Реквием по Мечте

Селби Хьюберт

Ты видишь это, Сеймур? Видишь, какой славный у нас сын? Он знает, как нелегко приходится его одинокой матери, никто к ней не приходит, даже… – Э, ма, прекрати, ладно? Не надо взваливать на меня тяжкий груз вины, хорошо? Глаза Сары распахнулись еще Шире, и она прижала руки к груди: да я бы никогда не поступила так со своим сыном. Никогда. Клянусь, я хочу для своего дорогого сына только самого лучшего, я совсем не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым за… – Хорошо, хорошо, мам, давай успокоимся, ладно? Я просто хотел подарить тебе телевизор и сказать, что очень сожалею о прошлом и хочу, чтобы ты была счастлива, лады? И Гарри, перегнувшись через стол, поцеловал свою мать впервые за черт знает сколько времени. Он не думал и не планировал, просто все вышло как-то само собой, как естественный финал разговора. Сара светилась и сияла, моргая, когда ее сын целовал ее, а потом обхватила его руками и поцеловала в ответ, и он еще раз обнял и поцеловал ее, и странное чувство пронзило его тело, похожее на кайф, но другое. Он не мог его определить, но это было хорошее чувство. Он посмотрел на сияющее лицо матери, и это чувство усилилось, протекая через него с необъяснимой силой и энергией, и он почувствовал себя как-то… да, думаю, именно так… единым целым, что ли. На короткий момент Гарри почувствовал себя единым целым, будто каждая его клеточка была гармонично связана со всеми остальными… словно он был большим цельным существом. Цельным существом. Это чувство жило в нем кратчайшую секунду, когда он сидел и смотрел, моргая, на мать, пытаясь осмыслить собственные действия и ощущения, после чего просочилось чувство озадаченности и он понял, что пытается что-то осознать, совершенно не представляя, что именно И зачем. О, Гарри, я так горжусь тобой, сынок. Я всегда знала, что ты преуспеешь, И теперь это происходит Гарри слышал ее слова, но его разум был слишком занят вопросом осознания чего-то. Потом медленно до него начало доходить. Он стоял, склонившись над матерью, целуя ее, когда вдруг услышал знакомый звук… Да, именно его он и пытался опознать, этот звук. Что же, черт побери, это могло быть??? Мы с твоим отцом так много говорили о тебе, и о том, как мы хотели, чтобы ты был счастлив – точно! Вот он, этот звук Он уставился на мать сначала недоуменно, не зная, что это могло бы значить, И вдруг все части головоломки встали на свои места, и Гарри почувствовал, как на его лице появляется выражение недоверия, удивления и смущения. Звук, который он слышал, был зубовным скрежетом. Он знал, что это не он скрежещет зубами, потому что был под кайфом, а не под скоростями, так что этот звук могла издавать только его мать. Несколько секунд, показавшихся ему бесконечными, его разум боролся с правдой, что он и делал все это время, с того момента, когда он вышел из такси, однако теперь подозрение подкреплялось фактами, и он продолжал моргать, оперившись на стол: эй, ма, ты что, на амфетаминах? Что? Ты на амфетаминах? Он невольно повысил голос. Ты на таблетках для похудания, да? Ты принимаешь декседрин. Сара была смущена и сбита с толку. Ни с того ни с сего поведение и голос ее сына резко изменились – он снова кричал на нее, произнося слова, которые она не понимала. Она посмотрела на Гарри и покачала головой. Да что происходит, а? Как ты смогла так быстро похудеть? Я же говорила, я хожу к доктору. Да уж. И к какому, если нс секрет? Какому? Доктору? К диетологу. Блин, так я и знал. Ты сидишь на спидах, понимаешь? Гарри, с тобой все в порядке?

Сара пожала недоуменно плечами и моргнула: я просто хожу на прием к врачу. Я не знаю, что такое спиды… Она покачала головой и снова пожала плечами: да что с тобой, Гарри, мы спокойно сидели и разговаривали, и вдруг… Что он дает тебе, ма? А? Он дает тебе таблетки? Конечно, он дает мне таблетки. Он же доктор. Доктора выписывают таблетки. Какие именно таблетки? Какие? Фиолетовые, красные, оранжевые и зеленые. Нет, нет, я имею ввиду что за таблетки? Плечи Сары поднялись выше ушей, что за таблетки? Я ведь уже сказала. И они такие круглые и… плоские. Гарри закатил глаза и покачал головой: я спрашиваю, что в этих таблетках? Гарри, я Сара Голдфарб, а не доктор Эйнштейн. Откуда мне знать, что там в них? Он дает мне таблетки, и я принимаю их и Худею, так чего тут знать-то? Ладно, ладно, – Гарри ерзал в своем кресле, потирая