Реквием по братве
Шрифт:
— Спасибо, не надо. Вот деньги, возьми, пожалуйста, — на его лице блуждала пьяненькая, мечтательная улыбка.
Кэтрин приняла стодолларовую купюру, но не спрятала сразу в сумочку. Что-то ее смущало, что-то смутно припомнилось из тех лет, когда травку не курила и водку не пила. Забавной была девчушкой, помешанной на вышивании. В технический вуз поперлась в надежде встретить суженого, в институте соотношение парней и девушек было пять к одной, и уж только пообтершись на московских тусовках наконец поняла, что семья — такой же предрассудок, как добродетель.
— Боря, в долг беру, ладно? Бабки нужны до зарезу.
— Возьми просто так, по-дружески, сделай одолжение.
Совсем
— Все-таки ты чокнутый, Борька. Тебе лечиться надо.
— Лекарств пока нет от моей болезни.
— Неужто СПИД?
— Ступай, Кэт. Сорок минут давно прошли.
— В принципе я могу остаться. Только позвоню кое-куда.
— Пожалуй, не стоит.
— Как хочешь, но деньги верну, честное слово.
Не ответил, глядел куда-то за ее спину, продолжая блаженно улыбаться…
На другой день, возвращаясь с занятий, Боренька наткнулся на знакомого парня из соседнего подъезда, с которым уже с полгода поддерживали видимость приятельства: раскланивались, обменивались парой-другой ничего не значащих фраз. Парня звали Санек и кличка у него была чудная — Маньяк. Эту породу молодых людей Боренька считал наполовину животными, старался обходить стороной, но в Москве их становилось все больше и практически невозможно было совсем уйти от контакта. Знакомство началось с того, что однажды Санек его крепко выручил. Они с матерью только что переехали в этот дом, никого здесь не знали — и местная шпана, естественно, решила выяснить, что за фрукт объявился на их территории. Верховодил на дворе некий коротышка лет пятнадцати по имени Жека. Он ходил в лужковской кепочке на льняных кудрях и почему-то всегда с гаечным ключом. Ближе к ночи вокруг него сбивалось десять — пятнадцать подростков разного пола, шарили по машинам на стоянках, кучковались в скверике, откуда пугали прохожих истошным ором и крепкой матершиной. Пили водку, передавая бутылку из рук в руки, короче, веселились, как умели. Авторитет Жеки распространялся на три соседних двора, где он пользовался почти неограниченным влиянием, даже распределял среди бомжей очередь к мусорным бакам. Взрослых шпана не трогала, исключая, разумеется, запоздалых пьянчужек, которых иной раз забивали до смерти. Трупы обыкновенно отволакивали на соседнюю территорию. Жека солидно растолковывал подрастающей рыночной смене: «Нельзя сорить, где живешь. Западло, пацаны».
Как раз они зацепили Бореньку, когда, сопя от усердия, среди ночи буксировали какого-то отяжелевшего фраера с проломленной башкой. Настроение у ребят было добродушное, в карманах бродяги надыбали около пятисот монет, да еще сняли часы «Сейка» с серебряным браслетом. Боренька засиделся в институтской библиотеке до закрытия, что часто с ним случалось, и спешил домой за полночь. Подходя к подъезду, услышал в кустах какое-то копошение, звуки ударов и хриплый, девичий матерок. Ему бы прибавить шагу, а он замешкался. Недооценил обстановку, полюбопытствовал. И тут же на свет вышла парочка: Жека в кепке и с гаечным ключом, и еще один, похожий на длинного, черного глиста. Следом насыпалось еще человек пять — мальчики и девочки. Диспозиция такая: пустой двор, рядом скверик, погашенные окна и единственный фонарь шагах в двадцати.
— А-а, это ты, студент, — узнал его Жека. — Чего по ночам шатаешься? Хорошие студенты давно бай-бай.
Не отвечая, Боренька хотел его обойти, но ребятня, умело сдвинувшись, заступила дорогу.
