Реквием
Шрифт:
Не успеваю я опомниться, как в моей руке оказывается красный стаканчик, и я с подозрением смотрю на дурно пахнущую жидкость внутри, гадая, не подмешано ли в нее то же самое дерьмо, которым нас с Рэйч угостили на той последней вечеринке. Я выливаю напиток в траву у своих ног.
— Эй, эй, эй! Не трать впустую! — Пьяная девушка, одетая в розовый топ с пайетками и белые обрезанные джинсовые шорты, выхватывает стаканчик у меня из рук. В нем почти ничего не осталось, но она проглатывает последние капли, как манну небесную. — Это дерьмо дорогое. И чертовски
Я пожимаю плечами, натягивая капюшон своей парки.
— Не в настроении подвергаться групповому изнасилованию, полагаю.
Она сужает глаза до щелочек, глядя на меня, как на какого-то урода.
— Что, черт возьми, с тобой не так?
— Ну, знаешь. Небольшая детская травма. Посттравматический стресс. Как обычно… — я замолкаю и ухожу, ухмыляясь про себя.
Чувствую себя такой далекой от этих людей. Мы одного возраста, но мы разных пород. Совершенно разные виды. Пока эти ублюдки катались на пони и кричали на фокусников, требуя более впечатляющих трюков в свой восьмой день рождения, я ела из мусорных баков. Когда им было по десять, они ездили на каникулы в Хэмптонс и набивали рты лучшими лобстерами штата Мэн. Тем временем я стояла на коленях в грязном переулке и вводила в вену «Налоксон» моему приемному опекуну Дэвиду, чтобы он, блять, не умер от передозировки.
Яблоки.
Апельсины.
Я никогда не смогу быть такой, как они.
Понять их.
Черт, даже терпеть их будет непросто.
Рут с ума сошла, думая, что я когда-нибудь смогу вписаться сюда. Я терзаюсь презрением, когда прохожу мимо собравшихся, наблюдая, как они флиртуют, смеются и поддразнивают друг друга, как будто у них нет ничего важнее, чем произвести впечатление друг на друга театральностью на дурацкой вечеринке. Я презираю их всех.
По другую сторону костра я замечаю Бет и Эш, стоящих близко друг к другу и злобно перешептывающихся. Они видели меня, и, судя по всему, действительно не рады, что я появилась здесь сегодня вечером.
«Так же, как и я, дамы. Так же, блять, как и я».
Ради бога, на Бет розовое боа из перьев. На Эш фетровая шляпа и тяжелая, тщательно продуманная подводка для глаз цвета электрик, замысловато закрученная вокруг глаз. Неужели они не понимают, как глупо выглядят?
Я добираюсь до края толпы, довольствуясь тем, что снова возвращаюсь на другую сторону, туда, где все еще стоят Мэл и ее компания, но когда оборачиваюсь, то сталкиваюсь лицом к лицу с единственным человеком, с которым не хотела сталкиваться сегодня вечером.
Его лицо лишено всякого выражения, когда Тео стоит передо мной. Тени пляшут на его царственных чертах, придавая ему дьявольский вид в свете костра. Его полные губы сжаты в безразличную линию, когда парень подносит свой красный стаканчик ко рту и делает глоток напитка. Я ничего не говорю. Ничего не делаю. Просто позволяю ему смотреть на меня. Хотя на мне парка, и моя кожа практически закрыта до колен, я чувствую себя обнаженной под его пристальным взглядом.
— Знаешь, я
Еще одна дрожь пробегает по моему позвоночнику вверх, а затем вниз, снова вверх, и вниз; ненавижу, что такой его взгляд может вызвать у меня какую-либо физическую реакцию, даже если эта реакция — отвращение. Я ловлю себя на том, что смотрю на три темные веснушки у него под глазом. Мне приходится впиться ногтями в ладонь, чтобы заставить себя остановиться.
— Ах, мне жаль, — я надуваю губы. — Это должно быть больно.
Парень кисло улыбается мне.
— Мило.
Я пытаюсь проскользнуть мимо него, но Тео отступает в сторону, преграждая мне путь.
— Такие девушки, как ты, думают, что, блять, неуязвимы. Непоколебимы.
Склоняю голову набок.
— Забавно. Я буквально вчера сказала то же самое о тебе. И… такие девушки, как я? Ты ничего не знаешь о таких девушках, как я.
Я снова пытаюсь обойти его. Парень снова блокирует.
— Я знаю много.
— О, правда? Просвети меня, — дерзко выпаливаю я. Мое горло пульсирует от ненависти. — Что ты… — тыкаю пальцем ему в грудь. — Думаешь, ты знаешь обо мне? Я бы с удовольствием послушала, Мерчант.
Парень смотрит на точку на своей груди, прямо над солнечным сплетением, куда только что ткнула указательный палец. В выцветшей футболке ACDC с длинными рукавами и рваных черных джинсах, с растрепанными и тщательно взлохмаченными темными волосами, он выглядит так, словно изо всех сил старается не быть тем, кем является — богатым, избалованным, высокомерным ребенком с трастовым фондом и с серебряной ложкой, на милю засунутой в его задницу.
— Думаешь, что только потому, что ты страдала, мы ничего не знаем о страданиях? Ты думаешь, что наша боль бледнеет по сравнению с твоей? Твоя боль намного важнее нашей? Ты, такая уверенная в своем моральном превосходстве, со своей гребаной доктриной сиротства, со своими правилами и приказами, с этой раскаленной добела местью, горящей в твоих венах.
Меня раздражает, что он повторяет вслух мысли, которые только что затуманили мой разум. Еще больше раздражает то, что он, похоже, действительно что-то знает обо мне. И снова дрожь паники обжигает меня изнутри.
— И что ты знаешь о моих правилах? Моих страданиях? — я выплевываю слова, выдавливая их сквозь стиснутые зубы.
Взгляд его темных глаз, почти черных в темноте, скользит от моего рта к щекам, к глазам, где задерживается и загорается. Лукавая ухмылка растягивает его рот слева.
— О, это испортило бы игру. Если ты намерена разыграть эту штуку со мной, то мы должны, по крайней мере, повеселиться, не так ли? Но… почему бы тебе не помочь мне, малышка? Когда завтра вечером доложишь всю информацию, которую собрала о ситуации здесь, в «Туссене», не сделаешь ли мне одолжение?
— Какого хрена я должна делать тебе какие-то одолжения?
Тео игнорирует вопрос.
— Спроси ее о Генри.
— Кто, черт возьми, такой Генри?
Сделав еще один глоток своего напитка, Тео пожимает плечами.