Реликвии тамплиеров

Воэн-Хьюз Пип

— Торговцы, — пробурчал я. — Купцы.

— О, что за вздор! Де Монтальяк — сущий мошенник, что вдоль, что поперек. Настоящий волк! Но джентльмен, надо признать.

— Более того, — сказал я. — Они все… ну, большинство — хорошие, добрые люди. Спасли мне жизнь и приняли к себе, как давно потерянного и вновь обретенного брата.

— Господи! Оказывается, на этом корабле плавают сплошные спасители чужих жизней! Гильдия спасителей! А от чего они тебя спасли?

— От одного человека… — неуверенно прошептал я. — От виселицы, которая грозила мне за то, чего я никогда не совершал. — Я опустил голову под впечатлением тяжких воспоминаний.

— Мир, Петрок, мир. Я люблю насмешничать, но сердце у меня доброе. Послушай. Еще довольно рано, чуть за полдень, и нам тут долго предстоит сидеть, на этом холме. Раз уж я попала в среду торговцев, — тут она вытянула ногу и ткнула меня в бедро грязным пальчиком, — то продам тебе свою историю в обмен на твою. Готова поспорить, для тебя это будет выгодная сделка. Хотя посмотрим. Ну как, согласен? Да или нет?

Я задумался. Мне не слишком хотелось ворошить свое темное прошлое. Длительное морское путешествие несколько залечило мои душевные раны, хотя я все еще ощущал присутствие сэра Хьюга где-то на задворках памяти, он все время там мелькал, как в мерзком тумане. Но сейчас, глядя на эту девушку, холодно смотревшую на меня из-под своих круто изогнутых бровей, и дальше, за нее, на странный берег, где нас обоих бросило друг к другу, я понял, что очень хочу рассказать кому-нибудь свою историю — всю целиком, а не отдельные отрывки, о которых успел обмолвиться в разговорах на борту «Кормарана». Только капитан знал ее целиком, а сообщить тайну капитану было все равно что доверить ее глубокому темному колодцу, который и так уже хранит множество других печальных секретов.

— Хорошо. С чего начать? — спросил я.

— С самого начала, естественно, — ответила она.

Ну я и рассказал ей о себе все, начиная с самого детства на вересковых пустошах, — о переезде в аббатство, потом в мрачный Бейлстер, обо всей крови, что была там пролита, о побеге в Дартмут — и в конце концов дошел до того, как оказался здесь, на этой скале в океане. При этом обнаружилось, что я уже спокойно могу говорить об убийстве Билла, хотя руки мои при этом начали дрожать и я обрадовался, когда явился Павлос и перебил меня, вручив длинный лук и колчан с отличными стрелами, оперенными гусиными перьями. Он встал, изучая ситуацию: уперев руки в бока и явно измеряя глазами дистанцию между своей драгоценной Vassileiaи ничтожным мной. Как будто удовлетворенный, Павлос оставил нас в покое и убрался. После чего мой рассказ беспрепятственно дотащился до конца, до этого острова, до того как я услышал смех Анны, принесенный ветром. Закончив, я поднял глаза, потому что до того смотрел себе на ноги, увлекшись, несмотря ни на что, собственной историей, продолжения которой вовсе не желал. Анна смотрела прямо на меня, поеживаясь, словно от холода, хотя солнце пекло немилосердно. Глаза у нее покраснели.

— Как много горя в этом мире, — пробормотала она. — И как мало, кажется, Всевышний заботится о своих созданиях.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но слов не нашлось. Она прикоснулась к самой болезненной точке в моей душе — к пустому месту, где раньше была моя вера. Я еще подумал, что это, видимо, уже написано у меня на коже, как у прокаженного, но тут Анна сжала мою руку.

— Я плохо о тебе думала, Петрок, — сказала она. — Считала еще одним пиратом, хотя и с более приятными манерами. Но кажется, между нами больше сходства, чем я полагала. Во-первых, мы оба клирики… — печально засмеялась она.

— Клирики? — Я был поражен.

— Клирики-ренегаты, если точнее, — подтвердила Анна. — Нас обоих вырвало из жизни, обещанной нам судьбой, и швырнуло в водоворот. Разве я не похожа на монахиню? Уверяю тебя — настоящая монахиня.

Я в замешательстве кивнул.

— Однако взбодритесь, ваше святейшество! — продолжала она. — Теперь твоя очередь выслушать мой рассказ. Это занимательная история, особенно для тех, кому не пришлось пережить подобное самому. Я тоже начну с самого начала, а начало лежит очень далеко от прекрасных берегов Девона…

— Откуда ты знаешь про Девон? — перебил я — любопытство пересилило хорошие манеры.

— От дворцовой стражи, от норманнов. Среди них много английских парней, всегда было много. Вот откуда я знаю твой язык.

