Религия будущего. Всеобъемлющий потенциал великих традиций духовной мудрости
Шрифт:
Краткий обзор истории буддизма покажет, что с этим связано. Это вероучение в своей первоначальной форме базировалось на таких идеях, как различение между сансарой (источником страдания) и нирваной (источником просветления, или пробуждения); три признака сансарического существования, а именно дуккха (страдание), аничча (непостоянство) и анатта (отсутствие Я); четыре благородные истины: 1) жизнь в сансаре – это страдание; 2) причина страдания – алчущее желание чего-либо или цепляние за что-либо; 3) положить конец алчущему желанию или цеплянию – значит положить конец страданию; 4) есть способ устранить цепляние, а именно благородный восьмеричный путь, включающий правильные воззрение, намерение, речь, действия, образ жизни, усердие, памятование и объединяющее сознавание.
Предельная цель раннего буддизма состояла в том, чтобы всецело покинуть сансару – явленный мир жизни, смерти, перерождения, старости, страдания и болезни. Совершить исход можно, следуя благородному восьмеричному пути и обретению нирваны. Нирвана, по сути, есть бесформенное угасание. Предлог нир- значит «без», а – вана означает «всё»: от жажды до цепляния, вожделения и алчущего желания. Общий смысл слова – «задувание» или «угасание»: так, словно вам дали зажженную свечу, а вы наклонились, подули на нее, и она потухла. Что же гасится или задувается? Все типичные признаки сансары как таковой, включая страдание, тревожный страх, приходящий из-за цепляния за постоянство чего-либо,
13
Автор использует характерный для своих трудов термин self-contraction, который можно перевести как «самосжатие», «самонапряжение», «самостягивание», в ранних русских переводах – «самозамыкание». Имеется в виду внутренняя зажатость перед бытием, превращенным в отдельный объект и «выброшенным наружу» (бытием объективизированным, опредмеченным вовне). Эта зажатость проявляется в том числе и телесно, психосоматически (но не только). Такое многоликое самосжатие – основа дуалистического видения мира (восприятия себя-субъекта как отделенного от «потенциально несущего мне угрозу» объектного мира).
Согласно буддийской истории, Сиддхартха Гаутама (Будда – не имя, а титул, буквально означающий «Пробужденный»; он был дан после просветления) был царевичем, воспитанным во дворце, со всеми вытекающими последствиями такой жизни. Отец его очень сильно опекал, стараясь защитить от типичных ужасов повседневной жизни в Индии того времени. Но однажды Гаутама сбежал из дворца. Пока он бродил по городу, находившемуся рядом с дворцом, пережил три события, глубоко его потрясших: он увидел человека, страдавшего тяжелой болезнью, очень дряхлого старика и мертвеца. «От всего этого царская жизнь во дворце меня не может защитить», – подумал Гаутама и тут же покинул дворец. Он пустился в шестилетнее путешествие в поисках духовной мудрости. Странствуя, он учился у различных святых мудрецов, ища ответ на проблемы жизни, свидетелем которых стал во время той прогулки. Однако за эти годы никакие его усилия не принесли ему удовлетворения. Изможденный и расстроенный, он сел под деревом Бодхи и поклялся не вставать, пока ему не откроется ответ.
Однажды утром, перед рассветом, созерцая усыпанное звездами небо, Гаутама пережил глубочайший опыт. «Ага! Я нашел тебя! Никогда и ничто больше не введет меня в заблуждение!» – воскликнул он, столь же преисполненный радости, сколь и изможденный. Что же он нашел? Что бы это ни было, его опыт провел его от «неведения» к «просветлению».
О том же, что именно он увидел и понял, по-разному говорили различные школы буддизма, и каждая версия весьма убедительна. Одним из вариантов стала идея двенадцати звеньев взаимозависимого возникновения, в которой выразилось глубокое понимание всецело взаимосвязанной природы реальности и безжалостной роли, которую играет причинность, связывающая все звенья воедино. Все это под действием цепляния неизбежно приводит к страданию. Другая концепция включала три признака существования (непостоянство, страдание и отсутствие субстанционального «я») и благородный восьмеричный путь, благодаря которому можно прекратить вытекающее из их воздействий страдание человека. Согласно же традиции дзен, Гаутама пережил глубокое пробуждение, или сатори. Он пришел к своей истинной природе – природе будды – и фундаментальному единству со всей Основой бытия (дхармакайей). Это положило конец его ощущению отделенности своего «я», а вместе с тем и страданию. Чем бы ни был этот опыт, уверенно можно сказать одно: вскоре он был концептуально изложен в положениях о трех признаках существования, двенадцати звеньях взаимозависимого возникновения и благородном восьмеричном пути. Сиддхартха Гаутама сел в медитацию под деревом, будучи еще обычным человеком, а встал уже просветленным, или пробужденным существом – Буддой. Когда у него спрашивали, кто он – Бог или сверхъестественное существо, он отвечал отрицательно. «Так кто же вы?» – «Пробужденный», – говорил он.
