Реквием по пилоту
Шрифт:
— Нет, святой отец, она отправится к Богу так, как сама этого желала. И я вас уверяю, что они там прекрасно договорятся. Так что ступайте и помолитесь за нее.
И священник пошел молиться.
Вместе с пестрым и довольно оживленным караваном, густо оснащенным гитарами, пожаловал некто, назвавшийся мужем, — старый облезлый мальчик лет пятидесяти в длинных седых патлах с претензиями на свободомыслие. Компанию вернули в автомобили, а пришельца доставили пред очи Звонаря. Тот первым делом посмотрел на старшего сына Колхии, Бориса.
Борис подошел и что-то зашептал Гуго на ухо. Звонарь выслушал, не поведя бровью, а старый мальчик-муж чувствовал себя все более неуютно: вокруг пустынные дюны, не склонные
— Я, — начал он, запинаясь, — видите ли… Мы…
— Ты, — подтвердил ему Гуго. — Вижу, что ты. Теперь слушай меня внимательно, потому что повторять два раза я не стану. Сегодня тебе предоставляется удивительный шанс, какого у тебя, может быть, никогда не было. Проси, что хочешь, и ты это получишь. Хочешь денег? Назови сумму. Хочешь дом? Говори. Хочешь земли? Скажи где. Хочешь машину? Пожалуйста, любую. Ну?
— Э-кхм-м, — сказал гость.
— Ну что, хочешь машину? — помог ему Звонарь.
— Хочу… машину.
— Какую?
— Э-э-э-э… «паджеро».
— Буча, — приказал Гуго одному из стоявших вокруг людей, — поезжай с ним в Довиль, купи ему «паджеро» и оформи все права. Заправь. Так вот, садись, уезжай, и чтобы я тебя никогда больше не видел.
И старый мальчик сгинул.
Теперь со всем этим было кончено. Теперь они втроем — Гуго, Борис и младший сын Ричард — стояли перед пахнущим смолой срубом; на песчаном склоне лежала глубокая тень, другой озаряло солнце, неподалеку вздыхало невидимое море.
— Гуго, — сказал Борис. — Не надо, не мсти.
— Гуго, — сказал Ричард. — Ведь ты не умрешь? Ну, не умрешь так скоро?
— Дайте гитару, — сказал Звонарь.
Гитара Колхии — та, которую она называла «кочевой», — видавший виды, но еще очень приличный инструмент немецкой работы с глубоким коробом и рябым от времени грифом; Звонарь взял ее и поднялся наверх, на помост.
Колхия лежала расчесанная, подкрашенная, очень красивая, с букетом осенних цветов под головой, спокойно глядя в небо закрытыми глазами, и даже утихший ветерок не тревожил ее рыжих кудрей. Присев рядом, Звонарь тронул струны гитары.
— Расстроена, — обратился он к Колхии. — Ничего, я сейчас.
Захрустели колки, зазвучали, меняясь, тона — рядом с мертвой возлюбленной Звонарь тщательно настраивал гитару. Настроил, положил под холодную руку, бахромчатый ремень бережно подсунул под плечо.
— Я забрал кападастр, — сказал Гуго, стараясь смягчить голос. — Я просто настроил повыше… — Тут он не выдержал и первый раз за все время незаметно для себя заплакал.
Спустившись к мальчикам, Звонарь поднял сосновую чурку, обмотанную смоляной куделью, и кивнул Борису. Щелкнула зажигалка, пламя весело затрещало. Гуго и следом ребята обошли вокруг сруба, втыкая факел между бревнами.
Вначале ничего было не разобрать из-за дыма. Потом огненный дракон расправил крылья, и находиться рядом стало невозможно; гудящая и крутящаяся башня огня поднялась над побережьем, и видно ее было за несколько миль.
— Ступайте, — сказал Звонарь мальчикам. — Поезжайте с Люком. Дальше я сам.
