Реконструкторы (сборник)
Шрифт:
Неужели и из срединного мира ушли все боги? Старик пока не видел подходящего способа узнать ответа на все вопросы. Поразмыслив, он положив снасти около небесной дыры и обошёл священный дом. Там, на небесном лугу, к столбу была привязан крылатый конь Калм. Оседлав небесного скакуна, Седой Старец направил его вверх, на третье небо Мансипала. Ему хотелось разбудить родню.
– Их осталось мало, – тихо проговорила Хотал-Эква, низвергнутая богиня солнца.
– И они не верят больше в нас, – сказал Этпос-Ойка,
– Все эти годы мы ждали, что что-нибудь изменится, – подал голос бог грома, Сяхыл-Торум. – Но ждать нечего!
– Нам остался ничтожно малый участок небес. Мы загнаны в тупик, нам нечего больше делать здесь, – кивнула Най-анки, богиня огня.
– Нет! – сказал Нум-Торум. – Мы не можем так просто бросить народ Пармы. Пока остался хоть кто-то из них, мы обязаны оставаться здесь, на небесах Мансипала.
Родственники Седого Старца удивлённо посмотрели на него.
– Ты не хочешь быть с нами?
– Ты хочешь оставить нашу небесную семью без старейшины?
– Как мы будем без тебя?
– Я останусь здесь, – твёрдо ответил Нум-Торум. – Я не могу бросить внуков срединного мира.
Яркая вспышка озарила третье небо Мансипала на севере. Через разверзнутый небосвод к собравшимся родственникам шла юная женщина с семью косами. От её лица шло сияние, а облачена она была в золотые одежды с красным узором и воротником из соболиного меха.
– Сестра! – воскликнула богиня солнца.
– Ты вернулась к нам, – прогремел Сяхыл-Торум.
Колташ-Эква лучезарно улыбнулась.
– Родичи мои! Идёмте за мной. Мой младший сын, Мир-сусне-хум, создал в другом пространстве Новый Мансипал! Там много густых лесов, прекрасных гор и полноводных рек. Народ Пармы процветает там, их многие миллионы. Идёмте же за мной, я проведу вас туда через первозданный хаос. Это будет долгая дорога, но мы пройдём её вместе.
– Ты не должна быть здесь! – строго сказал Нум-Торум своей бывшей супруге. – Я низверг тебя вниз, в срединный мир. Твоё место там.
– Мы должны забыть былые обиды, – проговорила эква. – Идём с нами, сорни торум.
– Я останусь на небесах Мансипала. А вы все предали меня и предали наших внуков.
Сначала горестно было Седому Старцу. Покинули его родные, дети забыли про Нум-Торума, и почти не осталось внуков-людей из народа Пармы.
Но у небожителя ещё оставалась волшебная наживка, и была куча свободного времени. Хороша рыбалка – нет более приятного занятия для старого божества.
Теперь он просто ловил рыбу, спустившись в срединный мир на своей сверкающей колеснице. Ловил настоящую, живую рыбу, живущую в верховьях рек Северного Урала. А геологи и лесные туристы-экстрималы, пробирающиеся сквозь тайгу некогда священной горы вогулов Холат-Сяхл, с удивлением наблюдали яркое свечение в туманной дымке облаков и видели едва различимый золотой луч. НЛО, говорили они – не иначе.
Наступила зима, реки и ручьи покрылись льдом. Нум-Торум смотал блестящую нить, убрал наживку и вернулся в свой священный дом. Пристроив подушку с золотой парчой на тахте, решил он снова лечь, чтобы уснуть вековым сном, однако услышал стук копыт по небесному полю, и выглянул окно.
Перед домом небожителя стоял пёстрый, как месяц, священный зверь с восемью крыльями, на котором восседал юноша, безбородый, улыбчивый и вечно молодой. Это был Мир-Сусне-Хум, бывший посланник небес на земле.
– Не думал я, что ты вернёшься, – сказал Нум-Торум.
– Я пришёл за тобой, отец, – сказал сын, спешившись.
– А стоило ли? – хитро прищурился старик. – Ты уверен, что я пойду с тобой?
– Ты нужен нам, и ты знаешь это. Вся наша семья ждёт тебя, миллионы внуков ждут твоего прихода на небеса Нового Мансипала. Зачем сидеть здесь.
Задумался старик. Тяжек был выбор.
– Там сейчас осень, там чисто и свежо, – проговорил Мир-Сусне-Хум. – Муксун идёт на нерест…
Нум-Торум поднялся с топчана.
– Запряги моего коня, а я схожу за снастями, – нахмурившись, проговорил старик. – Но не смей и думать, что я уйду в ваш новый мир навсегда! Я просто хочу ещё порыбачить.
Илья Тё
Трубка мира
«…La Russie ne boude pas – elle se recueille
(Россия сосредотачивается)…»
В пасмурный день 18 января 1871 года Александр Михайлович Горчаков выехал из своего Вильбаденского особняка в отвратительном настроении, настолько гадком, насколько вообще возможно для человека министерского достоинства.
Александр Михайлович считался снобом, старым бюрократом с замашками самодура. Сквозь толстые очки он взирал на окружающий мир близорукими серыми глазами, с язвительной усмешкой на тонких, чуть бледных губах. Представитель генерального штаба генерал-граф Шувалов, следовавший в эти сложные дни за канцлером почти неотступно, видя полную нерешительность Его Высокопревосходительства, позволил себе напроситься к Горчакову в карету, а затем в поезд, который унес обоих сановников к границам России.
Прямую линию на Москву через Минск запустили совсем недавно, едва три месяца назад, новенькие колеса вагонов выбивали ровную дробь, и мчались по рельсам с головокружительной скоростью – двадцать миль в час! – вызывая на лицах пассажиров оживленный восторг. Однако физиономия самого русского лейб-канцлера и, по совместительству, министра иностранных дел г-на Горчакова оставалась по-прежнему невозмутимо-язвительной и, как ни странно, потерянной одновременно. Старый дипломат пытался скрыть захватившие его весьма двусмысленные переживания, однако растерянность этого некогда энергически активного человека проглядывала явно – в кривых ужимках, резких жестах, но, более всего, в опустошенных глазах.