Реквием для хора с оркестром
Шрифт:
Никита размышлял меньше минуты.
«А чего? — подумал он. — Одному мне далеко не уйти. Никак еще до конца в их порядках не разберусь. Сложно как-то… Если бандит у них такой же правомерный член общества, как мент или еще кто, то я тогда вообще ни хрена не понимаю. Все, гады, взяли под контроль, братва на промысел как на работу ходит. Ну, ладно… Гмырю этому я мозги уже, кажется, запудрил. Покантуюсь у них маленько, разберусь что к чему, а потом… А может быть, и еще знакомых кого встречу…»
— Ладно, — сказал Никита, — согласен.
Подвал, куда Гмырь привел
Вслед за Гмырем Никита прошел в большую комнату, антураж которой ничем не отличался от антуража остальных комнат, разве только что в середине стоял громадный, грубо сколоченный стол, сплошь уставленный бутылками и кружками, в которых что-то дымилось.
«Бухло», — безошибочно догадался Никита.
Его тотчас обступило с десяток совершенно отвратительных рож. Особенно противен был обвешанный с ног до головы холодным оружием здоровенный толстый детина с поросячьей мордой. Он первым подошел к Никите и тщательно обнюхал того сморщенным пятачком. Против своего ожидания Никита никого знакомого тут не встретил. Только негр Макамба обрадовался ему, как родному. Макамба, улыбаясь, сказал:
— Макамба! — и долго тряс Никите руку.
— Ну вот, братва, — проговорил Гмырь, когда все расселись за столом, — прошу любить и жаловать. Корешок мой старинный. Никитой зовут. Он — одиночка с лицензией, но решил прибиться к нам. Мы ведь не откажем?
Гмырь обвел вопросительным взглядом всех, но специально остановился на детине со свиной мордой.
— Номер твой? — спросил, приподнимаясь, детина.
— А? — не понял Никита.
— Твой идентификационный номер, — повторил тот.
— 565-87, — наугад сказал Никита.
Детина кивнул.
— Забыл представить, — снова встрял Гмырь, — вот это… — он указал на свиномордого, — пахан наш — Витька Воробей.
Никита поднялся и протянул через весь стол руку. Воробей ответил крепким рукопожатием.
— Короче, так, — сказал он, — подаешь заявление, и все дела. Покуда на дело не выходишь, а как от начальства ответ придет, будешь с нами работать. Понял?
— Без базара, — ответил Никита.
— Ну так и закончим, — кивнул Воробей. — А теперь — выпьем!
Все присутствующие потянулись к кружкам. Никите сунул в руку кружку Макамба.
— Макамба! — восхищенно цокнул негр языком, кивая на дымящийся напиток.
— Знаю, — сказал Никита, — пробовал.
— Выпьем! — провозгласил Воробей.
Все послушно опрокинули содержите кружек себе в глотки. Сразу после этого Воробей снова поднялся и проговорил, глядя на Гмыря:
— Отойдем. Базар есть.
— Извини, — шепнул на ухо Никите Гмырь, — сейчас вернусь. Ты с ребятами побазарь. Познакомься там, то-се, хуе-мое… Я скоро вернусь.
— Ага, — сказал Никита.
Он оглядел присутствующих, но те, казалось, не обращали на него никакого внимания — говорили о своем. Никита пожал плечами и отвернулся — и только сейчас заметил, что негр Макамба давно и увлеченно рассказывает ему о чем-то. Так как Макамба использовал в своем повествовании одно-единственное слово, а именно: «Макамба!» — то понять его можно было только по мимике, которая у темпераментного африканца была настолько выразительной, что у Никиты очень скоро устали глаза.
Снова разлили по кружкам «бухло». Никита, внезапно подумав о том, что опасно в незнакомой компании напиваться допьяна, отпил только половину. Но в голове у него уже шумело основательно, хотелось петь, весело шутить и дружелюбно разговаривать со всеми, а не только с беспрерывно лопочущим Макамбой — и он уже вопросительно посматривал на остаток «бухла» в своей кружке, как вдруг откуда-то, видимо из соседней комнаты, раздался резкий свист. Все, кто сидел за столом, резко поднялись и, топоча и мешая друг другу, покинули комнату. Оставшись один, Никита поднялся и нерешительно шагнул к выходу.
«Что случилось? — подумал он. — Чего они так переполошились? Облава? Но какая может быть облава, если они существуют и трудятся на совершенно законных условиях. А может быть…»
Но второе предположение Никита сформулировать не успел. В комнату быстрым шагом вошел Гмырь. Увидев переминающегося в нерешительности Никиту, он махнул ему рукой:
— Садись, садись…
Никита снова уселся за стол. Гмырь тоже присел, но не рядом с Никитой, а напротив — нервно хихикая и потирая ладони, будто они у него вспотели.
— Ты чего? — спросил Никита, заметив странное поведение своего знакомого.
— Чего?
— Чего дергаешься-то? Как будто кур воровал…
— Ничего, — хихикнул Гмырь, — я-то как раз ничего. А вот ты…
— А что я? — удивился Никита.
— Зачем ты афоню-то лепишь мне? — спросил вдруг Гмырь. — Чего обманываешь?
Нехорошее предчувствие камнем стукнуло Никиту в грудь.
— В смысле? — переспросил он.
— В прямом, — ответил Гмырь и снова потер ладони — одну об другую. Он вдруг утратил свою нервическую веселость и сделался мрачен. — Чего ты мне заливал о том, что ты одиночка, о том, что у тебя разрешение есть от властей на разбой… Ты мне даже насчет идентификационного номера соврал.
Никита посмотрел прямо в глаза Гмырю. Тот отвел взгляд.
— Ну да, — сказал Никита, — соврал. А ты что, заложишь меня?
Гмырь ничего не ответил. Никита вдруг подумал о том, что этот человек в своей жизни и после нее сделал немало гадостей, но вот предавать своих ему еще не приходилось. А сейчас? Что он собирается делать? Выдать Никиту.
«В любом случае, — решил Никита, — юлить мне сейчас невыгодно. Говорить, так уж напрямоту».
— А что мне еще оставалось делать? — хмуро поинтересовался Никита. — После того как тебя уволокли, я с этими… охранниками. С ифритами немного повздорил. — А они меня в Смирилище сунули. Ну, оттуда я свалил… Дальше… Валандался везде, пока ты меня не подобрал. Думал, хоть немного оботрусь у вас, а ты…