Реликвии тамплиеров
Шрифт:
— Не зови меня мадам! И не нужен мне твой нож… твой клинок. Ты, кажется, умеешь с ним обращаться — вот и держи при себе. И кто ты вообще такой?
— Петрок из Онфорда, ваше высочество.
— Петрок. Из Корнуолла? — вдруг спросила она, и в ее глазах вспыхнул интерес.
— Из Девоншира, ваше высочество. — Я встал и стряхнул с одежды ветки вереска.
— Из Девоншира! Далеко, однако, мы с тобой забрались от родного дома. Ты спас меня от демона, Петрок из Онфорда. Это я отныне твоя слуга. А теперь можешь проводить меня к кораблю. — Принцесса хотела встать, но покачнулась и протянула мне руку. Она была очень бледна.
— Кто это был, мадам? — спросил я.
— Не
— Боюсь, что серьезно его поранил, — сказал я. А про себя подумал, что и не представляю, насколько серьезно.
— Вот и хорошо. Надеюсь, ты его убил. — Ее глаза сверкнули в глубоких глазницах.
Я не ответил. В ушах все еще стоял звук, с которым камень упал ему на плечо. Мне даже казалось, будто этот камень срезал ему ухо. Скорее всего он умрет, если рана загноится. Какая ужасная ирония судьбы: святой человек искал полного уединения только лишь для того, чтобы пасть от руки другого монаха, пусть и бывшего! А я, выходит, спас… кого? И откуда ей известно про корабль? И про Девоншир, коли на то пошло?
— Значит, вы приплыли сюда на «Кормаране»? — спросил я наконец, чувствуя себя полным идиотом.
— Не смотри так удивленно, — ответила она, словно прочитав мои мысли. — Павлос уже, наверное, сходит с ума, так что давай поспешим. Возьми-ка меня под руку. Я, кажется, повредила ногу.
Ну, я сцапал ее прохладную руку в свою горячую клешню и поддержал, пока она пробовала ступить на одну ногу, потом на другую.
— Ничего особенного, — решила она в итоге. — Обопрусь на твое плечо. — И обняла меня за шею, притянув к себе. Я вздрогнул, а она опять принялась надо мной смеяться: — Матерь Божья! Я же не василиск! Давай держи меня вот так. — И она взяла мою левую руку и обвила ею свою спину, так что моя ладонь угнездилась у нее под мышкой. — А теперь пошли.
И быстро двинулась вперед, направляясь к востоку, чуть не сбив меня с ног. Я остановил ее и развернул в обратном направлении.
— Нам вон туда, ваше высочество. Корабль в той стороне. Боюсь только, что придется спускаться с этой скалы…
— Ты думаешь? — спросила она, пристально глядя мне в глаза. Я яростно закивал, чувствуя себя кем-то вроде дрессированной обезьяны.
— Ну да. Я бежал вниз по этому склону, а скала вон там, позади нас, так что…
Принцесса остановила меня, чуть нажав на плечо, и мягко сказала:
— Ты прав, Петрок. Но это не такая уж высокая скала. Я гуляла вокруг нее. Там есть тропа… вон там.
Мы пошли через заросли вереска, обходя гранитные валуны. Шагалось легко — овечья тропа была хорошо утоптана. Между тем становилось жарко, солнце поднималось к зениту, и рубаха моя пропиталась потом, особенно там, где ко мне прижималась принцесса. Я чувствовал, как от меня разит, да и от нее тоже. Во рту пересохло.
