Религия
Шрифт:
Улицы Рима, бурлящие под звездами жаркой летней ночи, показались Людовико, дошедшему до крайней степени измождения, более, чем когда-либо, похожими на сон и особенно порочными. Он проехал через ворота Сан-Паоло, закрыв голову капюшоном, потому что шпионы кишели повсюду, а он не хотел, чтобы его узнали. На улицах, прилегающих к Тибру, сутенеры и проститутки развязно предлагали ему свои услуги, не обращая внимания на его монашескую рясу и обещая ему юных мальчиков, если таково будет его желание. Ему совали под нос экзотических птиц и животных: попугаев, хрипло выкрикивающих ругательства, паукообразных обезьянок, лемуров, крошечных зеленых ящериц. От ароматов еды, которую продавцы готовили на жаровнях, рот наполнялся слюной, но он не поддался зову желудка. В этом многолюдном ночном Содоме было много того, чему не следовало поддаваться.
Рим был теократической диктатурой, только правил им не Иисус Христос, а похоть. Жажда золота, собственности, красоты, блуда, еды и вина, жажда титулов, положения и влияния, интриг и предательства, а пуще всего — власти. Неприкрытая власть похоти в мириадах воплощений — больше, чем где-либо еще в мире. Даже благочестие было востребовано и продавалось наряду с другими товарами. В отличие от промышленного севера или испанских доменов на юге в Риме царило безделье как среди толп нищих, рыщущих по трущобам, словно беззубые собаки, так и среди ненасытных легионов богачей в их роскошных палаццо. Огромные суммы денег — выдоенные из верующих во всех уголках христианского мира, занятые у поднимающегося класса международных банкиров и вырванные из деревенской экономики папскими налогами — вливались в глотку Рима в бесконечной вакханалии плотских индульгенций. Церкви и соборы были театрами, демонстрирующими искусство, достойное бань и купален: гениталии и зады похотливых педерастов были запечатлены на каждой стене. Мученики, похожие на мальчиков-любовников, извивались в сладострастных пытках — эти извращенные фантазии якобы помогали проникнуться благочестивым духом. Кардиналы, не достигшие и двадцати лет, едва способные произнести без запинки благословение, болтались по Виа делла Паллакорда — от теннисного корта до игорного притона, от игорного притона до борделя, и обратно, — опекаемые наглыми бандами волосатых головорезов-брави. В городе, который не мог похвастать ни одной крупной гильдией или ремеслом, где подковать коня было задачей не из легких, процветало лишь одно дело — проституция, а вместе с ней повсеместно распространялись французская болезнь и анальные прыщи; каждая девчонка с красивыми глазами и каждый мальчик с гладкой кожей, кажется, были здесь обречены оказаться на мокром от семени матрасе. За пределами города целая армия разбойников — безработных солдат, лишенных собственности арендаторов, преступников всех мастей, оставшихся со времен франко-испанских войн, — опустошала деревни. А за высокими альпийскими перевалами плескалось ядовитое море протестантизма — кальвинисты, лютеране, вальденсы, анабаптисты, еретики всех пород и видов, — подкатывающее к берегам папского престола.
Людовико шел через эту выгребную яму, как Христос по воде. Прелаты, обжирающиеся в мраморных покоях — под порнографическими полотнами с возбужденными дриадами, за столами, ломящимися от жирного мяса, сладостей и напитков, — глядели на его худое суровое лицо со страхом. И правильно, потому что он презирал их. Во время своей последней поездки Людовико истребил епископа Тулонского, некоего Марселя д'Эстена, о котором ходила дурная слава, что он мужеложец, питающий слабость к бриллиантам и женской одежде. Хотя Библия, святой Павел, Фома Аквинский и множество других авторитетных источников осуждали и обычное блудодеяние, и содомию, но блуд с мальчиками нигде не поминался в числе грехов — ни простительных, ни тем более смертных. Подобным упущением и объяснялась вездесущесть херувимоподобных юношей, bardassos, в многочисленных борделях города. Сознательно не желая использовать эту лазейку и вместо того предпочитая утехи со взрослыми мужчинами (поговаривали, что он больше знаком с видом своих пальцев на ногах, чем с убранством своей церкви), епископ Тулонский сам подписал себе приговор. По приказу Людовико распухшего от слез прелата затолкали в мешок и сбросили в Тибр.
Но среди этого омерзительного сообщества содомитов, развратников и воров существовали замечательные люди, благодаря которым Рим оставался центром христианского мира. Люди, ревностно служащие, не знающие снисхождения, обладающие способностями, люди, которые без солдат, без кораблей, с дорожными сундуками, набитыми едва ли чем-то большим, чем обещаниями, пытались влиять на политику наций и укреплять моральные устои человечества. Люди, одержимые самой неутолимой жаждой из всех: по своему произволу лепить глину истории, вертящуюся на своем гончарном круге. Людовико и кардинал Гислери были из таких людей. Их армией была Священная палата римской инквизиции.
Наконец два путника спешились в доминиканском монастыре-крепости Санта-Сабрина. Людовико отправил Анаклето ужинать с братией. Формально Людовико находился на службе Папы Пия IV, Джованни Медичи. На самом же деле служил заклятому врагу Медичи — и, при должном везении, возможному понтифику — Микеле Гислери. Гислери встретил Людовико с радостью, и они удалились в кардинальские покои для незатейливой трапезы.