шею, – так значит, ты не знаешь, что там в них? Откуда ты про них узнала? От кого? От миссис Скарлинни, от кого еще? А она узнала от своей дочери. Гарри кивал головой, все сходится. Рози Карлинни. А в чем дело? Она такая милая девушка, и у нее отличная фигура. Принимая такое количество скоростей, эта сучка, естественно, сильно похудела. Ее так трясет, что на ней ни одного лишнего грамма не останется. Гарри, ты начинаешь меня пугать. Слушай, ма, а от этих таблеток тебе случайно не становится так, знаешь, хорошо-хорошо, ты, вроде, говоришь немного больше обычного, хотя с твоими yentas это не так-то и просто, да? Сара кусала губы и кивала: ну, пожалуй, есть немного. Гарри снова закатил глаза. Немного. Господи, да я отсюда слышу как ты зубами скрипишь. Но это все проходит по ночам. По ночам? Когда я принимаю зелененькую. Тогда я засыпаю через тридцать минут. Пуф – и все. Гарри по-прежнему качал головой и закатывал глаза: слушай, мам, слушай, мам, ты должна завязать с этой дрянью. Это все плохо. Кто сказал, что это плохо? Я двадцать пять фунтов скинула. Двадцать пять. Тоже мне, большая радость. Да, большая. Да ты что, хочешь наркоманкой стать, что ли? Что значит наркоманкой? у меня что, пена изо рта идет, что ли? Он хороший доктор. у него даже внуки есть. Я у него фото на столе видела. Гарри шлепнул себя по лбу: ма, я серьезно тебе говорю, эти таблетки очень опасны. Ты должна прекратить их принимать. Да тебя ломать будет, черт побери. Ерунда. Я уже почти влезаю в свое красное платье, – лицо Сары смягчилось, – в котором я была на твоей бармицве. Которое так нравилось твоему отцу. Я помню, как он смотрел на меня, когда я была в этом платье и золотых туфлях. Это был единственный раз, когда он видел меня в красном платье. И потом он заболел и умер, и ты остался без отца, мой бедненький бубала, но хвала Господу, он видел твою бармицву, и – Далось тебе это красное платье. На кой черт – Меня в нем покажут по телевизору. ой, ты же не знаешь. Меня покажут по ящику. Мне позвонили и прислали анкету, и скоро меня покажут по телевизору. Да ладно тебе, мам, кто над тобой так пошутил? Какие еще шутки-мутки? Говорю тебе, я прошла отбор. Мне еще не сказали, какое именно это будет шоу, но когда я буду готова, они мне скажут. Вот увидишь, ты ещё будешь гордиться своей матерью, когда увидишь ее по телевизору в красном платье и золотых туфлях. А ты уверена, что это не розыгрыш? Розыгрыш, шмозыгрыш. Да у меня есть их официальная анкета. Там печать и все такое. Гарри кивал головой: хорошо, хорошо. Пусть официально. Пусть тебя покажут по телевизору. Все соседки за меня так рады. И ты должен быть счастлив. Да я счастлив, мам, счастлив. Смотри, я улыбаюсь. Только какое отношение это имеет к тому, что ты принимаешь эти чертовы таблетки? Красное платье село, – ухмыльнулась Сара и хихикнула, – и оно мне слегка жмет, вот я и худею, а ты что думал? Но мам, эти таблетки очень вредны. Вредны? Это почему же? Я же их у доктора взяла. Да знаю я, мам, знаю. А откуда ты знаешь такие вещи? Почему ты считаешь, что знаешь о лекарствах больше, чем доктор? Гарри вздохнул: поверь, мама, я знаю. Только это не лекарства. Это просто таблетки для похудания. Просто таблетки для похудания. Таблетки. Да эти таблетки уже помогли мне скинуть двадцать пять фунтов, и это не конец. Но, мама, ты не должна принимать это дерьмо для того, чтобы похудеть. Сара была обижена и озадачена: да в чем дело, Гарри? Почему ты так, о мной разговариваешь? Я всего лишь хочу влезть в свое красное платье. Платье, которое я надевала нa твою бармицву, Твой отец любил это платье, Гарри. Я снова его надену. Я надену это платье, и меня покажут по телевизору. Ты будешь мной гордиться, Гарри. Но ма, почему тебе так хочется попасть в телевизор? Господи, да эти таблетки тебя прикончат еще до того, как ты сможешь надеть это платье. Почему? А есть ли у тебя знакомые, которых показывали по телевизору? Ну кого? Во всем нашем районе? Гарри почувствовал, что дрожит. Хотя бы кому такое предлагали? Знаешь, кому предложили, Гарри? Знаешь, кто был единственным человеком, которому предложили? Сара Голдфарб, вот кто. Единственный человек во всей округе, кому это предложили. Ты приехал на такси, – Гарри кивал головой: да, на такси, – ты видел, кто сидел на самом солнечном месте? Ты заметил, что твоя мать сидит на особенном месте, где лучше всего загорать? Гарри кивал