Двумя днями позже, опять-таки в несусветную рань, Гуго вернулся в «Пять комнат». Помывшись и побрившись, он приступил к делам: из первозданного хаоса стенного шкафа достал багажную стенторовскую сумку с давно вышедшими из моды гобеленными вставками (вот бы влетело разбойнику от Инги!) и уложил в нее разную походную мелочь, футляр с охотничьим луком, теплую куртку, носки, запасные сапоги, воспетые Рамиресом два маузера и патроны к ним, сборник собственных сочинений, длинный нож в универсальных ножнах, белье, два свитера и аккуратнейшим образом запакованную черноярлычную бутылку «Джонни Уокера». Задернув на этом всем «молнию», Звонарь занялся не менее важной процедурой: разложив на столе разнообразные ершики и масленки, он разобрал, вычистил и смазал все пистолеты. Современного оружия Гуго не любил. Что же это такое действительно: отдельный предохранитель на спусковой крючок, отдельный — на курок, и еще один — на затвор, да плюс фиксатор обоймы, да затворная задержка, и прибавьте разборную кнопку. Это уже не пистолет, а то ли пульт управления НАСА, то ли вообще вотум недоверия человечеству. Нет уж, он предпочитал в первую очередь полагаться на собственное соображение и верность руки, а автоматика — это, знаете ли, дело второе.
Любовно поклацав затворами восьмизарядных, Гуго вставил обоймы и дослал патроны, после чего, переодевшись во все чистое, натянул сложную двухкобурную сбрую и пару «двойных орлов» серии семьдесят рассадил на их законные места под мышками, а третий просто положил в карман пальто; надел пояс с очень элегантными метательными ножами, а за высокое голенище левого сапога засунул подарочный «деренжер» с перламутровой ручкой.
Снарядившись таким образом, Звонарь оделся, подхватил сумку и направился в гараж, где сам сел за руль какого-то подозрительного «рено» и на нем минут сорок колесил по городу, пока наконец, не приткнув машину в безвестном дворике на окраине, исчез из этого дворика неизвестно куда.
Появился он спустя полтора часа в совершенно противоположной стороне предместий в закрытой на каникулы авторемонтной мастерской, где его уже дожидались три человека.
Народ подобрался чрезвычайно любопытный. Первое, и весьма удивительное, заключалось в том, что их никогда не видели в «Олимпии». Их, к слову сказать, вообще мало кто и где видел, ибо вели они необычайно замкнутый образ жизни, и хотя в полиции на каждого из них существовало досье, но большей частью там были пустые строчки и вопросительные знаки. При всем при том люди эти были не просто знаменитыми профессионалами экстра-класса, но профессионалами-легендами с мировой славой и вполне солидными состояниями, поскольку стоили их услуги сказочно дорого. Объединяло их одно: каждый в разное время и по разным причинам был обязан Гуго Сталбриджу то ли жизнью, то ли больше чем жизнью, то ли вообще всем на свете, и по такому случаю все они были готовы идти за ним к черту в пекло. Туда, кстати, Звонарь и собирался их пригласить.
Имен в этой компании не существовало. Имена были у посредников, но сегодня посредников не требовалось. Номер один был алжирский еврей из прекрасной, между прочим, семьи, тишайший шизофреник во всем, кроме работы, обладатель абсолютно фантастического носа и не менее фантастического набора, скрытого в бесчисленных карманах кожаного жилета, клапаны и карабины которого содержали невероятное количество инструментов: загадочных крюков, тросиков, кривых ножей, фонариков, сюрикенов, запалов, обойм, непонятных ампул и иных таинственных приспособлений, в число которых входила и пара «сандалет» под патриотические «узи». Весь арсенал вполне компактно размещался под плащом.
Вторым был истинный француз, грузный потомок Кола Брюньона, навеки подаривший свое сердце взрывчатке, детонаторам и часовым механизмам, неустанный изобретатель портативных ракет ближнего и дальнего действия. Третий — рыже-белесый ариец — может, немец, может, голландец, стопроцентно нордическая внешность которого даже у самого непредвзято мыслящего человека вызывала невольный вопрос: а в самом деле, на каком основании славянская раса владеет такими территориями на востоке Европы? Этот отдавал предпочтение старушке винтовке «AUG» и щедро украшал ее разнообразной оптикой, лазерными и инфракрасными прицелами, вдобавок еще какая-то электронная коррекция и неведомо что; не менее мудреной механикой норовил он оснащать и собственные глаза.