Рекс
Шрифт:
— Возьми, Рекс, возьми…
Приходилось слушаться. Он брал лакомства не потому, что любил вкусное. Так велел друг. Однако и мясо, и сахар, взяв зубы, откладывал в сторону.
— Ешь! — тон у Изотова становился требовательным.
Рекс отвел морду в сторону: нет, он не может есть из чужих рук.
— Мне дали отпуск, — растолковывал Изотов. — Я еду домой. У тебя никакого дома нет. Ты здесь живешь, здесь твой дом, и отпуск тебе, к сожалению, не положен. Пока меня не будет, за тобой смотреть поручено этому товарищу. Это свой, Рекс, свой. Дай ему лапу, обещай слушаться.
Рекс обиженно опустил глаза и дал лапу. Потом он взял кусочек сахара и, хрустнув зубами, проглотил. Взял и мясо.
— Молодец, Рекс! Дай на прощанье лапу. Вот так. Я скоро вернусь…
Вечером вместо Изотова пищу принес новый знакомый. Рекс зарычал на него — видимо, посчитал его виноватым в том, что Изотов, обидевшись, не пришел. Изотов не появился и на следующий день, а Рекс бросался на солдата, кусал стальную проволоку и не притрагивался к пище.
За несколько дней он ослаб, его шатало, но по-прежнему он вскакивал и не допускал солдата в клетку. Потом он лежал, а пища так вкусно пахла, что у него бежали слюнки и подводило живот. Он решил не притрагиваться к ней — пусть он лучше умрет, но без разрешения Изотова не посмеет даже украдкой лизнуть мясо. Забившись в будку, подальше от пищи, он тихонько скулил.
Пришло время, когда вылезти из будки не хватало сил. Тогда солдат осмелел, вошел в клетку, Ярость придала Рексу силы — он бросился на него. Но что это был за бросок — солдат успел выбежать и захлопнуть за собой дверь.
Рекс дождался возвращения Изотова. Он лизал ему руки, щеки, радостно скуля и почти валясь от усталости. Лакая молоко, поглядывал — не намеревается ли Изотов снова уйти. Может, все это ему снится? Нет, Изотов сидел на корточках рядом, расчесывал свалявшуюся шерсть и говорил:
— Не дал догулять отпуск, дурачина. А он мне так нужен был. Как тебе объяснить… Для тебя я самый близкий друг, а у меня есть дорогие мне люди. Только у людей это сложнее, тебе трудно понять…
После возвращения друга у Рекса самые счастливыми были часы службы. Изотов был с ним, и он не тревожился. А ночью, в клетке, ему вдруг начинало казаться, что Изотов снова куда-то уехал. Он выл, рвал зубами проволоку. Изотова будили, он приходил в накинутой на плечи шинели, успокаивал:
— Я здесь. Спи, Рекс.
Изотов привез с собой новые запахи. Они, видимо, принадлежали его дому. Постепенно они выветривались, и только один был устойчивым и даже становился сильнее в те дни, когда на заставу приходили письма. Они пахли человеческим жильем, в котором никогда не бывал Рекс. И еще приятными и нежными духами, от которых возникало предчувствие разлуки и мучило его.
Рекс не ошибся. Как-то Изотов присел с собой совсем молодого пограничника, приказал брать у него пищу и слушаться. Рекс делал все, что требовал новый инструктор, боясь своим упрямством обидеть Изотова. А по ночам выл особенно тоскливо.
— Я здесь, — появлялся неожиданно Изотов.
Иногда он не приходил. Тогда Рекс до утра метался в клетке и успокаивался лишь тогда, когда убеждался, что Изотов на заставе.
Изотов пришел в парадной форме со всеми наградами на груди. Он ничего не говорил, стоял и с грустью смотрел на него.
— Прощай, Рекс, — сказал он тихо. — Я совсем уезжаю домой. А ты будешь еще много лет охранять границу. Такова у тебя, дружище, служба. И все-таки мы неплохо вместе служили. Служи так и дальше… Дай лапу. Прощай…
Обнял Рекса, а тот, мучаясь тем же недобрым предчувствием, жалобно заскулил.
Несколько суток выл, мечась по клетке. Он неохотно ел то, что приносил новый проводник, а затем совсем отказался от еды, затосковал. Как и раньше, отворачивался от пищи. Теперь он питал к ней отвращение. Он ничего не мог есть.
Новый проводник надел ему намордник, который хранил запах рук Изотова. Приказал встать, но Рекс не подчинился.
— Встать! — крикнул проводник и резко дернул поводок.
Изотов никогда не кричал и не дергал так грубо поводок. И Рекс бросился на обидчика, едва не свалил его с ног, рвал когтями обмундирование и старался укусить через намордник.
Так Рекс окончательно убедился, что есть лишь один друг на свете — Изотов. И решил дождаться его. Ведь сколько раз он уходил, но всегда возвращался.
Проходили дни. Рекс никого не допускал в клетку. Но настолько отощал, что порой впадал в забытье. Однажды в таком состоянии ему сделали укол, и когда он пришел в себя, ощутил на языке остатки молока. Люди воспользовались его бессилием. Он старался бодрствовать, но слишком мало оставалось сил. Его снова поили молоком.
Тогда Рекс решил подстеречь людей и отомстить за вероломство. И подстерег. Они вошли в клетку, а броситься на них Рекс не смог — не было сил. Теперь они могли делать что угодно — колоть, совать в пасть бутылочку с молоком. Он лежал на боку и стонал, а его почти ослепшие от голода глаза, как у человека, наполнялись слезами.
И все же Рекс услышал знакомый голос. Нет, ему не почудилось и не приснилось. Изотов говорил с укоризной:
— Что же ты, дурачина, с собой сделал?
Он видел как в тумане силуэт человека в гражданском костюме. Услышал голос Изотова, и запахи были его. Изотов давал ему бутылку с молоком, а Рекс, выталкивал соску, тянулся лизнуть руку.
На следующий день Рекс вышел на прогулку. Глаза уже видели лучше — он был молодым псом и быстро набирался сил. А еще через сутки он пытался прыгать Изотову на грудь.
Вечером пограничников выстроили перед заставой. Изотов и Рекс тоже стояли в строю. Начальник заставы говорил о боевой дружбе. Рекс не понимал. Как люди, весь смысл этих слов. Он испытывал самое большое счастье — стоял рядом с Изотовым и ощущал его тепло.
— Сержант Изотов и Рекс образцово охраняли государственную границу нашей Родины, — говорил майор. — Нам пришлось обратиться к командованию и просить в виде исключения передать собаку товарищу Изотову. Нашу просьбу удовлетворили. Нам остается только поблагодарить неразлучных друзей за службу и пожелать им счастливого пути.