головой и дрожал. Знаешь, с кем все любят поговорить? Знаешь, кто теперь не просто одинокая вдова, живущая в маленькой квартирке? Теперь я стала персоной, Гарри. Видишь, какие красивые у меня волосы. Гарри быстро заморгал и пробормотал что то вроде «охренеть» себе под нос. Ее волосы были покрашены в ярко-рыжий цвет, а он даже не заметил. Он уже ничего не понимал, но догадался, что ее волосы раньше были другого цвета, вот только он не мог вспомнить, какого именно. Угадай, сколько женщин собрались перекрасить волосы в рыжий цвет? Давай, угадай, попробуй. Мам, ну что еще за загадки? Шесть! Шесть женщин. Раньше, если я красила волосы в рыжий, разные люди, детишки, может, и сплетничали, но сейчас все знают, даже малыши, что меня покажут по телевизору, и им нравятся мои волосы, им нравлюсь я. Я всем нравлюсь. Скоро миллионы людей увидят и полюбят меня. И я им расскажу о тебе и о твоем отце. Я расскажу им, что твоему отцу очень нравилось это красное платье, и что он устроил большое гулянье па твою бармицву. Помнишь? Гарри кивнул, чувствуя себя вымотанным, словно побитым. Он не знал, что именно грызло его изнутри, но чувствовал, что это что-то, с чем он не сможет мириться, и он не мог не только совладать с этим чувством, но и даже просто постичь его. Он никогда не видел мать такой живой, такой вовлеченной в жизнь. Он видел такое радостное и возбужденное лицо только у старых торчков в миг, когда те узнают, что у барыги появилось отличное дерьмо, а у него как раз хватает денег замутить себе дозу. В глазах его матери горел огонь, когда она говорила о телевидении и своем красном платье, которое он даже не мог вспомнить. Наверное, он был тогда совсем маленький, но он ничего такого не помнил. В ее поведении было что-то настолько властное, что он был просто подавлен, и любое сопротивление, любая попытка переубедить се казались невозможными. Он просто пассивно сидел и слушал свою мать, отчасти сконфуженный, отчасти счастливый оттого, что она счастлива. И кто знает, что я смогу выиграть? Новый холодильник?? А может, «роллс-ройс». Или Роберта Редфорда. Роберта Редфорда? А причем тут Роберт Редфорд? Гарри просто моргал и качал головой, изумленный, подчинившись той лавине. Сара смотрела на своего единственного сына с очень серьезным выражением лица, приклеенная улыбка и скрип зубов куда-то исчезли, на их место пришла смягчающая ее голос и взгляд мольба: дело не в призах, Гарри. Мне все равно, выиграю я или проиграю, или просто пожму руку ведущему, у меня есть теперь стимул подниматься по утрам с кровати. Стимул похудеть, чтобы стать здоровой. Стимул, чтобы влезть в красное платье. И просто улыбаться. Этот волшебный стимул делает каждый новый день сносным. Сара наклонилась ближе к своему сыну: что у меня есть, Гарри? Зачем мне вообще заправлять постель или посуду? Я, конечно, это делаю, но зачем это мне? Я одинока. Сеймур оставил меня, ты тоже – Гарри хотел было возразить, но его рот так и остался открытым в изумлении – У меня нет никого, о ком я могла бы заботиться. Ада вот волосы красит. Всем. Кому угодно. А что есть у меня? Я одинока, Гарри. Я старая. Гарри был очень тронут и взволнован, голова его тряслась, глаза быстро моргали, руки сцеплены на коленях, голос дрожит: у тебя ведь есть друзья, так что… – Это не то. Каждому нужен человек, для кого хотелось бы стараться. Зачем мне ходить по магазинам, если мне даже готовить не для кого? Я покупаю луковицу, морковку, иногда цыпленка, – Сара пожала плечами, – не стану же я делать ростбиф для себя? Или что-нибудь… что-нибудь особенное? Нет, Гарри, мне нравится, как я себя сейчас ощущаю. Мне нравится думать о красном платье и телевидении… и о твоем отце и о тебе. Теперь, когда я загораю, я улыбаюсь. Я буду приезжать, мам. Теперь, когда я исправился и мой бизнес развивается, я буду приезжать почаще. Вместе с Мэрион, – Сара покачала головой и улыбнулась, – не, я серьезно, мам. Клянусь. Мы приедем к тебе на ужин. Скоро. Сара качала головой и улыбалась своему единственному сыну, изо всех сил пытаясь поверить его словам. Хорошо, приезжайте вместе, я приготовлю твой любимый борщ и фаршированную рыбу. Здорово, мам. Я тебе позвоню заранее, ладно? Сара кивнула: хорошо. Я рада. Я рада, что у тебя хорошая девушка и хорошая работа. Я очень рада. Мы с отцом всегда хотели для тебя только лучшего. Я смотрю телевизор, и у всех фильмов всегда хороший конец.