— Я подозревал, что ты выучилась ему отнюдь не от монашек, — заметил я.

— Конечно, не от них, — фыркнула она. — Но ты меня перебил. Ты что-нибудь знаешь о Византии?

Я покачал головой:

— Очень немногое. Если не считать того, где она расположена, и сути религии, которую исповедуют — прости меня — схизматики.

Она неодобрительно поцокала языком.

— А тебе известно, как отправившиеся в крестовый поход франки, соблазненные лживыми речами дожа Дандоло [41] , этой гнусной змеи, напали на наш город и отняли его у нас?

Грудь ее вздымалась, лицо пылало. Я с дрожью заметил, как это пламя стекает с ее лица на шею и уходит ниже, под плащ.

— Ладно, да пребудет с нами мир, — вздохнула она, вроде бы взяв себя в руки, правда, с большим трудом. Потом сглотнула и попросила: — Дай мне стрелу… — наконечником стрелы рисуя карту на пыльной земле между нами. — Вот это Греция, — поясняла Анна. — Здесь — Анатолия и Святая земля. Здесь — Сербия и земли болгар. Все это, — она обвела карту большим кругом, — было Византийской империей, а Константинополь находится вот тут. — И она вонзила стрелу в землю. — Франки захватили все это, — продолжала она, отсекая часть Греции и кусок Анатолии. — И сам город тоже. И Венеция прихватила часть наших земель. — Стрела теперь угрожающе покачивалась возле моих ног. — Византийцы, или ромеи, как их еще называют, бежали в Малую Азию и создали империю в изгнании, вот здесь, в Никее. — И она еще раз ткнула в то место, что обозначало Анатолию, рядом с ее коленом. — Ты следишь за мной? Хорошо. — Стрела сместилась в сторону. — Деспот Эпира, ромейский князь, дому которого служил Павлос, сумел удержаться вот здесь, в западной части Греции. Я родилась в Никее, вот тут. Франки украли у меня мое исконное право — родиться во дворце в Константинополе [42] .

41

Энрико Дандоло — дож Венеции в 1192–1205 гг. Пользуясь материальными трудностями крестоносцев — участников Четвертого крестового похода, добился того, что вместо Святой земли их войско пошло на Византию, торгового конкурента Венеции, и разгромило ее, взяв в 1204 г. Константинополь.

42

Принцесса описывает последствия Четвертого крестового похода, когда крестоносцы, захватив, помимо Константинополя, часть владений Византии в Греции, создали на этих землях Латинскую империю, просуществовавшую до 1261 г. На не захваченных «франками» территориях образовались Никейская империя, Эпирский деспотат, Трапезундская империя. Упоминаемый ниже император Иоанн III Дука Ватац правил в Никее в 1222–1254 гг.

Анна махнула стрелой в мою сторону. Наконечник зловеще блеснул на солнце. Потом опустила стрелу.

— Извини, Петрок, правда, извини меня. Ты здесь совершенно ни при чем. Но ты же понимаешь, как я отношусь к франкам. Ко всем франкам, по-видимому. Ты, конечно, исключение… и капитан тоже, и Жиль. В этих людях есть что-то совершенно не франкское.

— Тут ты права, — согласился я и, поймав ее взгляд, рискнул спросить: — Так что, расскажешь дальше?

— Как тебе угодно, — сказала она, сверля меня глазами. Потом улыбнулась, и я опять заметил, что у нее нет одного зуба. — Правда, услышать все в подробностях ты не удостоишься. — Она ткнула стрелой куда-то мне за спину. — Сюда идет капитан. Но я не обману тебя, ты же честно поведал мне свою историю. Ладно, только вкратце. Я родилась в Никее. Я третья дочь брата императора — Иоанна Дуки Ватаца. И, как обычно бывает с принцессами императорской крови, была предназначена… в жены какому-нибудь выгодному и подходящему претенденту. Мне было всего три года, когда король Норвегии Хокон, которого его подданные именуют Старым, решил, что я составлю прекрасную пару его второму сыну. Я была с ним помолвлена — заочно, через его доверенное лицо, — и, пока росла, едва ли задумывалась о своем муже, которого знала по изображению на медальоне: красивый мальчик, на десять лет старше меня. Так продолжалось до моего тринадцатилетия, когда за мной прибыл норвежский посол.

Путешествие… думаю, ты можешь его себе представить. И когда я прибыла в замок в Тронхейме, в эту огромную, всю заросшую мхом конуру, то узнала, что мой милый принц умер от оспы шесть месяцев назад и теперь, хочешь не хочешь, мне предстоит выйти замуж за следующего королевского сына, Стефана, бледного, как червяк, и жутко набожного. Он был предназначен церкви и собирался получить лучшее епископство в Норвегии, а я все это порушила. О Господи, Петрок! Тут столько можно рассказывать, а времени нет…