Религия денег.Духовно-религиозные основы капитализма.
Шрифт:
Людей, которые в его бизнесе выступают в качестве объектов эксплуатации (в сфере производства, обмена, кредита), капиталист воспринимает как «чужих» и даже как людей «второго сорта» (полулюдей, нелюдей, «живых вещей»); при ином восприятии капиталист просто не сможет быть «эффективным» и «конкурентоспособным» предпринимателем. Возникает своеобразный «социальный расизм» как условие эффективного капиталистического накопления. Сознательное или подсознательное восприятие капиталистом остальных людей как «живых вещей» снимает с него всякие моральные ограничения:
во-первых, он воспринимает использование наемного труда с последующим отчуждением части конечного продукта труда в свою пользу как вполне укладывающееся в нормы «естественного права» [320] ;
во-вторых, в случае «экономической целесообразности» он готов от эксплуатации наемного труда переходить к эксплуатации на основе прямого рабства. Кстати, на этапе становления капитализма прямое рабство превалировало над использованием наемного труда (вспомним, например, капиталистическую Америку, в которой до Гражданской войны 1860-х годов рабство было очень широко распространено). Сегодня, в XXI веке, наметилась тенденция возрастания использования
320
Впрочем, среди некоторых христианских богословов и социологов существует мнение, что любой наемный труд является в той или иной степени «отчужденным»; такой труд, по их мнению, не соответствует христианскому идеалу, хотя и допустим (при условии полного возмещения трудовых затрат работника).
Со временем ego и индивидуализм становятся также нормой жизни и самих объектов капиталистической эксплуатации. Капиталисты в этом заинтересованы и поощряют процесс превращения людей в индивидуалистов, т. к. это облегчает эксплуатацию, лишает работников способности коллективного противостояния капиталистам.
На смену отношениям взаимопомощи и сотрудничества приходят отношения конкуренции. Конкуренция пронизывает все капиталистическое общество: конкуренция между странами, конкуренция между компаниями в рамках отрасли, конкуренция за рубль (доллар, евро), покупателя товаров и услуг между компаниями разных отраслей и т. п. Впрочем, не менее острой является конкуренция и между работниками за рабочие места. Разобщенность наемных работников приводит к тому, что профсоюзы реально не могут противостоять натиску монополий на права трудящихся. Конкуренция из экономики распространилась также на политическую сферу (появилось даже выражение «конкуренция на политическом рынке»). Одним словом, имеет место «война всех против всех» (фраза английского философа XVII века Томаса Гоббса). Конкуренция в духовном смысле — стремление человека возвыситься над другими людьми, стремление, которое порождается страстью гордыни. Конкуренция в экономике — результат разнузданной страсти гордыни, помноженной на страсть сребролюбия и на махровый индивидуализм. Для того чтобы оправдать и обосновать «войну всех против всех» в экономике, социологи и экономисты придумывают различные «теории» о конкуренции как «двигателе прогресса», о ее «благотворном влиянии на эффективность производства», о ее «вкладе» в развитие науки и техники и т. п. Большой вклад в развитие таких взглядов внесли такие авторитеты экономической науки, как Адам Смит и Давид Риккардо. На самом деле все эти «теории» являются сплошной мифологией.
В список главных идеологов «социального расизма», либерализма и апологетов конкуренции как принципа жизни можно включить также английского философа и социолога Герберта Спенсера (1820—1903). Будучи поклонником популярной теории «естественного отбора» Чарльза Дарвина, Спенсер также стал одним из основоположников социал-дарвинизма — учения, смыкающегося с теорией «социального расизма». Позицию Спенсера изложил известный французский экономист и политический деятель Поль Лафарг (1842—1911) в своей художественно-публицистической работе «Религия капитала», где одним из героев является указанный английский философ и социолог. «Наша научная теория эволюции, — отмечает Спенсер, — доказывает, что низшее социальное положение рабочих столь же неизбежное явление, как падение тел, что оно необходимое следствие имманентных и неизменных законов природы. Мы доказываем, что привилегированные представители высших классов — наиболее одаренные, наилучше приспособленные к жизни люди, что они непрерывно совершенствуются и, в конце концов, образуют новую породу людей, ни в чем не сходных с человекоподобными скотами низших классов, которыми можно управлять не иначе, как только с бичом в руках» [321] .
321
Лафарг П. Право на лень. Религия капитала. Пер. с франц. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. С. 31.
Я не буду сейчас заниматься детальным критическим анализом этих теорий, отослав читателя к моей книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном». Приведу лишь некоторые выдержки, касающиеся конкуренции, из книги известного русского экономиста и славянофила С. Ф. Шарапова, которая называется «Бумажный рубль». Сергей Федорович называет конкуренцию «бесконечной борьбой эгоизмов», причем эта борьба всех изматывает, обескровливает. Западная экономическая наука, с одной стороны, оправдывает и поощряет конкуренцию; с другой стороны, ищет какие-то способы и ухищрения избавиться от самых одиозных проявлений «борьбы эгоизмов»: « ... высоко вознесшее и разнуздавшее хищное человеческое я» обратило «все стороны жизни цивилизованного человечества в огромную арену бесконечной борьбы эгоизмов (выделено мной. — В. К.). Эгоизмы эти то топят безжалостно друг друга, то, устав в борьбе и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочной спекуляции придумать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить». Несколько ниже Шарапов пишет о том, что конкуренция захватывает все сферы и все уровни общественной жизни: «Управляемый пользой, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собой. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большего успеха в деле люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группой, общественный класс с классом, наконец, народ с народом» [322] . Как отмечает С. Шарапов, постоянное нахождение человека в состоянии войны со своими конкурентами развивает в нем звероподобные качества. При этом экономисты протестантского толка теоретически и практически способствуют реализации идей социал-дарвинизма.