Обязательно. Сара поднялась и обняла сына, крепче прижав его к себе, и слезы мягко ласкали ее щеки: я рада, Гарри, что у тебя кто-то есть, что вы вместе. Ты должен быть здоров и счастлив. И еще – чтобы у вас были дети. Много детей. Не заводите одного. Это плохо. Пусть у вас будет много малышей. Они подарят тебе счастье. Гарри изо всех сил сдерживался, обнимая мать, сдерживался, чтобы не вырваться и не убежать, цепляясь за нее с каким-то отчаянием, непонятно откуда взявшимся, что-то побуждало его стоять вот так, крепко обнявшись со своей матерью, долго-долго, словно это был невероятно важный момент в его жизни. Ему было жарко и неудобно, но он продолжал так стоять, словно против воли. В конце концов, когда ему стало казаться, что он вот-вот рассыплется на молекулы, его мать слегка отстранилась и посмотрела ему в лицо, улыбаясь: смотри, вот я и расплакалась. Я плачу от счастья. Гарри с трудом выдавил из себя подобие улыбки: я рад, что ты счастлива, мам. Я правда очень люблю тебя. И мне очень, жаль – Сара отмахнулась от его извинений, хватит, хватит – Нет, я правда очень сожалею. Но мне пора бежать, ма. А ты просто будь счастлива. Не беспокойся обо мне. Я привыкла к одиночеству. Несколько секунд они молча стояли и смотрели друг на друга, улыбаясь, Гарри подумал, что сейчас его лицо просто треснет, и пошевелился, чтобы взглянуть на свои часы мне надо идти, мам. У меня встреча в центре буквально вот-вот. Но я вернусь. Хорошо. Я все сделаю для тебя. У тебя остался ключ-то? Да, вот он, мам, и он показал ей связку ключей. Мне надо торопиться. Я уже опаздываю. До свидания, сынок, – Сара снова обняла и поцеловала его, и Гарри ушел. Сара стояла и несколько минут, долгих минут, смотрела на дверь, совсем не ощущая времени, затем налила себе еще чашку кофе, села за стол и погрузилась в печаль. Она вспоминала Гарри маленьким мальчиком с толстенькими ножками и щечками, которого она тепло одевала и укутывала в три одеяла, выводя его на улицу в холодную погоду, как он начал ходить, как ему нравилось кататься с горки и на качелях, и тут кофе снова разогрел ее накачанную препаратами кровь, и ее сердце забилось быстрее, и она снова заскрежетала зубами, сжимая челюсти, и ее снова охватило восторженное настроение, и она снова стала думать о красном платье и о том, как она похудела, и о телевидении – zophticzophtic – и ее лицо снова растянула широкая улыбка. Она решила допить оставшийся в кофейнике кофе и выйти на улицу, рассказать, как хорошо у ее Гарри идут дела, о его бизнесе и о невесте, и от том, что скоро она станетбабушкой. Это была счастливая концовка.

Гарри уехал от матери в замешательстве и изумлении. Он осознавал, что бы не просто смущен и расстроен. Ему и раньше было непросто находиться рядом с матерью, она, казалось, знала, на какие именно кнопки нужно давить, чтобы припереть его к стенке, однако на этот раз ситуация оказалась неожиданной и другой, и он понятия не имел, что именно это могло быть. В этот раз ему не хотелось срываться на нее, скорее, хотелось заползти в себя, как в раковину, и спрятаться там. Хотя, возможно, ему всегда хотелось именно этого. Он не знал. Черт! Все это было чертовски стремно. Рыжие волосы. Красное платье. Телевидение. Все это казалось бредом, однако в то же время закрадывалось чувство, что, мол, все к лучшему. Может, потому, что мать была счастлива. Он никогда об этом не задумывался. Просто ему всегда было тоскливо находиться с ней рядом. Однако сегодня она была абсолютно точно под кайфом. точно, на этих чертовых таблетках. Господи, да он понятия не имел, что ему в таком случае делать. Его старушка мать на стимуляторах, красит волосы в красный цвет!.. Гарри помотал головой, пытаясь отогнать хлынувшие в сознание мысли и образы, только усиливающие его замешательство и растерянность. Он не знал, что происходит с его матерью, однако знал точно, что нужно ему. Укол. Вот именно. Маленький укольчик, и все будет нормально.

Тайрону каким-то образом в течение многих недель удавалось доставать порошок высочайшего качества, который они могли разбавлять один к четырем, и все равно он оставался убойным. Их ячейка в банке постоянно пополнялась, и они вынюхивали, где можно купить фунт чистого героина. Им приходилось быть очень осторожными, чтобы их не кинули на деньги. Похоже, на улицах появились новые барыги, И они искали с ними контакт, потому что именно они продавали офигенный динамит. Пока что им не удалось выйти на Гарри и Тайрона, но они были близки цели, очень близки. А так все шло отлично. Они,”давали героин на продажу уличным дилерам и просто расслабленно ждали, когда те его продадут, так что бизнес крутился сам по себе. Спрос был постоянный. Определенно это был обширный рынок, и им просто надо было найти правильных людей. они поняли, что волноваться им не о чем, и стали влезать в свой товар чаще. Им не нужно было теперь искать себе дозу, ведь у них были связи, и это перестало быть трудной задачей. Они знали, что могут соскочить в любой момент. Если им, конечно этого захочется.

