Реквием опадающих листьев
Шрифт:
Вильям медленно втянул в себя по-вечернему холодный и сырой воздух. Наступил вторник, и дикое правило «Не знакомлюсь по понедельникам», как он полагал, сегодня не работало. А ему еще никогда не хотелось так сильно с кем-то познакомиться, особенно с человеком — человеком, который сбил его мотоциклом и отпинал ногами, обозвав при этом сволочью. Конечно, была Катя. Но к ней он испытывал совсем другие чувства, ее он мечтал любить, оберегать, носить на руках, дарить счастье…
Впрочем, все это было как будто давно и оказалось неправдой.
А сейчас ему впервые хотелось убить. По-настоящему, жестоко, безжалостно разорвать как хищнику добычу.
В мысли то и дело врывалась музыка, звучавшая где- то вдалеке, зло пели на немецком. Сам того не желая, Вильям стал прислушиваться.
Ты живешь только для меня, Я украшаю твое лицо орденами, Ты принадлежишь мне целиком и полностью, Ты любишь меня, потому что я тебя не люблю! Твои кровоточащие раны приносят мне душевный покой, Страсть пробуждается в тебе даже от маленького пореза, Тело совершенно изуродовано, Не важно; если нравится, то дозволено все! Я делаю тебе больно, И мне не жаль! И тебе от этого хорошо Слышите крики… [4]4
Rammstein — «Ich tu dir weh» — Я делаю тебе больно (нем.)
И тут, справа от себя, он увидел ее. Она лежала на гранитных парапетах, одетая, как и прежде, во все черное. Голова девушки покоилась на двух толстых книгах: Ницше «Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках» и Роберт Пирсиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Третью — «Капитал» Маркса — она держала перед собой. В левой руке девушка сжимала большой бумажный стакан, судя по острому аромату, с кофе. В уши были вставлены наушники, откуда доносилось:
Укусы, пинки, жестокие удары, Гвозди, клещи и тупые зубья пилы, Чего бы тебе ни хотелось, я не скажу «нет», И впускаю в тебя грызунов [5] . Я делаю тебе больно, И мне не жаль, И тебе от этого хорошо, Слышите крики?! Ты — корабль, я — капитан. Куда лежит наш путь? Я вижу в зеркале твое отражение. Ты любишь меня, потому что я тебя не люблю…5
Имеется в виду китайская пытка крысами
Вильям замер, от ярости перехватило дыхание. Он разглядывал безмятежное бледное лицо со светлыми зелеными глазами, борясь с желанием слегка подтолкнуть девицу, чтобы та свалилась в реку. Сам удивлялся, как ему удалось вчера совладать с собой и не убить девчонку на месте. Ее пренебрежительное «Изыди», «Я что, непонятно выразилась?» подействовали как ксеноновый душ — до странного парализующе.
Но вот теперь она лежала перед ним абсолютно одна, беззащитная и слабая в своем неустойчивом положении. И кому в здравом уме взбрело бы в голову лежать на парапетах?
На тонкой белой шейке девушки учащенно бился пульс, густые черные ресницы подрагивали, а ряд белоснежных зубов покусывал нежно-розовые губы. Черноволосая выглядела возбужденной.
Вильям задумчиво приподнял брови. Он никогда не задумывался, что «Капитал» Маркса может кого-то настолько взволновать. Сердце ее стучало: тук-тук-тук-так, язычок скользил по губам, и молодой человек к своему ужасу понял, что вид распростертой мерзавки его заводит.
Тогда он решился заговорить с ней:
— Что читаешь?
Она подняла на него глаза.
— A-а, это ты, красивая мордашка. — Лучистый летней зеленью взгляд вернулся к книге.
Вильям с минуту думал, что она о нем уже забыла, но ошибся, девушка, не глядя, насмешливо спросила:
— Не привык к отказам?
Он хмыкнул и в свою очередь поинтересовался:
— Как тебя зовут?
— Бесс, — спокойно ответила она.
Молодой человек напряженно взирал на нее, не веря своим ушам, а потом, поняв, что она не собирается ничего добавить, шумно выдохнул:
— Как это бес? Откуда ты знаешь?
Девушка удостоила его ленивым взглядом, уточнив:
— Откуда знаю, как меня зовут? Ну как бы тебе объяснить… наверное, догадалась.
— Это имя такое?
— Лиза, — нехотя разъяснила она и, видимо, приняв его совсем за дурака, окончательно разжевала: — Элизабет, Бесс.
— Как-то не по-русски, — пробормотал Вильям, коря себя за глупое удивление. Сказывались события последних месяцев: Тартарус, старейшины, Создатель, Лайонел, Катя и конечно ее бес. Девушка утверждала, что старейшины ошиблись. Она была в этом убеждена, и ее сомнения передались всем остальным.
С одной стороны, кто как не бес мог так легко завладеть ледяным сердцем его дьявольски неприступного брата? С другой стороны, Катя являлась нежной, трогательной и невинной девочкой с дождливо-серыми глазами и огненными волосами — рядом с ней приятно было чувствовать себя сильным мужчиной. Рядом с ней казалось, будто живешь заново. Возможно ли чувствовать себя так с бесом?
— Меня назвали в честь моей прабабушки, она была англичанкой, — неожиданно объяснила Лиза. — Ее дочь связалась с русским, выскочила замуж и уехала в Россию. У них родился сын, а у него с женой — я.
— Смотрю ты не сильно скрытная.
— «Скрытность — прибежище слабых», — бросила она, шумно отпивая из трубочки кофе.
— Вильям, — представился молодой человек.
— А, ну это конечно исконно русское имя. — И она засмеялась.
Ему все нравилось, он смотрел на ее молочно-белую шею с пульсирующей венкой, приоткрытый хорошенький ротик, и его посещали самые что ни на есть эротические фантазии. Нет, до Кати, которая некогда вызывала у него приступы сумасшедшей нежности, этой дикарке было далеко. Она возрождала лишь животный инстинкт, чистую похоть.
— И тогда он сам изумил себя, спросив:
— Хочешь развлечься?
Лиза лукаво посмотрела на него, в ее голосе проскользнули нотки снисходительности:
— Может быть. — Она захлопнула книгу, села, свесив ноги в длинных черных сапогах.
Некоторое время она изучала его, затем положила Маркса на другие книги, жадно впилась в трубочку, сделала несколько больших глотков ароматной жидкости и полюбопытствовала:
— Поведешь в кафе?
Вильям несколько растерялся. К такой напористой откровенности со стороны женщин он не привык. Те играли, кокетничали, упирались, а эта вела себя так, словно предложи он ей быструю утеху прямо тут, ее это ничуть не удивило бы и не смутило.