322
Цитаты взяты из следующего издания Шарапов С.Ф.: Бумажный рубль (Его теория и практика)» // С. Ф. Шарапов. Россия будущего. — М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Итак,
С. Ф. Шарапов
Капитализм и христианство — два духовных полюса
Подведем некоторые итоги. Открытый столетие назад Максом Вебером «дух капитализма» — порождение в первую очередь не религии протестантизма, а религии денег. Протестантизм — лишь одно из проявлений этой глобальной и глубинной религии денег. В том, что духовной составляющей капитализма является особая религия, сомнений нет. К такому выводу приходят многие исследователи капитализма (могут лишь различаться названия, даваемые этой религии: «религия денег», «религия золотого тельца», «религия мамоны» и т. п.). Так, описывая события XVI века в Голландии, которые дали старт развитию современного капитализма, А. Ваджра использует термин «религия золотого тельца»: « ... деньги теряют свое извечное назначение — средства обмена — и превращаются в объект непосредственного культового поклонения, когда вся жизнь адептов религии золотого тельца преобразуется в повседневный ритуал. Со временем эта религия целиком поглотила западное общество, подчинив себе все стороны человеческой жизни, низведя людей до состояния существ, с маниакальным упорством стремящихся к главной цели своего существования — максимальному обогащению» [323] .
323
Ваджра А. Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии. — М.: ACT: Астрель, 2007. С. 82.
Наш беглый обзор некоторых «догматов» «религии денег» в сравнении с установками христианства показал, что:
— в «религии денег» главным «экономическим догматом» является установка на стяжание человеком земных благ, накопление богатства; в христианстве — достаток (в некоторых случаях — добровольная бедность); духовными источниками капиталистического стяжательства являются многочисленные страсти человека; христианская ориентация на бедность или достаток продиктована задачами духовного спасения человека;
— в «религии денег» реализация главной целевой установки (накопление богатства) предполагает использование любых средств, и наиболее «эффективными» среди них оказываются те, которые основаны на использовании человеческих страстей и пороков (сребролюбие, гордыня, удовлетворение плотских похотей, страсть к потреблению, обман, убийства, различные формы духовно-нравственного насилия и т. п.); в христианстве экономическая деятельность не только исключает использование человеческих страстей и пороков, но и рассматривается как средство духовного спасения человека (через труд как творческую деятельность);
— в «религии денег» непререкаемым является «догмат» о «святости частной собственности»; в христианстве социальным идеалом является коллективная трудовая и общественная собственность;
— в «религии денег» идеалами социально-экономического устройства человеческой жизни являются индивидуализм, разъединение людей и борьба их между собой (в сфере экономики — конкуренция); в христианстве — коллективизм и общинные формы жизни (в сфере экономики — сотрудничество и взаимопомощь).
В хозяйственной этике христианства ключевым принципом является борьба человека с грехом и страстями как условие личного спасения и организации такого способа хозяйствования, который облегчает спасение всем (реализация заповеди любви). В хозяйственной этике капитализма упор всегда делался на использование греховной природы человека, эксплуатацию его страстей. Раньше со стороны его идеологов делались попытки возвысить капитализм в лице общества, представить его как носитель неких христианских «идеалов» (естественно, извращенных до неузнаваемости). По нашему мнению, именно этим можно объяснить такую необычную популярность книги Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Ведь ее автор пытался показать, что носители «духа капитализма» все-таки руководствовались христианскими идеалами (просто эти идеалы отличались от общепринятых в те времена представлений). У Вебера наблюдается определенная героизация этих «первопроходцев» капитализма. Да, религия этих «первопроходцев» имела свои «нюансы» по сравнению с католицизмом и православием, но все-таки они были христианами! Так что книга Вебера имеет вполне очевидную идеологическую «заряженность» (несмотря на то, что в академических кругах ее принято считать непревзойденным образчиком «объективной», «непредвзятой» социологической науки).
Между прочим, примерно в одно время с Вебером жил и творил уже упоминавшийся нам Сергей Шарапов (1856—1911), известный русский экономист и публицист славянофильского направления. Сергей Федорович смотрел на современное ему общество совершенно другими глазами. Выше мы уже говорили, что Шарапов считал неприемлемой навязываемую западной экономической «наукой» конкуренцию как «норму жизни», как «естественный» социальный закон. Шарапов совершенно справедливо отмечает, что конкурентная борьба не только не соответствует христианским принципам жизни, но и прямо ведет к уничтожению христианской цивилизации. Конкуренция как «борьба эгоизмов» стала обыденным явлением даже в российской жизни конца XIX—XX веков, люди перестали чувствовать противоестественность этой борьбы. Особенно после того, как рыночный разбой получил оправдание и обоснование в виде соответствующих правовых норм. «Ясно, что ум мыслителей, окруженный в жизни, в вере и в науке одной борьбой, не мог не перенести ее и в область экономии, где борьба совершается вполне открыто на глазах зрителя, где сильный рвет у слабого, что непосредственные, ближайшие, по крайней мере, формы борьбы облечены в совершенно приличную оболочку, что нет ни грубого насилия, ни стонов, как в те времена, когда сильные брали слабого за горло. Теперь та же или, может быть, еще более ужаснейшая борьба совершается без воплей и стонов. Утром заглянули в газету, в полдень написали на бумажке несколько цифр — к вечеру часть имущества, а иногда и все имущество одного самым несправедливым по существу образом перешло к другому. Жаловаться некому и не на кого. Вас ограбил не Петр, не Иван, не разбойник-рыцарь, вас ограбила биржа, ограбил неизвестно кто, вас раздавила невидимая рука, одетая в мягкую перчатку «правового порядка», — отмечал С. Ф. Шарапов в своей работе «Бумажный рубль».