Прошло еще две недели, от телевизионщиков по прежнему было ни слуху ни духу, однако до сегодняшнего дня это Сару не беспокоило. Сегодня она проснулась и снова надела красное платье, и на этот раз молния на спине застегнулась полностью. Последние несколько дюймов, правда, пришлось попотеть, но тем не менее теперь оно застегивалось. Скоро она сможет носить его не задыхаясь. И вот тогда-то ее стало беспокоить молчание По-поводу названия шоу, в котором она должна была принять участие, и по поводу времени эфира. Если бы ей сообщили хотя бы название, то она могла посмотреть его по телевизору, чтобы подготовиться, рассказать подругам, а может, и пригласить их к себе посмотреть шоу вместе по этому прекрасному новому телевизору, который ей купил Гарри, ведь у него теперь так хорошо идут дела, у него собственный бизнес, и ей хотелось, чтобы он пришел вместе со своей невестой на ужин, и тогда она приготовит борщ и фаршированную рыбу, которую так любит Гарри, его отец тоже очень ее любил, всегда причмокивал губами и просил добавки… Сара вздохнула… Гарри вот позвонил недавно, поинтересовался, как она себя чувствует и сказал, что скоро заедет, но так и не появился, потому что у него слишком много дел. Ну разве трудно было заехать? Хотя бы на полчасика? Ма, ну я же сказал, у меня тут дел по горло. Нужно ковать железо, пока горячо. Но я же твоя мать. Можно, наверное, выкроить время и заехать? Что же я такого сделала, Гарри, что ты не хочешь меня видеть? Господи, да о чем ты? Все нормально. Ты мог заехать ко мне со своей невестой, чтобы я обняла и поцеловала ее. Тебе надо завязывать с этими таблетками. Ты становишься еще невыносимее, чем раньше. Ты считаешь меня сумасшедшей? Я разве сказал, что ты сумасшедшая? Мама, расслабься и перестань играть со мной в эти дурацкие игры. Игры? Какие игры? Просто успокойся, ладно? Я позвонил, чтобы сказал, что я люблю тебя и что скоро к тебе заеду, а ты начинаешь на меня давить, а мне это на фиг не нужно, понятно? Понятно, понятно. Я не знаю, что именно тебе не нужно, но все равно понятно. Наверное, я тебе вообще не нужна, но все

нормально. Гарри глубоко вздохнул и покачал головой, изо всех сил сжав трубку и благодаря Бога, за то, что он дал ему ума сделать укол, перед тем как позвонить ей. Слушай, мам, я не хочу тебя расстраивать, слышишь? Я люблю тебя и скоро к тебе приеду. Пока. До свидания, Гарри. Он повесил трубку, и она, пожав плечами, налила себе еще кофе, садясь за стол в ожидании нового эйфорического прихода от своих разгоняемых кофеином таблеток для похудения, и вскоре она снова скрежетала зубами и скалилась, и играла желваками, собираясь на улицу, к соседкам, погреться на солнышке. А если люди с телевидения так и не позвонят ей до понедельника, тогда она позвонит им сама.

Гарри и Мэрион делали по два укола в день, курили много травы и иногда догонялись дексом. Они по-прежнему разглядывали наброски кофейни, сделанные Мэрион, но уже с меньшим воодушевлением. Как-то так получалось, что у них для этого не находилось времени, хотя большую часть суток они просто валялись на диване ничего не делая и строя смутные планы на будущее, наслаждаясь ощущением того, что все и всегда будет хорошо, как сейчас. А когда Гарри оставит бизнес, настаивала Мэрион, они не будут жить в пригороде, и они не станут жить в доме с белым заборчиком и устраивать по воскресеньям барбекю, и они не – эй, подожди-ка секундочку, а что же нам тогда остается? Он схватил ее за грудь, и, обняв свободной рукой, поцеловал в шею, а она оттолкнула его и опустила плечи, чтобы при крыть горло: не надо, перестань, щекотно. Ясно, значит и щекотать тебя мы тоже не будем. Что там еще? У нас не будет «кадиллака», И мы не будем ездить на Пасху к родственникам, кстати, мы сами не будем праздновать Пасху, и у нас даже не будет дома коробки с мацой. Гарри, закатывая глаза, считал очередное не, но у пас будет прекрасная квартира в западной части Вилледжа, и мы будем иногда выпивать в местном баре, и мы будем покупать продукты на Бликерстрит, и у нас всегда будет на кухне хороший сыр и все, что мы захотим. Гарри поднял бровь: все, что захотим? Не волнуйся, Гарри, у нас будет возможность иметь все, что мы захотим. Он улыбнулся и прижал ее к себе: все, что я хочу, у меня в руках, и, поцеловав ее, он погладил ее попку, – у тебя есть все, что я хочу. Мэрион обхватила руками его шею, о, Гарри, я люблю тебя. С тобой я начинаю чувствовать себя личностью, будто я это я, и я прекрасна. Ты и так прекрасна. Ты самая красивая женщина в мире. Ты моя мечта.