Такова была базовая форма буддизма, которую практиковали в течение почти восьми веков, вплоть до того момента, когда Нагарджуна впервые обратил внимание на странность самого разделения между сансарой и нирваной. Нагарджуна считал, что эта двойственность, или дуализм, разрывала реальность пополам, приводя не к освобождению, а к более тонкой иллюзии. Он не видел онтологического различия между сансарой и нирваной. Разница, по Нагарджуне, была исключительно эпистемологической. Иными словами, если смотреть на реальность сквозь призму концепций и категорий, она проявляется как сансара. Она же, если воспринимать ее вне концепций и категорий, есть нирвана. Сансара и нирвана, таким образом, суть «не-два», они не двойственны. Это открытие привело к серьезной революции в буддийской мысли и практике.
Будда Гаутама открыл пустотность (пустоту) [14] – по природе своей предельную иллюзорность – самоощущения своей отделенности от мира; но он еще не открыл пустотность – шуньяту – всего, что обычно называют реальностью (включая не только субъекты, или самости, но и объекты, или дхармы). Благодаря этому новому пониманию буддизм совершил второй поворот в своей славной истории, прибавив новаторский и глубокий элемент к уже общепризнанным открытиям.
14
В русскоязычной буддийской литературе принято два перевода термина шуньята: «пустота» и «пустотность». В настоящем издании оба используются как взаимозаменяемые синонимы.
В своих рассуждениях Нагарджуна опирается на доктрину о двух истинах: относительной, или условной; и абсолютной, или предельной, Истине. Относительную можно разбирать на категории и придавать ей различные характеристики; она служит основой таких дисциплин, как физика (и другие точные науки), история, юриспруденция и т. д. Тот факт, например, что молекула воды состоит из двух атомов углерода и одного атома кислорода, – относительная истина. А предельная Истина не может быть описана при помощи каких-либо категорий (включая и само это утверждение). Любая категория, качество или характеристика имеет смысл только с точки зрения своей противоположности, но у предельной реальности таковой нет. Нагарджуна полагал, что, основываясь на концепции четырех невыразимостей, нельзя утверждать о предельной реальности: ни то, что она есть бытие; ни то, что она есть не-бытие, ни то, что она есть и то и другое; ни то, что она есть не то и не другое. Нельзя говорить уверенно ни то, что она есть Высшее Я (атман); ни то, что она есть «не-Я», или отсутствие Я (анатман, или анатта). Равно как нельзя утверждать, что она есть то и другое или не то и не другое. Предельную реальность нельзя описать ни как нечто
15
Автор дает отсылку к двум современным концепциям реальности: во-первых, к голодинамике физика Дэвида Бома, утверждающей, что внешний (экспликативный) порядок вещей во Вселенной – развернутое отражение внутреннего, сокрытого единства и голографической взаимосвязанности всего сущего (импликативного порядка как информационного поля Вселенной); во-вторых, к гипотезе Геи (или Гайи, Gaia) Джеймса Лавлока о планете Земля как тесно взаимосвязанном суперорганизме. В некоторых популярных интерпретациях систему Геи возводят в статус абсолюта и приписывают ей сознающее качество.
16
Неоднократно издавались на русском языке, например: Упанишады / пер. А. Я. Сыркина. М.: Наука, 1967. Прим. ред.
