Рэмбо под солнцем Кевира
Шрифт:
— Нет, не стал. Но то, что здесь в самом деле можно свихнуться, это точно. Скажите сэр, — Рэмбо обвел вокруг рукой, — неужели вот это все и называется счастьем?
Траутмэн посмотрел на своего ученика с такой невыразимой печалью, с такой болью, что Рэмбо почувствовал себя неловко. Неужели он действительно потерял себя, растворился среди других, если стал задавать такие идиотские вопросы? А все это от того, что ленивая жизнь оставляла слишком много времени для праздных размышлений. И размышления эти, хотел он того или нет, принимали направление, общее для образа мыслей тех людей, которые окружали его.
— Значит,
— Поэтому я и спросил, сэр, что у вас на уме, — вздохнул Рэмбо.
— Да-а, протянул задумчиво Траутмэн, — ты уже научился и вздыхать, как хозяйка, которая забыла купить салат к обеду. Мне это не нравится, малыш. Поэтому я предлагаю тебе завтра прокатиться со мной. Это недалеко — по соседству. Если тебя что-то не устроит, ты сможешь сразу же возвратиться в Тусон.
— Почему меня что-то может не устроить, сэр?
— Не знаю, — пожал плечами Траутмэн. — Ты стал другим, и, может быть, у тебя изменилось понятие о справедливости.
Глаза Рэмбо потемнели, и он напрягся. Траутмэн поспешил успокоить его.
— Извини, — сказал он, — но мы долго не виделись, именно поэтому я так и подумал. — Траутмэн помолчал и спросил своим обычным спокойным тоном: Ты что-нибудь слышал о наших заложниках в Иране?
— Сэр, об этом знает вся страна.
Рэмбо вспомнил, как на другой день после захвата американского посольства в Тегеране по Тусону прокатилась волна митингов. На центральной площади собрался весь город, и многотысячная толпа несколько минут скандировала одну фразу: «Спустить на них Джона Уэйна! Спустить на них Джона Уэйна!» Голливудский актер Джон Уэйн был кумиром Рэмбо. Сколько он себя помнил, Джон Уэйн всегда был с ним: и когда в роли ковбоя дрался с индейцами, его соплеменниками, и когда в роли «зеленого берета» уничтожал корейцев, а потом вьетнамцев. И кто знает, как сложилась бы судьба Рэмбо, если б не бесстрашный Джон Уэйн… Тусон, Финикс, вся страна требовала от правительства Соединенных Штатов спустить на вероломных иранцев Джона Уэйна!
— Я сам стоял тогда в толпе, сэр, и требовал от правительства то, что требовали все. В тот день никто не мог оставаться дома.
— Ничего не могу сказать о правительстве, — заметил Траутмэн, — но президент услышал и твой голос, малыш.
Рэмбо выпрямился в кресле, глаза его заблестели.
— Сэр, мы все-таки спустим на них Джона Уэйна?
— Нет, мы сначала восстановим справедливость — освободим заложников.
И тогда Рэмбо все понял.
— Вы хотите, чтобы я принял участие в освобождении посольских крыс?
— Джони, ты ведь только что возмущался вероломством иранцев.
— Думаю, сэр, за вероломство их и следует наказать. Но чтобы рисковать за чиновничьи шкуры!.. — Рэмбо поднялся во весь свой огромный рост и навис глыбой над полковником. Возмущению его не было предела. — Я не знаю их темных делишек и знать не хочу. Если они там что-то напакостили, пусть сами и убирают за собой. Как вы могли, полковник…
— Сядь!
Рэмбо сам напомнил Траутмэну о его воинском звании, и теперь ему ничего не оставалось делать, как исполнить приказание. Он сел и опустил глаза.
— Простите, сэр, но я хотел…
— Ты разучился слушать, Рэмбо, — оборвал его Траутмэн и, успокоившись, продолжал: — Ведь я тебе ничего еще не сказал. Посольскими крысами, как ты изволил выразиться, займется команда «Дельта».
— Ваша команда, сэр?
— Да. Формально ты должен будешь войти в нее, но действовать станешь самостоятельно. Дело в том, что один человек просил, чтобы именно ты исполнил его просьбу — спас его сына.
— Я знаю этого человека?
— Конечно. Это Ральф Пери.
Рэмбо задумался, но как ни напрягал свою память, человека с такой фамилией вспомнить не мог.
— Я ничего не слышал о нем, сэр.
— А ты вспомни Рождество семьдесят второго года, — попросил Траутмэн. — Чем ты тогда занимался?
Как мог забыть Рэмбо это Рождество! Это было, пожалуй, единственное Рождество, которое он запомнил на всю жизнь. Он был тогда во Вьетнаме, в лагере военнопленных. Казалось, весь мир забыл о них, и чувство одиночества, заброшенности доводило людей до отчаяния. И вот на Рождество из далекой Америки вдруг, как дар небесный, пришли подарки. Рождественские подарки! И лагерь ожил. Бывшие солдаты, голодные, оборванные, потерявшие человеческий облик, воспрянули духом. Они обнимались, со слезами на глазах прощали друг другу обиды и просили прощения, ликовали, почувствовав себя снова людьми: родина вспомнила о них, она их не забыла!
— Не родина, Джони, — прервал воспоминания Рэмбо Траутмэн, — Ральф Пери. Это он лично закупил и сумел передать вам свой дар. А тогда было нелегко это сделать, поверь. Пери сделал то, на что не хватило способностей у правительства.
— Я не мог этого знать, — растерянно пробормотал Рэмбо.
— Да, Пери не кричит об этом на каждом перекрестке. А как ты думаешь, кто освободил тех военнопленных, лагерь которых ты нашел во Вьетнаме? Ведь мою «Дельту» тогда расформировали.
— Я слышал, правительства двух стран…
— Опять ты о правительствах! — недовольно перебил его Траутмэн. — Это тоже сделал Ральф Пери! Ни правительство, ни «Дельта» не имели к этому никакого отношения. Это сделал Ральф Пери, сынок! Он завершил работу, которую начал ты.
— Но почему я ничего не знаю о нем, сэр? — Рэмбо был в отчаянии.
— Зато он все знает о тебе. Ведь ты герой, а он всего-навсего скромный бизнесмен. И он просит, чтобы ты помог ему.
Рэмбо встал, прошелся по веранде, снова сел. Он с трудом справлялся с охватившим его волнением. И такой человек просит, чтобы ему помогли! А разве его кто просил посылать рождественские подарки, спасать военнопленных? Неужели нужно ждать, когда тебя попросят сделать добро, а не искать самому тех, кто нуждается в твоей помощи!
— Сэр, — Рэмбо почему-то было стыдно смотреть в глаза Траутмэну, — не сочтите меня неблагодарным. Отнесите мое поведение за счет моего невежества. Вы рассказали мне такое, после чего я чувствую себя самовлюбленным щенком. Этот Ральф Пери великий человек. Кто его сын?
— Том Пери. Такой же бизнесмен, как и его отец. Он совсем еще молод — ему всего двадцать шесть лет. Он имел несчастье оказаться в посольстве в тот момент, когда стражи исламской революции захватили его.
— Я найду Тома, сэр. Я найду его, чего бы мне это ни стоило.