Как обычно, Сара начала своей день с фиолетовой таблетки и кофе, но по какой-то причине все вдруг стало не так, как раньше. То есть она по прежнему худела, и ее красное платье застёгивалось почти без усилий, но все же чего то не хватало, даже после кофе. Теперь она чувствовала себя не так, как в самом начале, когда стала принимать таблетки. Как будто из них что-то убрали. Может быть, там что-то перепутали и выдали ей другие? А может, ей надо переходить на более сильные? Она позвонила доктору и поговорила с медсестрой, не один, а несколько раз спросив ее, точно ли та не перепутала таблетки. Нет, уверяю вас, миссис Голдфарб. Это те же самые таблетки. Но, может быть, вы дали мне какие-то другие, поменьше? Нет, эффективность У них одинаковая. И у фиолетовых, и у красных и так далее. Но кое-что изменилось. Вы просто привыкли к ним. Поначалу возможна сильная реакция на них, а потом, через некоторое время она постепенно сглаживается, и вам просто не хочется есть. Не о чем беспокоиться, миссис Голдфарб. Вы имеете в виду? Простите, у меня звонит другой телефон, мне нужно ответить. Сара несколько секунд смотрела на трубку. Раздались гудки. Может, она и права. Я не ем – zophticzophtic – и платье застегивается. Она вздохнула: худейхудей. Она машинально заварила еще один кофейник, глядя на свою кружку с чаем, и выпила его, расхаживая по дому, перед тем, как надеть свитер и выйти на улицу к соседкам. Теперь по утрам и вечерам стало гораздо прохладнее, однако они все равно продолжали сидеть днем на солнышке. Она поставила свой стул на обычное место, посидела, потом встала, но на этот раз без своей обычной радости и энтузиазма. Садись, садись. Что ты все время вертишься юлой? Я сейчас сяду. Просто У меня сегодня какое-то прыгучее настроение. Сегодня прыгучее настроение? Как будто ты вчера сидела спокойно. Сара, ты уже несколько недель ведешь себя как девчонка, думая о Роберте Редфорде, засмеялись женщины. Тебе надо успокоиться. Скоро тебя покажут по телевизору, так что нечего твист выплясывать, и снова смешки. Жду не дождусь. Думаю, письмо придет сегодня, и тогда я смогу расслабиться, узнав название шоу и когда оно будет. Сара пожала плечами, – кто знает. Красное платье теперь застегивается, – Сара ходила маленькими кругами, потом вышла на тротуар, глядя налево и направо, но не концентрируясь на том, что видела, потом снова возвращалась к женщинам, ненадолго присаживалась, вскакивала, ходила расширяющимися кругами, – но мне еще надо поработать над прической. Завтра мы тебя пострижем, и будешь ты красивая, как Рита Хейворт. Сара встала в позу, рука на бедре, zojJlttic, и женщины рассмеялись. Сара снова посмотрела по сторонам, сегодня должны принести. Я знаю, сегодня тот самый день. Она наблюдала за идущим по улице почтальоном, а он просто кивнул и зашел в подъезд. Сара последовала за ним, наблюдая, как он раскладывает почту по ящикам, и в упор разглядывая свой, опять пустой, пока он не ушел, а потом пошла к себе в квартиру. На автомате она сварила еще кофе, достала таблетку, которую принимала перед ужином, и села за стол смотреть телевизор, который ей подарил Гарри. Время от времени она поглядывала на часы. Когда было около трех, ей показалось, что подошло время ужинать. Она выпила оранжевую таблетку и запила ее кофе. Потом заварила еще один кофейник Села. Подумала. О телевидении. О шоу. О своем самочувствии. Что-то было не так. У нее болела челюсть. У нее во рту был какой-то странный привкус. Она не могла определить, какой именно. Как будто она жевала старые носки. Сухость. Мерзость. И еще живот. О, живот. Как будто там что-то двигалось. Словно там был голос, говоривший: берегись, БЕРЕГИСЬ!! Они тебя достанут. Она посмотрела через плечо. Никого. Ничего. БЕРЕГИСЬ!!! Кто достанет? Кого? Голос продолжил грохотать у нее в животе. Перед тем, как это началось, она выпила еще кофе и приняла таблетку и голос исчез, а теперь он там. Все время. И еще этот привкус во рту, как старый клейстер, раньше он исчезал или не беспокоил ее. А сейчас – ф-фу. И эта постоянная дрожь в руках и ногах. Как будто что-то ползает под кожей. Если бы она знала, какое именно шоу, тогда она бы мигом успокоилась. Вот что было нужно. Знать. Она допила кофе, пытаясь вернуть прежние ощущения в свое тело и голову… однако безуспешно. Клейстер и старые носки во рту. Какая-то возня под кожей. Голос в животе. БЕРЕГИСЬ!!! Она смотрела в телевизор, упиваясь сериалом, и вдруг: БЕРЕГИСЬ!!! Новая чашка, и она почувствовала себя еще хуже. Ее зубы, казалось, сейчас затрещат. Она позвонила в «Макдик Корп.» и спросила Лайла Рассела. Кого? Лайла Рассела. Простите, но его имени нет в списке сотрудников. А в чем дело? В телевидении. Каком телевидении? Не знаю. Но хочу узнать. Одну минуту. Оператор принимала другой звонок, и Сара внимательно слушала тишину. Какое вы говорите шоу? Я не знаю, куколка. Он позвонил мне и сказал, что я буду в шоу, и – Минуточку. Сейчас я соединю вас с дирекцией программ. Сара подождала, и наконец голос спросил: могу я вам чем-нибудь помочь? Мне нужен Лайл Рассел. Лайл Рассел? Я не уверен, что у нас есть сотрудник с таким именем. Вы уверены, что звоните по правильному номеру? Меня оператор соединил. А в связи с чем? Он должен был утвердить меня в шоу. Шоу? Каком шоу? – БЕРЕГИСЬ! – Сара почувствовала, как у нее по бокам течет холодный пот. Я не знаю. Вообще-то он мне должен был сказать об этом. Боюсь, я не понимаю, – в голосе слышалось явное раздражение, – если вы не можете мне сказать – Он позвонил мне и сказал, что я буду одной из участниц, и присылать мне бумаги. Я послала их обратно около месяца назад, и все еще не получила никакого ответа – А, понятно. Подождите секунду. Я соединю вас с нужным отделом. Она щелкала кнопками снова и снова и кликала, да сколько можно, а та все щелкала, пока Сара, приникнув к трубке, вытирала пот с лица: чем могу вам помочь? Переведите, пожалуйста, меня в отдел отбора участников. Минуточку. И снова Сара слушала звуки переключаемых телефонов, закатывая глаза, ее беспокойство и потливость все усиливаются, а ее рот, казалось, накрепко склеен старым клейстером. Чем могу вам помочь? Сара не могла вымолвить ни слова. Алло? Пот жег ей глаза, и когда она, наконец, разлепила губы, волна ужаса пробежала по ее телу. Она спросила Лайла Рассела, дрожа в ожидании ответа. Кого? Сара вжалась в кресло. Ей казалось, что она вот-вот провалится сквозь него. Ей показалось, что она умирает, и …БЕРЕГИСЬ! – она раскачивалась из стороны в сторону, глядя по сторонам, когда повторила имя. А вы уверены, что набрали правильный номер? Меня перенаправили к вам. Агония была невыносимой. Если бы только она могла сделать себе еще чашечку кофе. Усилием воли она разлепила губы и повторила свою историю голосу на другом конце провода, и – Да-да. Наконец-то! Наконец-то! Взаимопонимание. Сара едва не растаяла от облегчения. Наверное, это был один из наших работников. У нас их так много, вы знаете. Чем могу помочь? Я хотела узнать, какое это будет шоу и когда я могла бы – Могу ли я узнать ваше имя и адрес? Сара медленно и четко продиктовала свои имя и адрес, shiksa на другом конце провода плохо понимала по-английски. В конце концов ее данные были записаны. Я все проверю, миссис Голдфарб, и мы с вами свяжемся. Спасибо за звонок. Пип. Сара еще какое-то время говорила в пикающую трубку, когда щелчок разъединения уплыл, смешавшись со звуками работающего телевизора. Она смотрела на телефон, пот на вкус был почти как слезы. Они со мной свяжутся, они – БЕРЕГИСЬ!!!

