Рекрут Великой армии
Шрифт:
Настала ночь. Небо покрылось звездами. На темном горизонте виднелась темная линия зданий с блестящими точкам — там был большой город. «Скоро придем», — говорили все.
Мы сомкнули ряды и пошли в ногу. Все молчали. Так мы добрались до городского рва, покрытого льдом у старых темных ворот. Мост был поднят. Сверху послышался окрик часового:
— Кто идет!
Капитан, который шел впереди, назвал пароль:
— «Франция».
— Какого полка?
— Рекруты шестого, стрелкового.
Настала тишина. Подъемный мост опустился. Мы перешли мост, прошли двойные ворота и очутились в городе. Улицы были вымощены большими булыжниками. Несмотря на позднюю пору, все харчевни, лавки и трактиры были открыты.
Мы повернули несколько раз и дошли до маленькой площади, где стояла казарма. Здесь нам скомандовали:
— Стой!
К нам подошли несколько офицеров, — полковник Жемо и другие. Смеясь, они поздоровались с капитаном Виделем. Нам сделали перекличку, дали по краюхе хлеба и билеты для постоя. А также объявили, что раздадут оружие завтра в восемь часов утра.
С трудом я отыскал дом, где мне предстояло переночевать. Калитка была отперта. Я вошел и окликнул:
— Есть кто дома?
Из двери выглянула старуха со свечой в руках.
— Что вам надо?
Я объяснил, что у меня билет для постоя. Она поглядела на билет и сказала по-немецки:
— Пойдемте!
Я взошел по лестнице. Через раскрытую дверь я увидел двух мужчин, обнаженных до пояса, которые месили тесто. Здесь была булочная, поэтому старуха и не спала так долго.
— Поздновато вы пришли, — заметила женщина.
— Да, мы шли весь день.
Я практически не мог говорить и почти падал от голода и усталости.
Она глядела на меня, повторяя:
— Бедное дитя! Бедное дитя!
Старуха усадила меня около печки и спросила:
— У вас болят ноги?
— Да, уже три дня.
— Ну, так снимайте башмаки и наденьте вот эти туфли, я сейчас приду.
Я разулся. Ноги мои были покрыты пузырями.
«Господи, Господи, — думал я, — лучше уже умереть, чем так мучиться».
Пока я так грустил, дверь открылась и один из тех мужчин, кого я уже видел, принес кувшин и два стакана. Старуха шла за ним с деревянной бадьей в руках.
— Опустите ноги в воду, — сказала она, — вам станет легче.
Такая заботливость меня растрогала. «Есть еще добрые люди на земле», — подумал я и снял чулки. Мои ноги были в крови.
— Бедное дитя! Бедное дитя! — повторяла старуха.
— Откуда вы? — спросил мужчина.
— Из Пфальцбурга.
Он обратился к своей жене и сказал:
— Принеси-ка сюда лепешек.
Хозяин налил себе и мне по стакану белого вина и сказал:
— За ваше здоровье!
В это время старуха принесла большую, еще теплую лепешку. Она была покрыта свежим, полу-растаявшим маслом. Тут-то я понял, как был голоден: мне чуть не сделалось дурно.
— Теперь можно вынуть ноги из воды, — подсказала булочница.
Я вынул, а она вытерла их фартуком.
— Господи, да вы обращаетесь со мной, как с родным сыном!
— Наш сын в солдатах, — ответила старая женщина, и ее голос дрогнул.
Пока я ел и пил, они все смотрели на меня. Когда я закончил, мужчина сказал:
— Наш сын в прошлом году ушел в Россию, и мы давно не имеем от него вестей…
Он говорил точно сам с собой. Я уже совсем засыпал от усталости.
Когда булочник и его жена уходили, я крикнул им:
— Господь вернет вам вашего сына!
Потом я лег в кровать и крепко заснул.
Глава X. С ружьем на плече
На другой день я проснулся около восьми часов. Труба играла сбор на углу нашей улицы. Все находилось в движении. Проезжали повозки, лошади, шли люди. Мои ноги еще болели, но значительно меньше, чем накануне. Когда я надел чистые чулки, то словно ожил. Я ступал смело и говорил себе:
— Только первый шаг труден. Скоро ты, Жозеф, станешь совсем молодцом.
Мою обувь булочница высушила и намазала жиром.
Я упаковал свой ранец и, не успев поблагодарить хозяев, побежал к казарме, чтобы не опоздать на поверку.
На площади, около фонтана, стояло уже много наших итальянцев, болтавших друг с дружкой. Скоро появились Фюрст, Клипфель и Зебеде.
Мы построились в ряды. Нам прокричали, что сейчас начнут раздавать оружие, и чтобы мы выходили, когда нас будут выкликать.
Из сарая выехало несколько подвод и остановилось у края площади. Перекличка началась. Каждый, по очереди, выходил из рядов и получал: патронташ, саблю, ружье и штык. Мы все были одеты по-разному и, получив оружие, стали походить на бандитов.
Мне дали такое тяжелое ружье, что я едва мог его тащить. Патронташ бил меня по ногам, и сержант Пинто показал, как надо укоротить ремни.
Вся эта амуниция, понавешанная на меня, казалась мне ужасной. Я понял, что наши несчастия только еще начались.
После оружия нам дали по пятидесяти патронов на брата — это тоже не предвещало ничего хорошего. Я думал, что теперь нам позволят разойтись по домам, но капитан Видель выхватил шашку из ножен и скомандовал:
— В ряды стройся! Шагом… марш!
Забили барабаны. Мы двинулись в поход. Зебеде шел рядом со мной и говорил:
— Раз уж пришлось пойти в солдаты, так я бы хотел попасть на войну. По крайней мере, каждый день видишь что-нибудь новое и дома можешь о многом порассказать.
— Ну, я предпочитал бы знать поменьше. Лучше жить для себя самого, чем для других. Они-то ведь сидят в тепле, пока мы бредем здесь по снегу.
— Ты забываешь о славе. А ведь слава тоже чего-нибудь да стоит!
Я отвечал ему:
— Слава-это не для нас с тобой, Зебеде. Эта штука для тех, кто хорошо живет, хорошо ест и хорошо спит. Они-то и танцуют, и пируют (как пишут в газетах), им же вдобавок достается и слава. А мы погибаем, страдаем и ломаем кости. Таких бедняков, как мы, гонят на войну, и оттуда мы приходим искалеченными и неспособными к труду. Не велика тут слава! Я предпочитал бы, чтобы любители славы шли сами воевать и оставили нас в покое.