За едой Людовико слушал последние новости. Волна убийственных заговоров в коллегии кардиналов, в партии французов и сторонников Габсбургов завершилась поножовщиной в нефе недостроенной церкви Санта Мария дель Ангели. Ожидавшийся следующей зимой голод — из-за проливных дождей, погубивших второй урожай подряд, — спровоцировал безумные спекуляции, из которых Папа ожидал извлечь немалые прибыли. Четыре тысячи нищих были изгнаны из города копьями, чтобы они умирали от голода в каком-нибудь другом месте. Миазмы, исходящие от их тел, угрожали вызвать чуму, и последовавшие в результате бунты удалось подавить, только спалив рабочий квартал из дощатых домов, пожертвовав несколькими дюжинами жизней.
Судя по всему, в Вечном городе все обстояло по-прежнему.
Как, впрочем, и в остальной Европе. Испанские Габсбурги и французские Валуа, которые по-прежнему были между собой на ножах, [71] сеяли раздоры повсюду, в том и числе и в некоторых спорных областях Италии. Два королевских семейства использовали Италию в качестве поля битвы уже столетие, раздирая ее между собой и так и эдак, выказывая уроженцам этой страны меньше уважения, чем они выказывали туземцам в Мексике. Карл Пятый [72] покусился даже на сам Рим, взяв в пленники Папу. Его сын, Филипп, сейчас систематически разграблял богатейшие части страны: Милан на севере и Неаполь на юге. Каждый итальянский патриот, включая Людовико и Гислери, ненавидел обе династии со всей страстью. Италия, независимая от испанских и французских захватчиков, была их самой сокровенной мечтой, но осуществление ее было затруднено, и больше всего чередой продажных Пап, которым не хватало сообразительности или авторитета, чтобы собрать вместе разрозненные части Италии. Этого и еще дипломатических и военных ресурсов. Все политические кризисы, давным-давно требующие решения, и подталкивали Гислери к тому, чтобы претендовать на папский престол.
71
В 1494–1559 гг. Франция и Священная Римская империя (находившая в личной унии с Испанией) вели войны из-за Италии.
72
Карл V (1500–1558) — австрийский эрцгерцог в 1519–1530 гг., король Германии и император Священной Римской империи в 1519–1556 гг., король Арагона (под именем Карлос I) в 1516–1556 гг., король Кастилии в 1555–1556 гг. (в 1516–1555 гг. — регент при душевнобольной матери).
Людовико покончил с сыром и заговорил с Гислери о том предмете, который завел его так далеко: о судьбе Религии, ее месте на общем плане и той роли, которую мог бы сыграть Людовико.
— Мальта? — произнес Гислери. Он был сед, костляв, но в шестьдесят один его разум был острее, чем когда-либо. — Большинство этих дураков не в состоянии найти ее на карте, но в это лето город только и говорит, что о Мальте. Каждый королевский дом Европы желает завернуться хотя бы в клочок одолженной славы. — Он засопел. — Даже Елизавета, королева английских ересиархов, сочла своим долгом заказать мессы во имя спасения рыцарей. Что касается Медичи, можно подумать, что он уже стоит на крепостной стене и машет мечом, а не лежит в постели, ожидая, когда очередной мальчик придет пососать ему член.
— Медичи просто развратник, — согласился Людовико. — Если бы он знал, что я сейчас у вас, он прикончил бы меня. Но он полностью мне доверяет.
— Отлично. — Гислери пожал руку Людовико. — Прекрасно.
Джованни Медичи был Папой Пием IV. Он правил почти пять лет и по своему развитию, умственному и прочему, вообще был недостоин того, чтобы занять престол Святого Петра. Единственной причиной его избрания были три десятилетия, которые он провел, подхалимничая и раболепствуя в кулуарах Ватикана. После трехмесячных заседаний, когда Конклав пятьдесят девятого года оказался в полном тупике, его избрание стало гнусным компромиссом, оплаченным кланом Фарнезе и призванным не допустить к папскому трону Гислери. Медичи не был другом инквизиции. Он снисходительно относился к ересям, открывал врата козлищам и освободил многих инакомыслящих. Испорченный до мозга костей, он назначил сорок шесть новых кардиналов — больше, чем за все прошедшее столетие, — за что каждый из них так или иначе заплатил. И, пытаясь купить себе бессмертие, он потратил миллионы эскудо, вытряхнутые из карманов крестьян, на дальнейшее архитектурное украшательство своей пестрой столицы.
Теперь Медичи был стар и слаб. Его попустительство двойной угрозе, со стороны лютеранства и со стороны ислама, снискало ему множество новых врагов. Самые фанатичные его противники поговаривали о наемных убийцах. Было широко известно, что для ордена рыцарей Святого Иоанна Крестителя в его нынешнем сложном положении он расщедрился на жалкую сумму в десять тысяч эскудо, при том что его уборная была отделана золотыми пластинами. Во времена подобной политической лихорадки доблесть Мальты была живым укором папской праздности. Едва ли Медичи можно было считать сторонником Мальты. И как раз этим Людовико и намеревался воспользоваться.
— Каково настроение среди рыцарей? — спросил Гислери.
— Вызывающее, — ответил Людовико.
— Они могут победить?
— Если на то будет воля Божья, Ла Валлетт считает, что могут.
— А вы?
— Если рыцари так же фанатичны на деле, как и на словах, да, очень может быть, что они победят.
— Для Религии и инквизиции естественнее всего быть союзниками. Меч и книга. — Гислери дернул себя за бороду. — И под эгидой очищенного и возвращенного к жизни Ватикана…
Людовико прервал поток его мечтаний.