Тайрон засмеялся: слава Господу, никто меня не грузит этими материнскими комплексами, друган. Вы, бледные, слишком сильно паритесь по этому поводу. Да уж, это не шутки. Я не знаю, в чем фигня, но я пытаюсь исправить отношения с матерью, но… Гарри пожал плечами: она постоянно грузит меня этим еврейско-материнским дерьмом. Чиерт, да евреи тут не при чем, вы, бледные, все такие. Вы, что, ребята, не врубаетесь, да? Матери норовят прочно поселиться у тебя в башке. Но они не бьют себя в грудь, не-а. Они вместо этого лупят тебя по жопе. Знаешь, мне иногда кажется, что без матерей было бы лучше. Может, Фрейд был прав. Не знаю, чувак. Моя мать умерла, когда мне было восемь лет, но я помню, она была крутой теткой. У нее нас было семеро, чувак, и она была типа этих негритянских мамаш, которых показывают по телеку, такая большая и все время поет и улыбается. У нее была вот такая здоровенная грудь, и, когда она меня обнимала, я чувствовал себя как у Христа за пазухой, и там так здорово пахло. Семь детей, чувак, и она никогда никого не шлепнула. Она просто любила нас… и все любили ее. И она постоянно пела, как заведенная. И днем и ночью она пела эти госпелы, так что мы верили, что небеса буквально за углом. Знаешь, она пела, и я чувствовал себя офигенно, как под героином. Лtрри засмеялся. Типичная Махалия Джексон, да? О, она была что-то с чем-то, братуха. Да, наверное в моем доме было круто, когда я был пацаном. Моя мама была жива и все казалось суперским. Типа, поездки всякие и все такое, и постоянное веселье. Потом мама умерла и… Тайрон пожал плечами… А что с твоим отцом? Бля, да он свалил еще задолго до того. Наверное, он еще жив, занимается своими делами. Когда мама умерла, нас всех раскидали по разным людям. Я переехал к моей тетке в Гарлем, и мы там жили какое-то время. Она сестра твоей матери? Да, но она была вообще другая. Но хорошая. Она не пела и частенько лупила нас по задницам, но она всегда заботилась о том, чтобы каждый из нас получил по сахарной сиське, когда приходил из школы. Сахарная сиська? Это что еще за хрень? Что это? Ты хочешь сказать, ты не знаешь, что такое сахарная сиська? Я знаю, что такое сладкая киска, чувак, но сахарная сиська меня просто выставляет. Они расхохотались, и Тайрон покачал головой: сахарная сиська – это масло с сахаром в сырном конусе, и ты сосешь его как сиську. А, так вот значит как это называется. Да уж, ты абсолютно необразованный сукин сын… Она была хорошей женщиной, моя тетя… Только мать была другая, совсем другая. Глаза Гарри были закрыты, и он, откинувшись назад, вспоминал, как его мать в детстве всегда заслоняла его от холодного зимнего ветра. И какой теплой она была, когда он возвращался домой, как она согревала ладонями его замерзшие уши и щеки, и как его всегда дожидалась горячая тарелка супа… Да, думаю моя старушка тоже была по-своему классной. Наверное стремно вот так вот быть совсем одному. Гарри Голдфарб и Тайрон Си Лав сидели, расслабившись, в своих креслах, прикрыв глаза и ощущая теплоту воспоминаний и путешествующего в их крови героина, готовясь к еще одной рабочей ночи.