Тропа все круче спускалась вниз, мы уже вышли к прибрежным скалам. Мне было трудно поддерживать хромающую девушку и при этом не сбиваться с шага. Мы, наверное, прошли уже треть пути вниз по склону холма, когда она оступилась, зацепившись ногой за корень, и упала лицом вниз, увлекая меня за собой. На секунду наши тела, казалось, зависли в воздухе, а в следующий момент ударились о вытоптанный овцами торф и покатились вниз. Мы все еще цеплялись друг за друга, потом я оказался под ней и думал только о том, как уберечь ее поврежденную ногу. Потом нас поволокло дальше, сквозь заросли черники, вереска и папоротника, и я все отталкивался ногами, стараясь удержать ее на себе, а потом мы наконец остановились, наткнувшись на потрепанную ветрами рябину — причем я уткнулся лицом в папоротники, плотно зажмурив глаза, а принцесса вытянулась во весь рост прямо на мне. Я чувствовал, как вздымается ее грудь, и, что еще хуже, ощущал тяжесть ее грудей. Попытался высвободиться, но она крепко меня держала. Потом я ощутил ее пальчики у себя на лице, нежно стряхивающие грязь с моих век и губ. Открыв глаза, я увидел, что она пристально меня разглядывает, озабоченно хмуря брови. Увидев, что я смотрю на нее, она улыбнулась:
— Господи, помилуй! Пресвятая Богородица! Я уж думала, что совсем тебя задавила, мой бедный Петрок!
— Ничуть, ваше высочество! — еле выдохнул я и уныло подумал: «О, какая галантность!»
— Тогда, может быть, ты отпустишь мою руку?..
Господи, ведь действительно, я все еще держал ее. Я рванулся в сторону, и она скривилась от боли, а я попытался приподняться. Она попробовала высвободиться, я дернулся вбок, и она снова начала смеяться. Я представил себе, какое зрелище мы собой являем для какого-нибудь наблюдателя, расположившегося высоко над нами, и тоже заулыбался. А потом мы оба начали хохотать, в груди бушевало отчаянное веселье, по крайней мере у меня, просто пенилось, как только что налитый в кружку эль. Потом нам наконец удалось кое-как распутать переплетение наших тел, и мы, пошатываясь, поднялись на ноги, все еще хохоча, корчась от смеха и держась друг за друга, как немощные старик со старухой, пока не миновал этот приступ дурацкой смешливости.
Но едва ко мне вернулась способность соображать, я тут же сжался от стыда. Каким же грубым идиотом я, должно быть, выгляжу в глазах этой высокородной дамы! Но тут она снова протянула мне руку, и мы молча двинулись вниз по склону. Возле каменистой осыпи, где я в первый раз услышал ее смех, принцесса меня остановила. Села на траву за большим камнем и сказала:
— Мы уже слишком близко от берега.
А я, по правде говоря, совершенно забыл про корабль. Но, выглянув из-за этого камня, увидел, что до него осталось с полмили: он все еще лежал на мокром песке, накренившись под немыслимым углом, а вокруг его днища по-прежнему сновали и суетились матросы.
— Петрок, я не могу туда вернуться вот так, средь бела дня. Я ведь… Только де Монтальяк, Жиль де Пейроль, Павлос и ребята с Крита знают, что я была на борту…
— И давно вы на корабле? — перебил я ее, лихорадочно обдумывая ситуацию. — С того момента, когда мы покинули Англию? — Она качнула головой, чуть-чуть. — С захода на Фареры? Нет, с Гардара! — Я прищелкнул пальцами. — Вас принесли в этой связке китового уса! И с тех пор тайно держали в трюме. Ну и как?..
— Ужасно! Даже хуже, словно в преддверии ада! — прошептала она. — Я лежала там не шевелясь, в этой вонючей дыре, бог знает сколько времени!
— Матерь Божья… Извините… Кровь Христова!..
— Кстати, Петрок, как твои зубы?
— Качаются, как гвозди в гнилой доске, — признался я и посмотрел на нее более внимательно. Очень странно — я видел, какая она худая, какие у нее черные тени под глазами. Ей там очень трудно пришлось, гораздо хуже, чем мне и остальным, она же сидела в полной тьме, как в тюрьме. Я наклонился и взял ее за руку. Она улыбнулась, немного печально, и я заметил, что у нее нет одного зуба, в уголке рта. И тут унюхал знакомый кислый запах у нее изо рта. — Это скорбут, как говорит Исаак. Цинга.