суда и снять, так сказать, белые одежды с господина Горбаня, внедряющего сетевой маркетинг на принципах оболванивания сотрудников, — учитывая все это, можно предположить, что Горбань испугался и организовал покушение. Киллер — этот юный мальчик, мог быть сотрудником Горбаня. Тот мог просто запрограммировать юношу, внушить ему все, что угодно: дескать, ты герой-камикадзе, фирма тебя не забудет. Фанатизм там вполне возможен: в том, что
— Ладно, ладно, успокойся! Пленку я прослушаю. Ты иди отдышись. С Наташей моей пококетничай. Это очень помогает.
Когда Левин вышел, Турецкий в задумчивости произнес:
— Кто же этот киллер? Что ж такое-то! Прошло четыре дня, а мы не можем установить его личность… Плохо, очень плохо! Каков же итог дня нынешнего? Появилась новая версия: преподобный Горбань и святые дела его… А может быть, господин Артеменко просто посмеялся надо мной, подкинув мне эту «распутинщину». Надо бы встретиться с ним еще раз…
Александр крутил диск телефона, продумывая разговор с Артеменко.
Но секретарь (или кто у него там?) сообщил, что нынче утром Иван Васильевич вместе с супругой уехал на отдых и лечение за границу. Когда вернется — неизвестно.
Глава 23
АРТПОДГОТОВКА
Сергей лежал, свернувшись клубком, на чем-то узком, тесном. В комнате было душно, плавал запах ментоловых сигарет. Из соседней комнаты доносился женский голос. Голос кого-то увещевал, уговаривал:
— Вы не правы! Понимаю, это серьезный проступок. Но вы должны понять мотивы. Вы ведь тоже педагог и знаете, что главное — понять мотивацию. Он ее очень любит, поймите…
Пауза. Слышно, как щелкает зажигалка. Глубокий вздох. И снова голос:
— Нет, это вы напрасно! Я ее знаю пять лет. Она хороший человек. Вы бы видели, как любят ее дети! А детей не обманешь…
Снова пауза. Короткое: «Я понимаю, понимаю…» — Затем почти яростное:
— …Ну и что? А если это его единственная любовь? Вы встанете на его пути, а потом он всю жизнь не простит вам этого. Вы ведь знаете мою младшую сестру? Я вам расскажу… Только, пожалуйста, никому… В десятом классе она влюбилась в одноклассника, отчаянно, безумно. У них все было… Короче, она забеременела. Наши родители были в шоке. Как только ее не оскорбляли, бедную девочку! Шлюха — самое мягкое слово. Ее заставили сделать аборт, ее мальчика едва не осудили за изнасилование. Зоя не позволила, обещала, что покончит с собой… Наши родители разрушили чистые, настоящие отношения двух людей. Что? Даже меньше, по семнадцать. Но кто знает, когда его настигнет настоящая любовь? Так вот, моя сестра так и не вышла замуж. Ее мальчик, помаявшись и потаскавшись по случайным женщинам, женился, родил двух детей. А у моей сестры из-за того аборта детей быть не может. Они продолжают друг друга любить. Он ходит к ней тайком уже тринадцать лет. И все несчастны: и сестра, и ее любимый, и его жена, и их дети. И мои родители, потому что сестра не простила их. Она их ненавидит. Ненавидит всю жизнь. Вы только представьте себе это! Неужели вы хотите, чтобы ваш единственный сын ненавидел вас?
Опять пауза. Слышно, как женщина курит, роняет междометия, затем перебивает, говорит с жаром:
— Послушайте, разве можно распоряжаться чужой жизнью, даже если речь идет о сыне? Откуда вы знаете, что для него лучше? Когда я вижу их вместе, он светится весь, понимаете? Он на нее не надышится!
Снова пауза… Женщина снова прикуривает, перебивает:
— Откуда вы знаете, что для него лучше, а что хуже? Как можно решать за другого, выстраивать чужую жизнь, даже если это жизнь сына? Ну и пусть! Это будет его ошибка, а не ваша! Себя он простит, вас — нет! Как вы не поймете, что вы теряете сына?!
Снова щелкает зажигалка. Уже третья сигарета…
— А вот это не так! Это она зарабатывает, а не он!