Тайрон обожал шелковые рубашки. Черт, ему ужасно нравилось мягкое ощущение гладкости, прямо как задница его подружки, а она потрясающая киска, брат, ну, я имею в виду, очень приятная на ощупь. У него в шкафу висела пара дюжин таких рубашек разных фасонов и цветов, практически всех цветов радуги. Ему нравилось гладить свои рубашки так же, как гладить Элис, и частенько он стоял перед шкафом, трогая свои красивые шелковые рубашки. Черт, он обожал даже этот шкаф-купе с двумя огромными дверями и зеркалами. Иногда он мог просто стоять и открывать и закрывать дверцы просто так, ради прикола. Ты что делаешь, милый? Почему бы тебе не вернуться в постельку? Блин, да у нас куча времени для этого, детка, я нашел себе отличную игрушку, которая мне очень нравится. Помню, когда я был маленьким, я посмотрел киношку, и там у чувака был такой огромный шкаф, типа этого, с раздвижными зеркальными дверями, и вся эта хреновина была забита костюмами, а за ними был секретный ход. Это было круто. А зачем ему был нужен секретный ход? Не помню. Помню только шкаф. Тайрон закрыл дверцы шкафа, посмотрел в зеркало, увидел позади свою красотку и улыбнулся ей. Когда Тайрон пришел смотреть эту квартиру, он просто влюбился в шкафы в спальне, и тут же принял решение снять ее. Двери шкафа были шириной десять футов и полностью зеркальные. Это было первое, что показал ему посредник. Сами шкафы были примерно двенадцать футов в высоту. Оба. Друг напротив друга. Ставишь кровать между ними, и получается отличное шоу, детка, и он засмеялся и ткнул Тайрона в зеркале пальцем, хахахаха. Тайрон стоял посреди комнаты, голый, и гладил живот, да сэр, меня зовут Тайрон Си Лав, и я такой, какой есть, и Элис захихикала, когда он прыгнул, дурачась, в кровать. Нс делай так больше, Тайрон, ты меня пугаешь до смерти. О, моя маленькая мамочка, я не хочу твоей смерти, он стал мягко массировать ее плечи и шею, я вообще не хочу никого пугать, особенно самую красивую лисичку, которая проживает на этой планете, и Элис начала постанывать, когда он целовал ее шею, потом прижалась к нему, когда он начал целовать ее горло, затем грудь, поглаживая ее бедра, и она схватила его голову, и целовала его, целовала его, целовала и прижималась к нему и стонала и Вздыхала, когда Тайрон Си Лав делал ей так хорошо, а когда он кончил, упав на спину, она вся подрагивала еще секунду и, ооооооо, потом перевернулась на бок и целовала и обнимала его, пока они не успокоились, мирно лежа в объятьях друг друга: Тайрон на боку, Элис, его девочка, тоже на боку, тепло дыша в его плечо, – оба чувствовали умиротворение, которого никогда прежде нс испытывали, даже с помощью героина. Иногда Тайрон приоткрывал глаза, чтобы удостовериться в реальности происходящего, что он действитсльно лежит в этой постели, в этой комнате, с этой девочкой, а потом он вздыхал тихонько, чувствуя ее тепло и гладкую кожу, и умиление разливалось у него внутри. Он слегка повернул голову в сторону и поцеловал свою Элис в лоб, погладив ее по голове: ты и вправду здесь, – и она прижалась к нему еще сильнее, и он чувствовал ее дыхание на своей руке, и каким-то образом знал, что ее жизнь теперь стала частью его жизни, и ему хотелось быть с нею и заботиться о ней. Ему хотелось держать ее в своих руках, такую прелестную, и защищать ее, и все у них будет клево, и они будут смеяться и отрываться, и у них никогда не будет напрягов.

Медовый месяц кончился. Динамит кончился. Броуди сказал, что не знает, что именно случилось, по, возможно, это имеет отношение к тем парням, которых нашли в мусорных ящиках. Ты имеешь в виду тех бедняг с перерезанными глотками и приколотыми записками «очистим наш город от грязи»? Ага, Броуди покачал головой и они оба засмеялись. Чиерт, детка, на самом деле нет ничего смешного, что они обосрали такую мазу с этим динамитом. Броуди продолжал кивать, точно, братишка, только я-то слышал совсем другое, мол, они не на тех людей наехали. Они по-наглому стырили пару килограммов у братьев Джефферсонов и хотели скоренько скинуть его на улицах. И Джефферсоны их спалили? Броуди усмехнулся: ну а кто еще мог это сделать? Никто не наезжает на братьев Джефферсонов безнаказанно, детка. Тайрон почесал голову, ну а это дерьмо как? Как раньше? Этот героин нельзя разбавлять больше чем один к двум, если хочешь делать нормальные чеки. Тайрон просто пожал плечами, забрал порошок и отвез его к себе на квартиру, где его дожидался Гарри. Прежде чем начать расфасовку, они, как обычно, насыпали немного героина в ложку и сделали себе по дозе. Прогнав весь героин до последней капли, они посмотрели друг на друга в ожидании прихода. Однако прихода не было. Был какой-то намек на приход, но ничего близкого к нормальному кайфу. Чиерт, этот пидор не шутил, говоря, что дерьмо не динамит. Это точно. Нам надо бы сварить еще. Меня с этого вообще не торкнуло. На этот раз они насыпали в ложку порошка как следует и снова поставились. На этот раз дела пошли получше, хотя и не намного. Они снова посмотрели друг на друга и пожали плечами. Зато сколько денег мы сэкономим на молочном сахаре, – засмеялся Гарри, и Тайрон хихикнул. У нас По-любому все нормально получается. Деньги будут.