Религия
Шрифт:
Соглядатаи Людовико рассказали ему обо всем, что произошло за время его отсутствия. Матиас Тангейзер погиб в форте Сент-Эльмо. Борс, неуклюжий соратник Тангейзера, был тем спящим псом, которого не стоит будить. История о мальчике, которого искал Тангейзер и который погиб вместе с ним, вызвала в Людовико волнение. Большее, чем он мог вообразить. Значит, он зачал сына. Но вместо стыда он ощущал гордость. Вместо безразличия — пронзительную тоску. Мальчик был абстракцией, однако же он занимал разум Людовико. Так же, как и Карла. Людовико не делал попыток отыскать ее. Он боялся той власти, какую она имела над его сердцем, а заодно и над его волей, к тому же прямо сейчас его ожидают дела поважнее. Из непроницаемо черной тени от Санта-Маргариты, в четверти мили отсюда, доносилось звяканье металла и топот тысяч шагов. Багряный зверь ислама проснулся и жаждет крови.
Рядом с Людовико на стене стоял Анаклето. Огоньки запальных фитилей горели вдоль парапетов, словно глаза, тайком наблюдающие за запретными ритуалами. Кое-где между мушкетерами видны были рыцари-иоанниты, напряженные, молчаливые, сумрачные, словно часовые форпоста в неведомой земле, вход куда был запрещен всем, кроме проклятых. Людовико обернулся, чтобы посмотреть на восходящее солнце. На фоне восточного неба, прорезанного похожими на ножи багровыми перистыми облаками, он увидел несколько человеческих силуэтов. Там завязалась какая-то борьба. Затем чахлая фигура закачалась под виселицей на выступе Провансальского бастиона.
И, словно в сознании невидимого врага что-то сломалось от созерцания этого мрачного спектакля, темнота на высотах взорвалась пушечными выстрелами, и град камней и металла обрушился на форт. Угол каменной кладки и нескольких защитников сбросило в облаке острых каменных осколков во двор крепости. Что-то сердито зажужжало в ушах Людовико; поскольку в него никогда еще не стреляли, он с опозданием понял, что это свистят рядом турецкие пули. В разгорающемся свете он наблюдал, как одинокий и испуганный заяц вылетел из своей потревоженной норы на руинах Бормулы. Он помчался к крепостным воротам, словно они могли бы вдруг открыться и предоставить ему убежище. И не успела еще осесть взбитая зайцем пыль, как почти с той же поспешностью ринулись по багряной каменистой земле сумасшедшие завывающие орды, воздев знамена и оружие, гавкая, словно псы, слова, прославляющие их обманного бога и их лжепророка.
Грянул залп, картечь и ядра вылетели из дул христианских орудий. Но карающие снаряды, оставившие бреши в мусульманских рядах, не могли ни на миг замедлить их продвижение. Они рвались к форту Святого Михаила, как к дверям рая, тащили с собой огромные штурмовые лестницы, «кошки» свисали с их плеч, они были обвешаны оружием всех видов и размеров. Их радушно встретили горшками с кипящим свиным салом, которые понеслись с навесных бойниц. Мальтийские носильщики сыпали проклятиями на своем странном языке, не только в адрес едкого дыма, от которого жгло глаза, но и в адрес своих окровавленных и лишившихся рук-ног товарищей, которые корчились на земле и на чьи превратившиеся в куски сырого мяса тела теперь проливалась шипящая жидкость. Шумная многоголосица, серный дым и страшная агония покалеченных скоро царили на всех участках стены, словно сам ад хлынул через некую щель в ткани Творения и именно здесь сбежавшие из него наконец-то нашли пристанище. Людовико изучал науку силы и страха. И в своей первой битве он стал свидетелем их союза в его высшем проявлении.
Военная машина Мустафы-паши без остановки работала с самого дня падения форта Сент-Эльмо. Сложная конструкция из множества осадных орудий и габионов была разобрана по кусочкам и перенесена со склонов холма Скиберрас на склоны Санта-Маргарита, высот Коррадино и Сан-Сальваторе. Траншеи, вырубленные в песчанике передовыми инженерами Мустафы, змеились через Бормулу к стенам Лизолы, а из них вглубь уходили шахты, прокопанные к самому фундаменту цитадели.
Поскольку вход в Большую гавань был закрыт для флота батареями форта Святого Анджело, Мустафа выстроил настил из смазанных салом бревен, перекинутый через склон холма Скиберрас. После чего его рабы-арапы три дня трудились под бичами надсмотрщиков и — подвиг, преисполнивший наблюдавших за ними рыцарей изумлением и страхом, — перетащили десятки военных галер Пиали одну за другой прямо через гору из залива Марсамшетт. Когда они переваливали через гребень, корабли загоняли на смазанный салом настил, словно животных, гонимых стрекалами на бойню. Веревки и цепи, тормозившие их спуск, гудели от чудовищного напряжения, некоторые из них срывались, с убийственной силой обрушиваясь на рабочих. И когда массивные суда скользили вниз по склону к водам, омывающим Лизолу, из-под их килей вырывался черный дым, сало раскалялось, вспыхивали языки пламени, словно это был конвой из Гадеса, только его капитанам так не терпелось доставить груз, что они забирали живых вместо мертвых. И вот теперь восемьдесят этих кораблей, разумеется со всеми своими корабельными пушками, угрожали фортификациям, растянувшимся вдоль берега.