Я дам ей еще полставки. Это она будет его кормить, пока он учится. Если он позволит ей… В данной ситуации может и институт бросить. Так помогите им! Нет-нет, она очень самостоятельный человек. Ну при чем здесь из какой семьи? Разве мы в ответе за своих родителей? Эта девочка поднимала сестер и братьев, была им вместо матери. Она и хозяйка прекрасная. Готовит замечательно. Шьет! Я понимаю, вам трудно смириться с этой мыслью, но он все равно когда-нибудь женится. Так пусть уж лучше по любви! И вас будет любить!
Женщина рассмеялась.
— Ну конечно! Знаете, мой Павлик после женитьбы еще ласковее со мною стал. Боялся, что я его ревную… Конечно, это ревность. Нам наши мальчики кажутся самыми лучшими. Нам кажется, что никто не достоин их, ни одна девушка. Это так понятно! Но им-то самим нужна не только материнская любовь! И поймите, если его сейчас оттолкнуть, он способен бог весть на что… Да вы его можете просто не увидеть больше! Что? Нет, что вы, все в порядке. Он спит в моем кабинете. Я не в том смысле. Может бросить учебу, завербоваться куда-нибудь… Это такой возраст, да еще и любовь… Нет, знаете, пусть он побудет здесь пару дней. И ему, и вам нужно успокоиться. А потом он придет. Вместе с Машей. Хотите, я тоже приду? Со стороны невесты… Вот этого я не знаю… Это вы у них сами спросите… Но даже если ребенок — что же плохого? Дети, рожденные в любви, — замечательные дети, уверяю вас! Нет-нет, это я так, к слову… Он спит. Да, мы дали ему снотворного. Вы бы видели его! Бедный мальчик. Глаза заплаканные, губы дрожат… Ну и что? Конечно, жених! Я на вас посмотрю в ЗАГСе! — весело проговорил голос. — До свидания! Хорошо, в четверг.
Прослежу, конечно. К первой паре! У меня не проспишь!
Это Алла Юрьевна! Как хорошо она все устроила… Значит, можно быть с Машей, и все будет хорошо!…
Сережа провалился в спокойный, счастливый сон.
Потом был длинный, очень длинный месяц. Они подали заявление, но ждать нужно было целых тридцать дней. Маша продолжала жить у Александры, хотя могла переехать к нему, мама сама об этом говорила. Но Маша уперлась: только после свадьбы. Они наконец познакомились. И мама приняла Машу спокойно. Как нечто неизбежное. Отец уехал в командировку, бабушка хворала, почти не вставала. Но она полюбила Машу. Маша, когда приходила в их дом, непременно заходила в бабушкину комнату и подолгу там засиживалась. О чем уж они говорили? Если Сережа пытался посидеть с ними, его прогоняли. Приходилось ему идти на кухню, к маме. Мама смотрела на него как-то по-новому, с опаской, что ли. А однажды, когда он коснулся ее случайно, обернулась к нему, обхватила руками, разрыдалась в плечо, бормоча: «Прости меня… прости меня…» Он сам едва не заплакал, все гладил ее плечи, целовал волосы. И тоже просил прощения.
О том, чтобы оставить институт, родители и слышать не хотели. Маша тоже возражала. Она убеждала всех, что им с Сережей хватит ее зарплаты. Тогда мама начинала кипятиться. Говорить, что они с отцом обязаны кормить сына до окончания учебы. Сергей говорил, что нашел работу на кафедре лазерной физики. Его берут лаборантом, это еще две тысячи к семейному бюджету. Они теперь часто сидели втроем на кухне и пили чай, и обсуждали будущее. Сереже даже казалось в эти минуты, что он уже женат, и вот они всей семьей чаевничают и все у них, как у людей… Но в то же время он видел, что мама почти никогда не смотрит на Машу, всегда как бы мимо, сквозь нее. И старается не называть Машу по имени. Все только «вы». И Маша прекрасно это видит и понимает, что будущая свекровь не принимает ее.
Сергей огорчался, но лишь на мгновение. В конце концов, нельзя же требовать от мамы, чтобы она с места в карьер полюбила Машу. Все будет хорошо! Они привыкнут друг к другу. Если еще ребенок появится… Когда Маша с ее замечательной Аллюрьевной пришли в их дом знакомиться, после их ухода мама сразу спросила о ребенке. «Может быть, ты. обязан жениться как порядочный человек?» — как-то так спросила мама. И Сережа рассмеялся. И мама рассмеялась тоже. Пока, конечно, рано, но потом, через несколько лет, ребенок обязательно будет! И не один.