Реквием для свидетеля
Шрифт:
О душе, по его мнению, знал лишь один человек: Иоганн Христозом Вольфганг Теофиль Амадей.
Даже сейчас, лежа в одной комнате неизвестно где и неизвестно с кем, он умудрялся получать удовольствие в своем вневременном и внепространственном существовании: не есть ли это та самая пауза, в которую человеку дано остановиться, оглянуться, взвесить все и переоценить?
Быстренько остановившись и оглянувшись, Моцарт пришел к выводу, что все невесомо и самоценно, а что сделано — того не вернешь, а потому нужно как следует выспаться.
Снились
Хлопнула створка окна. Он открыл глаза и осмотрелся. Комната с обшитыми деревом стенами, буфет с посудой, низенький круглый столик, уставленный лекарствами, две двери — одна вела в коридор, другая была заперта на ключ.
Пациент лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Моцарт дотронулся до его лба. «Только бы не сепсис, — подумал он взволнованно, отметив повышение температуры, — только бы ограничилось гипергической реакцией…»
— Как вы себя чувствуете, больной?.. Вы слышите меня?..
— Да… — пошевелил неизвестный пересохшими губами. — Тошнит…
Моцарт дал ему напиться, подложил свою подушку.
— Больно?
— Терпимо… Где я?
— Не знаю.
— Какое сегодня число?..
— Середина июня, — ответил Моцарт, подумав.
В комнату вошли двое мужчин военной выправки.
— Что-нибудь нужно? — спросил тот, что был повыше, подойдя к раненому.
«Откуда они знают, что он пришел в сознание?» — удивился Моцарт.
— Оставьте нас! — посмотрел на него высокий. Он постоял в нерешительности.
— Выпустите меня хотя бы во двор. Я не убегу.
Вошедшие засмеялись. Даже губы раненого тронула улыбка.
Окно в тупике коридора было забрано решеткой и выходило на запад; возле него сидел толстый охранник в футболке и джинсах и лениво листал книгу. Увидев Моцарта, он встал. Из-за ремня на его животе торчала рукоятка большого пистолета.
— Который сейчас час? — прикурив, спросил Моцарт, чтобы что-нибудь спросить.
Охранник промолчал.
— Спасибо. А число какое?
— Много разговариваешь, — угрожающе скрестил на груди руки охранник.
«Ударить его, что ли? — подумал Моцарт, но потом решил отказаться от этой затеи. — Отвезут меня на кладбище, а на обратном пути захватят другого врача — только и всего. И почему люди не живут по-человечески?..»
— У-у, рожа, — сказал он вслух в адрес охранника, заперев за собою дверь туалета.
Здесь было единственное зарешеченное вентиляционное окошко, мигающая люминесцентная лампа под потолком и зеркало над раковиной. Из зеркала на него смотрел худой, заросший щетиной человек с нечесаными волосами и покрасневшими белками глаз. Моцарт включил воду, умылся. Едва он успел промокнуть лицо бумажным полотенцем, дверь распахнулась.
— Эй, эскулап! На выход, живо! — потребовал толстяк.
— Называйте меня, пожалуйста, на «вы», хорошо? — не сдержался Моцарт.
Охранник схватил его за плечо, сдавив в пятерне кожу вместе с халатом, рванул на себя и отступил. Моцарт вылетел в коридор, не удержавшись на ногах, упал на четвереньки.
— Еще одно слово…
Договорить толстяк не успел: удар подошвой в голень заставил его взвыть и согнуться. Последовала оглушительная пощечина, которая произвела на него большее впечатление, чем удар ногой или кастетом. Несколько секунд он таращил глаза, потом приподнял Моцарта за грудки и прижал к стене.
Моцарт случайно коснулся рукой пистолета. Не думая, чем это может для него кончиться, выхватил его из-за ремня и ткнул ствол в толстый живот обидчика.
— Я т-тебе к-кишечник п-прострелю, — пообещал, заикаясь на каждом слове, — а штопать не буду!..
Охранник ослабил хватку и отступил, но в следующее же мгновение заученным приемом отбил державшую пистолет руку, развернулся и нанес Моцарту оглушительный удар локтем — на два пальца выше правого уха.
Моцарт рухнул на пол…
— Очнись, эскулап! — хлопали его по щекам. Какой-то человек совал в нос вату с нашатырем: — Очнись!
Он обвел комнату помутневшими глазами. Стоны пациента, пробивавшиеся сквозь звон в ушах, медленно возвращали его в реальность.
— Вставай же, раненый умирает! — требовательно тряс его высокий.
Над диваном, куда его перенесли, нависали злые лица охранников.
«Интоксикация, — понял Моцарт по надрывным стонам. — Может начаться внутреннее кровоизлияние…»
Кто-то вылил на него стакан воды.
— Встать!
Он набрал в легкие воздуха и хрипло выдавил:
— Пусть… толстяк… извинится.
Воцарилась пауза. На требование никто не реагировал.
— Я сказал, займитесь больным! — произнес сквозь зубы высокий.
— А я сказал — пусть он извинится…
Стоны неожиданно прекратились.
— Пристрелить его? — услышал Моцарт неповрежденным ухом.
— Стреляйте, — разрешил он и закрыл глаза.
То, что угрозы перестали действовать, привело бандитов в замешательство.
— Вы что там, охренели?! Он уже не дышит!..
— Ладно, — с угрозой произнес высокий и принял решение: — Зови его сюда!