Со всех сторон света, с высот и из залива, с мыса Виселиц, оба христианских полуострова — и Эль-Борго, и Лизола — были плотно окружены турецкой артиллерией, и последние десять дней их бомбардировали от зари до зари. Десятки женщин и детей в перенаселенном городе были перебиты. Десятки домов уничтожены. И вот теперь каждая турецкая пушка осыпала ядрами форт Святого Михаила.
Людовико не обращал внимания на турецкие пули и наблюдал, как редеют толпы мусульман. Он вел себя точно так же, как адмирал дель Монте, Заногерра и Мельхиор де Робле, которые наблюдали за полетом пушечных ядер и за остающейся у них в кильватере кровавой бороздой с мрачным хладнокровием людей, участвующих в погребальной процессии. Их бастион был обращен к заливу и к Бормуле, с него открывалась полная панорама стремительной атаки одновременно с моря и с суши. Во главе атакующего клина стояли алжирцы.
Хассем, вице-король Алжира и победитель в осаде Орана и Мерс-эль-Кебира, прибыл неделю назад с пятью тысячами гази и корсарами Эль Люка Али. Хассем возглавлял атаку с высот Маргариты на выходящие на сушу стены форта Святого Михаила. Его лейтенант, Канделисса, вел доставленные по морю войска от побережья Марса на запад. Эти войска прибыли на десятках взбивающих пену баркасов, весла и оружие сверкали в лучах солнца, а сидящие на носах имамы скандировали суры Корана.
Побережье Лизолы было защищено частоколом, колья были забиты прямо в морское дно и соединены друг с другом цепями. Баркасы протаранили частокол на полной скорости, колья выдернуло из грунта, цепи взвизгнули, опутывая несчастные суда смертоносной паутиной. Христианские аркебузиры с выходящих на море стен встречали выгружающиеся войска залпами — один за другим! — но фанатики брели по грудь в кровавых волнах, пробираясь между выброшенными веслами и мертвыми телами со спокойствием, которое показалось Людовико поразительным. Они вытащили за собой свои лестницы из взбитой пулями пены, перестроились на берегу, закрылись сверху щитами от града пуль и огненных снарядов и здесь, на берегу, развернули флаг со звездой и полумесяцем. Канделисса повел за собой верных, и черный дождь стрел дугой взлетел в рассветное небо. Подчиняясь его слову, восхваляя величие Аллаха, алжирцы начали карабкаться на стены Лизолы.
Людовико был одет в полудоспех с набедренниками, этот угольно-черный доспех — подарок от Микеле Гислери, равный по стоимости выкупу за барона, — был сделан мастером Филиппо Негроли из Милана. Он был подогнан так точно, что двигаться в нем было не сложнее, чем ходить в одной рясе. Будучи священником, Людовико не имел права проливать кровь, однако Папа Пий даровал ему разрешение in foro interno [89] сражаться в этом Крестовом походе. Словно нашествие гигантских червей, алжирцы сумели преодолеть ров и полезли на стены. Кипящее масло лилось, оставляя дымящиеся дорожки в рядах неверных, крики которых затихали где-то внизу. Горшки с греческим огнем взрывались, запах горящей плоти поднимался, вызывая удушье у осажденных. Когда солнце добралось до зенита и раскаленную долину затянуло дрожащей дымкой, боевое знамя алжирцев уже заколыхалось над стенами, и Бог повел Людовико к его моменту истины.
89
Здесь: перед внутренним церковным судом (лат.).
Людовико был приписан к отряду командующего Заногерры, который возглавлял летучее подразделение из четырех десятков испанцев и итальянцев, оставленных в резерве на случай осложнения. Среди них было три брата, которые получили особый приказ от дель Монте оберегать Людовико. Двое были итальянцами, Бруно Марра из Умбрии и юный послушник из Сиены по имени Пандольфо. Третьим был неистовый кастилец Эскобар де Корро, присланный в помощь от кавалерии Мдины. Сейчас все они стояли, развернувшись к стене.
За вращающимися крыльями мельниц, прямо на севере, прогремел мощный взрыв, взлетел фонтан конечностей, языки пламени охватили выходящую на море часть стены Лизолы. Даже сюда, на противоположную сторону полуострова, где фортификации тянулись от моря на сушу и выходили на холмы, долетели осколки и ошметки и загрохотали по доспехам братьев. Только взрывом погреба с порохом можно было объяснить такие обширные разрушения. Они наблюдали, как бастион и кусок куртины осели в туче пыли и сползли в воду. Знамена алжирцев Канделиссы ринулись вверх по склону к дымящимся руинам. Заногерра повернулся к своему подразделению.