— Не спеши, студент, уже опоздал. Лучше подмогни-ка немного.
— Что там у вас?
— Да видишь, ханыга один споткнулся, упал, разбил головку. Жалко человека. Надо проводить. Или ты без сочувствия?
Боренька
— Сами разбирайтесь, — буркнул глухо. — Я в ваши дела не лезу.
— Ах, не лезешь? — удивился Жека. — Девочки-малолетки надрываются, тащут пьяную тушу, тебе наплевать? И не стыдно, студент?
Одна из девочек-малолеток повисла у него на руке, подпрыгнула и больно укусила за ухо. Остальные плотно окружили — и подталкивали в кусты. Действовали ребятишки, как слаженный механизм, и хотя все они были намного моложе его, но крепенькие, накачанные. Он это сразу почувствовал, когда попытался рвануть. Получил болезненный удар по коленке (похоже, железкой) и перестал брыкаться. Подумал: все, кранты, влип. Про этих детишек он был наслышан, такие стайки в каждом дворе живут — опасные, как осиный рой. Уложат рядом с ограбленным — и точка. Драться Боренька не умел и принципиально осуждал насилие. В кустах действительно его ловко повалили на землю и начали потихоньку пинать и пощипывать, заведя какой-то ритуальный хоровод. Девочки возбужденно повизгивали, мальчики деловито покряхтывали, хвалясь друг перед дружкой точностью ударов: по почкам его, по почкам! А в печень не хошь! А по зубам разок, чтобы не вертелся! Бореньку удручала не столько боль и собственное бессилие, сколько какая-то зловещая бессмысленность избиения. Ну что это за пещерное развлечение в конце двадцатого века?
Кодла постепенно входила в раж, кто-то уже, смеясь, предложил воткнуть в студента пику, и неизвестно, чем бы закончилась забава, если бы во двор из арки не скользнула легковуха и на мгновение не высветила мистическую сцену прицельным светом фар. Пацанва на миг оцепенела — и бесшумно рассыпалась по кустам. И что поразительно — утянула за собой изувеченного пьяницу, волоком, как мешок с опилками. В машине заглох движок, хлопнула дверца — и к Бореньке приблизился высокий (или так казалось снизу) парень. Лица Боренька не видел, а это и был Санек.
— Вставай, — сказал он добродушно. — За что тебя так? — и тут же узнал. — А, новенький, из пятого подъезда?
Помог подняться, заботливо отряхнул костюмчик. Выше Бореньки был головы на три. Повторил:
— За что они тебя? Денег просили?
— Вроде нет, — от потрясения, смешанного со стыдом, Боренька еле ворочал языком. — Ни с того ни с сего налетели, как собаки.
— Чего же ты хочешь? Молодняк. Ума нет, зато дури полно, — и вдруг гаркнул в темноту: — Жека! А ну, двигай сюда!
В ту же секунду из кустов нарисовался коротышка с гаечным ключом. Но держался на расстоянии.
— Звали, Сан Иваныч?
— Подойди ближе.
Жека неохотно переступил на шаг вперед — и схлопотал мощный удар в грудь, зашатался, выронил ключ, но на ногах устоял.
— За что, Сан Иваныч?
— Еще раз его тронете, в землю вколочу, — миролюбиво пообещал Санек. — Беспределыцики хреновы. Вам что, других мест мало? Или не предупреждал?
— Откуда я знал, — гнусаво прогудел Жека. — На нем таблички нету. Студент и студент. Поразмялись маленько. Живой же.
— Брысь отсюда, сявка! — распорядился Санек — и Жеку как ветром сдуло, еле успел ключ поднять.
Вот так познакомились, хотя Боренька, как ни ломал себе голову, не мог понять, по какой причине Санек взял его под свое покровительство. И чего потребует взамен, каких услуг.
В этот раз Санек явно его поджидал, курил на скамейке напротив подъезда. Он присел рядом. Санек предложил ему сигарету, и Боренька, как всегда, отказался.
— «Без баб, без курева, житья культурного», — процитировал Санек.