Реквием опадающих листьев
Шрифт:
Последнее время, размышляя над интересом к человеку, он многое переосмыслил. Его выбор пал на смертную как на существо, легко поддающееся внушению.
Молодой человек провел рукой по гладкому серому покрывалу. Мотивы собственных поступков, сперва нехотя, а потом от безысходности на удивление легко выбрались из глубин сознания, куда он их запихнул.
Он нуждался в ком-то, кто бы стал под его чутким руководством лучше, стал бы тем, кем сам он быть не мог. Катя напомнила Элизабет — разочаровавшую его невесту. И он захотел создать из смертной свой идеал — ангела, уверенный, что с такой юной девочкой не возникнет никаких сложностей.
Он наблюдал за ней до официального знакомства в парке и чувствовал ее внутреннюю проблему, хоть и не мог себе в этом признаться. Родители использовали ее для совершения тех поступков, которые сами по каким-то причинам сделать не могли. Именно этой своей покорностью и желанием стать лучше, искупить хорошими делами то, чего не чувствовала Катя, его и покорила.
Вильям горько усмехнулся. Он цеплялся за эту девочку как за спасение. А сейчас мысль о том, куда могло завести одержимое желание сотворить из нее ангела, ужасала. Он был омерзителен самому себе. Несколько столетий упрекал брата, что тот жестоко играет с окружающими, а сам затеял самую нечестную из игр — игру со слабым человеком. Лайонел хотя бы выбирал достойных соперников.
Молодой человек поднялся и подошел к балконной двери. Совсем недавно он думал, что знает, почему брат поставил точку в их отношениях. И лишь на днях его осенило. Лайонел разгадал его мотивы с самого начала, еще когда сказал: «Ты любишь не ее, ты любишь девушку, которую себе придумал». Но когда произносил эти слова в первый раз, Лайонел ничего не чувствовал к Кате. Его ничуть не трогала идея глупого братца поиграть с невзрачной девчонкой, его разозлило другое — что тот свои неблаговидные планы лицемерно заворачивал в любовь. Чья-то неспособность принимать себя таким, каков есть, всегда вызывала у него крайнюю досаду.
А вот на приеме у Анжелики в честь последнего дня весны брат не смог простить ему именно мотивов, стоявших за слепым желанием вернуть Катю.
Лайонел любил ее, и его привело в бешенство то, с каким упорством Вильям выдавал свое упрямое желание создать идеал за искренние и сильные чувства. Если бы не Катя, брат и по сей день прощал бы ему лицемерие и неспособность принять себя полностью. Она стала последней каплей воистину ангельского терпения.
Молодой человек прижался лбом к стеклу. Частично разобравшись в поступках и желаниях, ему вновь хотелось поговорить с братом, но он не посмел. Тот сказал: «Не нужно бегать ко мне всякий раз за одобрением, когда поймешь очередную простую истину. Их много, истин этих, я их знаю и без тебя».
Да и стоило ли нестись сломя голову к Лайонелу, чтобы продиктовать список своих ошибок, если кое-что так и осталось неосознанным. А именно — что происходит с его сердцем, когда он видит, как брат целует свою девушку? С этим следовало разобраться.
Вдалеке заслышался рев двигателя. Не доезжая Майкова переулка, судя по звукам, Бесс заехала в ворота с Балтийской улицы. А спустя несколько минут дверь комнаты открылась.
Вильям сделал шаг от балконной двери.
Девушка остановилась, глядя на его силуэт, вырисовывающийся в бледном свете.
Она не закричала, не попыталась выбежать или включить свет. Просто стояла, и ее сердце билось ровно.
— Привет, — первым заговорил молодой человек.
— Вот как, — протянула она и наконец щелкнула выключателем, прикрывая за собой дверь.
Бесс положила на столик пакет с книгами, изучающе скользнула взглядом по приоткрытой узкой балконной двери.
— Надо полагать, мой отец, который в командировке, дверь открыть тебе не мог.
Вильям удивленно вскинул брови. Он не знал, что в доме никого нет. Тем более реакция хозяйки показалась странной. Она не испугалась, даже взволнованной не выглядела, лишь лучистые зеленые глаза потемнели, став темно-синими. В день их знакомства, еще весной, когда молодой человек случайно на нее налетел и наступил на ногу, уже тогда он знал — она не такая, как все. Теперь убедился в этом окончательно.
— А что ты подумала, увидев постороннего в своей комнате? — поинтересовался Вильям.
Девушка плюхнулась на диван, закинула ноги на столик и обронила:
— Подумала, вор.
Молодой человек всплеснул руками:
— Так, по-твоему, реагируют на воров? — И обвиняюще добавил: — Ты не испугалась!
— Не успела, — пожала она плечами.
— Нет-нет. — Он пристально смотрел на нее. — Ты бы и не испугалась и это… не нормально!
Она со вздохом откинула голову на спинку дивана.
— А ты молодец. Вломился в мой дом, непонятно с какими целями, еще и лекцию о нормах тут читаешь. Ты хотел меня напутать? Или, может, заговорить до смерти?!
— Нет, но…
— Если не хотел, тогда можешь не извиняться. Все нормально.
Извиняться он не собирался, правда, и ей об этом решил не говорить.
Девушка встала и направилась к выходу, бросив через плечо:
— Пиво, креветки, ты как?
— Пас, я пи… ел, — быстро ответил он, следуя за ней.
Они прошли по коридору в холл, а из него в просторную кухню со стеклянным столом.
— Послушай… — осторожно начал Вильям, наблюдая, как она достает из холодильника бутылку пива и поднос, — все-таки ты должна была испугаться. Страх — это же обычная реакция человека на…
— Ну что ты заладил, — тоном, каким говорят с несмышлеными детьми, проворчала она. Крышка от бутылки отлетела в угол кухни, а в рот девушки отправилась розовая креветка. Тщательно прожевав, Лиза снисходительно сказала: — Книга Премудрости Соломона учит: «Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка».
Молодой человек поставил локти на стеклянную поверхность стола.
Все это здорово, конечно, но если бы люди были способны прочитать Библию и перестать боятся смерти, то мир изменился бы раз и навсегда.
Она пригубила пиво, и Вильям ощутил возбуждение, наблюдая, как ее губы обхватили горлышко бутылки. Решимость докопаться до причины отсутствия страхов у Бесс, собственно то, зачем он пришел, угасла.
Девушка отставила бутылку. Розовые губы плотно обхватывали длинные тельца креветок, и те исчезали во рту.