Реквием по братве
Шрифт:
В перерыве между лекциями Герка отвел Кэтрин в курилку, на широкий подоконник между этажами, о чем-то с ней потолковал, размахивая руками и громко хохоча (Боренька наблюдал за ними сверху через перила), потом вернулся к другу и деловито доложил:
— Все, Бориска, она твоя. Сбил цену до полтинника. С тебя комиссионные.
— Что ты ей сказал? — Боренька покраснел.
— Все как есть. Влюблен, чешется, готов отстегнуть полтинник не глядя. Но не больше. Сперва уперлась: давай полтораста. Уломал кое-как. Откуда, говорю, у него сейчас деньги, когда они с маманей квартиру снимают.
— Врешь!
— Что — вру?
— Она
Герка курил, глядел сычом.
— Вру я или нет, сегодня как раз проверишь. У меня хата пустая, старики на даче. Вот ключ. Она придет к восьми. До полуночи управишься? В принципе я могу и на всю ночь слинять.
Щадя самолюбие приятеля, он скрыл от него правду. На самом деле Герка девицу элементарно припугнул. Это было несложно. Как и с большинством курочек на факультете, он переспал с ней пару раз и убедился, что она фригидная, как валенок. Какая девушка захочет про себя такой огласки. Он сказал Кэтрин: будешь издеваться над Бориской, вывешу дацзыбао. Пусть все знают, какая ты нимфоманка в кавычках. Чего тогда заработаешь? Красавица попробовала взбрыкнуть: «Негодяй, кто тебе поверит? А я скажу, что ты импотент». Герка ее вразумил: «Суть в том, дорогая, что мне совершенно неважно, что ты натрепешь блудливым язычком, а твоему маленькому бизнесу уж точно капут…» После некоторого раздумья Кэтрин изрекла: «Не знала, что ты такая сволочь, Слепой!» — «Я не сволочь, — возразил Герка. — Я за кореша переживаю. А сволочи те, кто протухший товарец выдают за свежачка».
Когда надо, он умел говорить с дамами резко, но всегда справедливо.
Боренька взял ключ и ушел на лекцию.
В начале восьмого он уже сидел в Теркиной квартире, приготовясь к нелегкому испытанию. Не совсем верил, что возлюбленная придет, но чувствовал себя так, будто ему предстояла полостная операция и, возможно, без наркоза.
В десять минут девятого раздался звонок в дверь.
Кэтрин явилась немного под балдой, то ли накуренная, то ли напитая, но Боренька не сразу заметил: лишний раз боялся глаза поднять.
— Где ванная? — спросила девушка строго и, не дождавшись ответа от сомлевшего отрока, гордо прошествовала куда хотела, плотно затворив за собой дверь. Вышла минут через двадцать — с распущенными влажными волосами, в Геркином халате, туго перепоясанном, но каким-то таким образом, что большие груди почти вываливались наружу. Боренька за это время собрал на стол немудреную закуску, поставил вино и (Господи, как он позже стыдился!) зажег свечи в красивых бронзовых подсвечниках. Кэтрин на стол взглянула мельком, требовательно распорядилась.
— Пойдем. У меня времени мало. Сорок минут.
— Куда пойдем? — опешил Боренька.
— В спальню, наверное… Или предпочитаешь в кресле? Кстати, у тебя есть презерватив?
— Нет.
— Ладно, воспользуемся моим… Пошли, чего ждешь, любовничек?
— Может быть, немного вина?
— Я на работе не пью, — с тем удалилась в спальню, на сей раз оставя дверь открытой.
Боренька выпил стакан красного вина, давясь и прихлебывая. Какой-то портвейн в узкой длинногорлой бутылке. До этого он пил спиртное раз или два в жизни, да и то шампанское. Вряд ли кто поверит, но это так. Вдобавок он не курил… Видение прыгающих в проеме халата коричневых сосков его почти ослепило. Больше всего он, конечно, боялся опозориться в самую неподходящую минуту. Он
— Эй! — насмешливо позвала Кэтрин. — Тебя долго ждать? Или ты напиться решил?
По-стариковски шаркая, Боренька приплелся в спальню. Кэтрин сидела на двуспальной кровати Теркиных родителей в позе «лотоса», совершенно голая, с распущенными по плечам смоляными прядями. Шторы опущены, и единственный в комнате голубоватый торшер окутывал ее призрачным светом, словно вытягивая из золотистой кожи ответные лучи. Ничего более прекрасного Боренька не видел в своей жизни и смотрел на нее, открыв рот. В висках началась бешеная пульсация. Будто издалека, откуда-то сверху он услышал собственный голос:
— Немного прохладно, нет, Кать?
Красавица возмущенно фыркнула:
— Тебя раздеть? Или сделаешь это сам?
— Раздеть? — переспросил он. — А зачем?
Видимо, что-то в его вопросе насторожило Кэтрин. Из позы «лотоса» она изящно переместилась в положение, знакомое ему по картине Гойи «Маха обнаженная».
— Боря, ты здоров?
— В каком смысле? — Боренька добрался до ближайшего стула и плюхнулся на него. В башке противно звенело, но на душе он почувствовал умиротворение. Позже, вспоминая этот вечер, он понял, что был в те минуты счастлив так, как никогда не бывал счастлив потом. До полного блаженства оставался один шаг, а это и есть счастье, другого не бывает.
— Ты зачем меня позвал?
— Я?
— Борька, перестань паясничать или я сейчас встану и набью тебе морду.
— Почему ты злишься, Кэт?
— Иди сюда, говорят тебе!
— Не хочу.
— Не хочешь меня?
— Так — не хочу. Лучше оденься. Удобнее будет разговаривать.
— Удобнее разговаривать? — Кэтрин свесила ноги с кровати и села, сверкнув коричневым лобком. Боренька едва слышно застонал, теряя последнее соображение.
— Ты сволочь, Борька, — произнесла она зловеще, — как и твой поганый дружок. Вы оба садисты, импотенты и сволочи.
— Герасим не импотент, — автоматически возразил Боренька. — Он классный мужик.
— Последний раз говорю: иди сюда!
— Я боюсь, — признался Боренька.
— Чего боишься, засранец?
— Вдруг тебе не понравится?
— Какая тебе разница, понравится или нет?
— Очень большая. Я же люблю тебя.
Несколько мгновений она разглядывала его с таким выражением, будто увидела паука.
— Это все?
— Еще я не хочу, чтобы ты делала это за деньги. Ты же не проститутка.
Очень медленно Кэтрин перетянула к себе халат, брошенный на спинку кровати, укуталась в него — и прошла мимо Бореньки с таким независимым видом, словно его и не было.
Следом за ней он переместился в гостиную, уселся за стол и выпил еще стакан вина. Кэтрин вернулась из ванной одетая — в чулках, в юбке и свитере, причесанная и с подкрашенными губами. Прилегла напротив.
— Скажи честно, денег не достал?
— Не в этом дело.
— Если хочешь, можно в кредит. Не зря же я ехала?