17
Автор имеет в виду медитативную формулу предельного разотождествления абсолютного субъекта со всеми формами и объектами отождествления, ставшую известной благодаря индийской философско-созерцательной системе адвайта-веданты: neti, neti означает «не то, не это». Уилбер прибегает к ней в медитации самоисследования и постепенного разотождествления: «У меня есть тело, и, следовательно, я – не мое тело; у меня есть чувства, и, следовательно, я – не мои чувства; у меня есть мысли, и, следовательно, я – не мои мысли (и т. д.). Так кто же я в действительности?» Поскольку конечного ответа на это нет, ведь любой ответ уже есть форма, которая «у меня есть», при выполнении этой практики вскоре на передний план выходит – точнее, обнажается – всегда присутствующее состояние свидетельствования и «парения» за пределами любых конкретных форм сознания.
Итак, это означает, что пустотность, или предельная реальность, неотделима от всего возникающего. Если придерживаться технически выверенной терминологии, даже это утверждение должно быть отринуто; но здесь мы говорим метафорическим языком, чтобы передать общий вкус пустотности. Это связано с тем, что, хотя ее нельзя выразить словами, ее можно показать или напрямую постичь. В дальнейшем мы подробно остановимся на этом вопросе.
Не будучи отделенной от чего-либо вообще («отсутствие второго»), это пустотность всего возникающего. Это не некая сфера, отличная от других; это прозрачность всех сфер. Если созерцание свободно от концептуализаций и категоризаций, все возникающее есть пустотность. Иначе говоря, это реальность всех вещей в явленном и неявленном мирах. Это их сущность, таковость, естьность. Если смотреть на мир сквозь призму концепций и категорий, он являет себя как сансара – нечто, состоящее из кардинально отделенных друг от друга и обособленных вещей, и событий. Цепляние за них и привязанность к ним порождают страдание. В предельном смысле все в конце концов распадается на части, поэтому все, к чему вы привязаны, рано или поздно становится причиной страдания по мере распада. Однако если смотреть на мир посредством праджни (или джняны) – невыбирающего неконцептуального сознавания, – мир сансары в действительности являет себя как самоосвобожденная нирвана. (В слове джняна корень – джня– , между прочим, соответствует русскому – зна– , как в слове «знание» [18] , – гно-, как в слове «гнозис».) Джняна – недвойственное и неописуемое знание, или вневременное сознавание в настоящем, обретение которого приводит к просветлению или пробуждению. Пробуждению к чему? К кардинальной свободе, или бесконечному освобождению, или радикальной светоносности-любви чистой пустотности, пусть все эти термины – в лучшем случае метафоры.
18
В оригинале указывается на – kno- в английском knowledge («знание»).
Раз не существует кардинального различия между сансарой и нирваной (они суть «не-два»; можно обратиться к формулировке недвойственности из «Сутры сердца»: «Пустота есть не что иное, как форма; форма есть не что иное, как пустота»), освобождающая пустота может быть обнаружена всюду в мире формы – любая и всякая форма едина с ней. Это не определенное состояние ума, не некое состояние сознания – это ткань или естьность сознания как такового.
Обычно в качестве метафоры для объяснения взаимосвязи между пустотой и формой приводят образ океана и его волн. Привычные, ограниченные, опутанные состояния сознания – от смотрения на гору до переживания счастья, страха, слежения за полетом птицы и слушания произведений Моцарта – частичные, поэтому отделены друг от друга; у них есть начало (они «рождены»), есть и окончание (они «умирают»). Они подобны отдельным волнам в океане: каждая начинает свое существование, имеет определенный размер (от небольшого до среднего и огромного) и когда-нибудь исчезает. И, конечно, все они отличаются друг от друга.
Однако пустотность – реальность каждого мгновения, ее чистое и прозрачное бытие, простая сущность, таковость, естьность – подобна мокрости океана. Ни одна волна не мокрее другой. Какая-то может быть больше другой, но не влажнее. Все они одинаково мокрые; все в равной степени суть пустота, Дух, Божество, Брахман или Дао. И это значит, что сама природа настоящего мгновения и всех мгновений вообще, такая, какова она есть, – это чистый Дух. А его нетрудно достичь, но невозможно избежать! Так что одна волна может длиться дольше, чем другая, но она все равно не мокрее; в ней не больше таковости или сущности, чем в самой крохотной во всем океане. А значит, какое бы состояние ума вы прямо сейчас и здесь ни испытывали, оно в равной степени просветлено; обрести просветление вы можете не более, чем собственные ноги (или волна – стать мокрой). Просветление – и «Большой ум – Большое сердце», выявляющие его, – есть непреходящее присутствие. Вам нужно лишь распознать его (этот момент мы обсудим ниже).