Реквием
Шрифт:
Когда человек приблизился, Ногаре перевел дух.
— Колонна, — пробормотал он, делая жест гвардейцу опустить меч. — Откуда ты здесь?
— Есть разговор.
Ногаре глянул на возвышающиеся впереди дворцовые башни.
— Отложим на завтра. Я спешу с докладом к королю Филиппу.
— Разговор касается папы Климента. Уверен, тебе это будет интересно.
Ногаре колебался, но любопытство взяло верх.
— Хорошо. — Он спрыгнул с седла.
— Только не при них, — бросил Скьяра, увидев, что гвардейцы собрались спешиться. — Я хочу говорить с тобой с глазу на глаз.
Ногаре кивнул гвардейцам, приказывая тем дожидаться,
— Ну давай выкладывай, что там у тебя.
Но Скьяра продолжал идти молча, пока улица не повернула направо и в лунном свете не блеснули двойные башни Нотр-Дама. Здесь он наконец остановился.
Ногаре оглянулся поискать глазами гвардейцев, но они давно исчезли из виду.
— Итак?
В напряженном дыхании итальянца королевский министр почуял сигнал тревоги. Его рука метнулась к мечу. Угрожая им, он собирался приказать Скьяре говорить, но тот опередил его.
— После Ананьи ты бросил нас на съедение волкам, Ногаре. — Голос Скьяры звучал тихо, чуть подрагивая от сдерживаемого гнева. — Я потерял тогда много людей. Ты обещал, что король Филипп оценит наши жертвы и вернет нам состояние. Но никаких вестей не пришло ни от тебя, ни от него. Ни отмены анафемы, ни благодарности, ни денег. Я писал королю не один раз, но ответа так и не получил. Затем я узнал — папа Климент снял с тебя анафему, наложенную Бонифацием. Обо мне никто не вспомнил. А ведь произнеси твой король хоть одно слово, и это бы случилось.
— Ты притащил меня сюда бранить? — взорвался Ногаре. — Черт бы тебя побрал, Колонна! У меня нет времени с тобой разбираться. — Он собрался уходить. — Кроме того, ты получил желаемое.
— Нет! — бросил Скьяра. — Месть Бонифацию — это не все. А восстановление власти моей семьи? А возвращение наших крепостей, восстановление моих братьев в Священной коллегии? Я мечтал о былой славе для семьи Колонна. — Он понизил голос. — Вы предали нас, Ногаре. Ты и твой король.
Ногаре увидел, как Скьяра махнул кому-то сзади, и выхватил меч. Мимо стрелой промчалась крыса, а следом дверь ближайшего дома отворилась и оттуда вышли двое. Их сапоги громко скрипели по схваченной морозом земле. Они шли прямо на него. Один из них держал что-то в руке. Кажется, веревку. Ногаре крикнул своим гвардейцам, но они были далеко. Он крикнул еще, гвардейцы не отзывались. Не слышался стук копыт. Где-то залаял пес. В доме наверху распахнули ставни, и хриплый мужской голос обрушил на них проклятия, требуя тишины. Ногаре побежал. Через несколько шагов он поскользнулся на льду и упал, порезав руки. Его меч заскользил прочь в темноту. Ногаре развернулся. Враги догоняли его. Времени искать меч не было. Он с трудом поднялся и добежал до конца переулка. Впереди вздымались величественные башни Нотр-Дама. Удар в спину заставил Ногаре со стоном повалиться на живот. Затем его приподняли как тряпичную куклу и, болезненно заломив руки за спину, поставили на колени.
Почувствовав на шее веревку, Ногаре дернулся и отчаянно запричитал, задыхаясь:
— Я дам тебе все, что ты хочешь! Упрошу Филиппа поговорить с папой! Он отменит анафему! Клянусь, Скьяра!
Колонна склонился над ним, его освещенное луной лицо блестело от пота.
— Я уже получил от Климента обещание. Он меня простит, Ногаре. Причем за сущую безделицу. Ему нужно только, чтобы ты испустил дух. — Он кивнул своим
— Нет! — завопил Ногаре, но его крик пресекся.
Петля стягивалась. Первый министр короля, хранитель королевской печати задыхался, продолжая кипеть от ярости. Как смел проклятый Климент распоряжаться его жизнью?! Жалкая марионетка, ничтожный хлюпик! Затем его распухший язык высунулся между зубами. Ногаре начал конвульсивно извиваться. Последним видением перед его затуманенным взором проплыл Нотр-Дам, белый и величественный символ вечного поклонения человека перед Богом.
44
Королевский дворец, Париж 18 марта 1314 года от Р.Х.
Филипп залюбовался своим отражением в зеркале. Оно переливалось радужными красками. Устремляющиеся сквозь высокие сводчатые окна лучи солнца играли на драгоценных камнях. Он надел корону. И опять восхитился. Вот таким и должен выглядеть настоящий король. Скромным в своем величии. Длинная мантия из белой венецианской парчи являлась воплощением простоты и строгости, а покоящийся на его седеющих волосах простой золотой венец символизировал величие. В королевских покоях царила напряженная суета. С холодной улыбкой он наблюдал, как слуги с благоговением разворачивают отороченный мехом горностая выцветший алый плащ. Торжественное одеяние некогда принадлежало его святому деду, а теперь плащ наденет он, Филипп. Слуги расправили на его плечах складки, застегнули на шее золотую пряжку. Облачение закончено. Он готов. После семи лет ожидания наконец-то свершилось.
Свалить Темпл оказалось делом очень трудным, чего он поначалу, когда Ногаре предложил многообещающую идею, не мог даже вообразить. Сколько же огорчений и расстройств он испытал. Последние годы ушли на перетягивание каната с папой, который, по мере того как старел и болел, становился все упрямее. Убийство Ногаре, так и не раскрытое, нанесло королю жестокий удар, но сохранился составленный министром перечень обвинений, а также свидетельства Эскена де Флойрана.
За тамплиерами охотились повсюду — на Кипре, в Португалии, Испании, Германии, Англии, Италии и Ирландии. И везде в народе первоначальное потрясение и неверие в обвинения быстро сменялись яростью и требованиями предания их суду. Стараниями министров Филиппа тамплиеры остались без поддержки. Климент потребовал передать собственность Темпла в этих странах ему, объявив, что после роспуска ордена она будет дарована госпитальерам. Однако мало кто знал, что великим магистром ордена рыцарей святого Иоанна недавно был избран Филипп.
Три года назад Климент созвал в Вене генеральный церковный совет. Там предполагалось обсудить множество проблем, в том числе и план Крестового похода. Филиппа, однако, в длинном списке вопросов затрагивал единственный — издание папой буллы «Vox in excelso» («Голос на высотах»). Формально направленная против короля Франции, она на деле его поддерживала. Климент объявил орден тамплиеров невиновным в ста двадцати семи преступлениях, которые ему вменялись. Папская комиссия порешила: обвинения доказать не удалось. Однако далее в булле говорилось: в ходе дознания честь Темпла оказалась непоправимо запятнанной, и потому орден не может продолжать служить христианскому миру. Его следует закрыть, а накопленные за два столетия богатства пустить на дело, которые рыцари-тамплиеры так и не завершили, — освобождение Иерусалима.