Реквием
Шрифт:
Характер у него оказался необычайно покладистым и дружелюбным. С его морды, казалось, не сходила доброжелательная улыбка. Одни команды он схватывал на лету, но часто не мог усвоить элементарных. Жил, как говорится, по божьей воле. Жена окрестила его «собачьим дебилом». А лая его никто вообще не слышал. Создавалось впечатление, что он был немым псом.
По мере роста фигура его становилась все более несуразной. Непропорционально длинные ноги никак не гармонировали с его почти круглой головой. Когда он бежал, задние ноги неестественно далеко выбрасывал впереди передних. За непропорциональную фигуру, характерный бег
Особенно он полюбил машину. Выбрав момент, он впрыгивал в машину и непонятно как устраивался на крошечном пространстве за водительским сиденьем. Хоронился от меня. Путешествовали мы с ним и в автомобиле и пешком.
Однажды, отъезжая от дома к родителям в Елизаветовку, я не взял с собой Маньку. Проехав около пяти километров, в дрожащем зеркале заднего обзора я увидел бегущего пса. Неужели? Я сбросил газ. Манька стремительно догонял меня. Так мы и прибыли в Елизаветовку.
Когда я собрался ехать обратно, то открыл дверцу «Москвича», приглашая Маньку в машину. Но он только нетерпеливо пританцовывал вокруг автомобиля.
Обратно ехал я медленнее, чтобы не отрываться от сопровождающего меня пса. Манька вошел во вкус. Теперь он сопровождал меня, только следуя бегом за машиной. Трудно сказать, о чем думали люди, наблюдающие за нашим тандемом. В течение лета Манька освоил маршруты по селам в радиусе десяти — двенадцати километров.
Пришла ранняя и суровая зима девяносто восьмого. Однажды вечером я пошел пешком к знакомым, жившим в противоположном конце поселка. Как всегда, за мной увязался и Манька. Он уже не ждал, когда я открою калитку, а в прыжке перемахивал через ворота. Придя к знакомым, я оставил, как всегда, Маньку у калитки. Поодаль стоял голубой «Москвич».
Пробыв недолго, я вышел за калитку. Маньки не было. Светила яркая луна. Насколько просматривалась улица, ни одной собаки я не видел. Только сейчас я обратил внимание, что автомобиля тоже не стало. С тяжелым сердцем я отправился домой, периодически подзывая Маньку. Теплилась надежда, что он меня ждет дома.
Дома его не было. Утром, проснувшись, первым делом выглянул на улицу. Манька не появился.
— Ну, вот и нет Маньки, — подумал я по дороге на работу.
Возвращался с работы, как обычно. Повернув в проулок, у ворот увидел Маньку. Он не мог перепрыгнуть через ворота из-за заклинившего длинного куска цепи, закрепленной карабином вокруг Манькиной шеи. Освобожденный от цепи, Манька лихо перемахнул ворота.
Перед Новым годом навалило снега так, что я не мог выехать. Я отправился в колбасный цех на окраине поселка, где можно было приобрести еще теплую колбасу и копченые деликатесы. Как всегда, отправился со мной и Манюня. К этому времени он приобрел скверную привычку догонять проезжающие автомобили и молча хватать их за крутящиеся колеса. Вероятно, полагал я, в отместку увезшему его полтора месяца назад голубому «Москвичу».
Выйдя на окраину, мы проходили мимо предприятия электросетей. Рабочий день закончился, и толпа рабочих топталась в ожидании автобуса. В это время, натужно урча, мимо нас проехал голубой ЗИЛ, доверху нагруженный жомом с сахарного завода. Манька бросился вдогонку, пытаясь укусить за правое колесо. Затем, видимо, решил обогнуть машину слева. Стремительно выскочив из-за ЗИЛа, Манька с разгона врезался головой в едущую навстречу иномарку.
Послышался треск разбитой и посыпавшейся дорогой пластмассовой решетки передней части автомобиля. Маньку отбросило назад, чуть ли не под колеса ЗИЛа. Он лежал неподвижно в крайне неестественной позе, вывернув голову и откинув ноги. Мои же ноги приросли к утоптанной с утра тропинке. Из иномарки вышли двое. Поза водителя была агрессивной, пассажира виноватой.
— Говорил, как человеку, не ехать сегодня. Как чувствовал, что будет неудача! Осенью только сменил за двести баксов решетку и фару, а сейчас снова! — кричал водитель своему пассажиру.
Тот виновато смотрел в землю.
Маньку мне было несказанно жаль. Двести баксов тоже, да и не было.
— Ах, чертова собака! — водитель занес ногу, чтобы пнуть неподвижно лежащее тело Маньки. Тут мой Манька вскочил и как-то боком, но стремительно взбежал на вершину высокого сугроба, нагроможденного бульдозером. Раздался громкий хохот мужиков, ожидавших автобус. Еще раз выругавшись, водитель сел за руль. Пассажир рядом. Резко тронув с места, машина скрылась за уклоном. Только сейчас я повернулся к сугробу:
— Манька! Манька! Ко мне!
Снова хохот. Манька очумело крутил головой. Он еще плохо ориентировался, не понимал, откуда звуки.
— Это ваша собака, Евгений Николаевич?
— Нет. Просто мы живем в одном дворе.
Снова взрыв хохота. Наконец Манька увидел меня. Я позвал его снова. Он, опасливо посмотрев по сторонам, приблизился ко мне. Голову он держал набок. На кончике носа уже свернулась кровь.
В цехе нас встретили как именинников. Оказывается, один из рабочих, возвращаясь из булочной с хлебом, все видел. Маньку он знал по нашим прошлым визитам.
— Жаль, что пес пострадал. А Жора на решетку найдет. Он десятки тонн ворованных яблок продал. — сказал другой рабочий.
— А мне уже два года не отдает долг. — вставил завцехом.
У меня отлегло от сердца. Чувство собственной вины куда-то улетучилось. Рабочие щедро накормили Маньку до отвала лопнувшим в коптильне батоном докторской колбасы.
Возвращались домой медленно. По улице проезжали редкие автомобили. Услышав гул мотора, Манька бороздил снег и прижимался к забору. И лишь когда машина отъезжала, по его разумению, на безопасное расстояние, он снова трусил за мной. Восстановился Манюня довольно быстро.
Весной Манька каждую ночь перепрыгивал через ворота и отлучался по своим собачьим делам. Зная его незлобивый характер, я не опасался, что он может на кого-либо напасть. Я опасался его излишней доверчивости и любви кататься в легковых автомобилях.
Так оно, скорее всего, и случилось. В одно утро Манька не вернулся. Недели две спустя один мой приятель сказал, что видел Маньку на цепи в селе Дондюшанах. Расспросив, как найти тот двор, я поехал. Но это был не Манька.
Утешало то, что у меня оставалась Люта, Баська и молодой ротвейлер Малыш. Заметив признаки очередной охоты у Люты, я изолировал ее от псов. Договорившись с одним владельцем спаниеля, вечером я отвез Люту к нему. Запустили в вольеру к кавалеру. Я уехал домой. Забрав Люту через два дня, я узнал, что, то ли по роковой случайности, то ли по недоброму умыслу, ее покрыл рослый самец породы немецкой овчарки. Через три дня Люта умерла от внутреннего кровотечения.