Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)

Московкин Виктор Флегонтович

Ушел. Ребята растерянно переглядывались. Было стыдно.

— Из-за огорода…

— Конечно, из-за огорода! «Грабители вдов… Не столько взяли, сколько вытоптали…»

У какой-то знакомой нашего мастера огород обчистили. У несчастной вдовы…

— Сеня, объясняй.

Сеня Галкин развел руками. А чего объяснять? Не на своем огороде были. Попробуй-ка лежа в борозде нащупать огурец — головы не поднимешь, не осмотришься. А они, огурцы, как назло, крепко приросли, сразу-то не отделишь, ну и случалось — плетка с корнем вырывалась…

Все это они хорошо понимали. Никто не решился осудить Сеню Галкина.

Мастера

долго не было. Потом в мастерскую вошел хромающий военрук Николай Алексеевич Качин. Он сел на место мастера, и его протез, сгибаясь в колене, щелкнул с металлическим звуком.

— Здравствуйте, товарищи ученики! Кто у вас староста?

«Товарищи ученики… староста». Ребята почувствовали недоброе.

— А Максим Петрович? Он где?

— Заболел Максим Петрович, — будничным тоном сказал военрук. — Я временно буду за него. Так кто у вас староста?

— У нас нет старосты.

— Как же так? — удивился Николай Алексеевич.

— Нет, не выбирали. Максим Петрович у нас и мастер и староста.

Ребята с тревогой приглядывались к военруку. Как же так: везде и всюду, каждый день они с Максимом Петровичем, а теперь вот его нет. Вместо него будет Николай Алексеевич, демобилизованный летчик. Он интересный человек, уже был на войне, но как же без Максима Петровича?

— Весь день я не смогу находиться в мастерской. Мне нужен помощник. Вот и давайте выберем старосту. Вы вполне взрослые, мыслящие люди, знаете, что вам задано мастером, что надо делать. Со всеми возникающими вопросами будете обращаться к старосте, а уж он, по мере надобности, ко мне.

Переглянулись, остановили взгляд на Веньке, у того веснушки стали заметнее, но не потупился, не отвел глаз.

— Веньку Потапова!

— Хорошо, Потапова. Только почему — Венька? Ну, Веня, Вениамин. У каждого еще и отчество есть.

— Потапычем мы его будем звать, — невинно сказал Алеша.

Венька показал ему кулак, но не со злом.

Старостой выбрали Вениамина Михайловича Потапова, Потапыча.

5

Кто только придумывает эти дома с буквой «а»? Прячутся они где-то на задворках в самых неожиданных местах. Стоять будешь перед ним, а не догадаешься, что это он: почему-то забывают приколотить или нарисовать номер дома. Местные жители и те точно не знают, хотя другой раз и видят его из своих окон. Раньше вот здорово было: напишут на почтовом конверте — улица Широкая, дом Попова, — и всем ясно, куда доставить письмо.

Алеша Карасев стоял в уютном зеленом дворе перед деревянным домом с двумя подъездами. С верхнего этажа из открытого окна слышался патефон, доносились голоса. В глубине двора на лавочке у разросшегося куста сирени сидели две девочки лет десяти-одиннадцати, повязанные платками, они оставили свои разговоры и серьезно смотрели на Алешу.

Он искал дом, где живет дочь Максима Петровича — Зинаида, по мужу Короткова.

После занятий с Венькой навестили больного мастера. Максим Петрович занимал комнату в общежитии училища. Тягостное впечатление осталось от посещения. Почти голая, неуютная комната: стол, две табуретки, кровать железная и под нею плетеный квадратный короб с крышкой для белья. Максим Петрович лежал в постели, укутанный поверх одеяла демисезонным пальто: его знобило.

И тут не забывал роль

наставника, говорил, чтобы берегли рабочую честь и своей работой не срамили себя, иначе пропадет к себе уважение. Сдавил костлявыми пальцами Венькину ладошку — поздравил новоявленного старосту группы. «Кто же за вами ухаживает, Максим Петрович?» — спросили с состраданием. «Есть кому, не оставляют… — слабо улыбнулся: —…несчастная вдова». А губы блеклые, из-за опавших щек нос казался большим. Им было стыдно, как никогда: доконали старика, так он сам сказал. Им что, им и жизнь пока — игра, а он все принимал к сердцу, оно, как известно, не железное. Пожелали ему выздоровления, а он повел речь о том, какая на земле идет скверная мясорубка, убивают и калечат молодых, полных жизни, а что он? Кому какая жалость, если что и случится… «Да вы что, — горячо запротестовали, — вы даже не представляете, как все переживают, вы ушли — мы и носы повесили». — «Внучку повидал бы», — сказал после молчания.

И вот Алеша здесь. Венька не пошел, попросил извиняясь: «Не могу я как-то…»

Окликнул девочек:

— Это дом номер сорок пять «а»?

Одна, с большущими глазами, утвердительно кивнула.

— А квартира восемь в каком подъезде?

Та, большеглазая, вдруг резко поднялась, лицо сразу стало настороженное и суровое не по возрасту. Потянула подругу за рукав.

— Пойдем, Оля!

А та тоже неприветливо, с вызовом оглянула Алешу. Когда уходили, большеглазая даже ступала как-то со злом, твердо припечатывая каблучками траву,

«Вот те на! Что это с ними? — изумился он. — И спросил-то всего квартиру!»

Зашагал наугад в подъезд. Справа и слева — двери, обитые зеленого цвета материей. На одной — металлическая пластинка с циферкой «6». Сообразил: «На втором этаже над нею должна быть восьмерка. Оттуда, очевидно, и слышен патефон».

Там такая же ядовито-зеленого цвета обивка, циферки нету, но он уверенно толкнул дверь. Из прихожей еще три двери. Старушка с полотенцем шла из кухни, вопросительно посмотрела.

— Тетю Зину Короткову?

И у этой лицо неприветливое. Ткнула рукой на дверь, откуда доносились громкие голоса.

В комнате за столом, уставленным едой и бутылками, сидели разгоряченные, разрумянившиеся военные, три женщины, тоже с горячим румянцем на щеках, с подкрашенными губами. Все уставились на него. Женщина, у которой искрящиеся светляшки спускались с ушей, со смешливыми светлыми глазами, воскликнула:

— Кавалерчик пришел! Родной, ты ко мне?

Но тут же другая, сидевшая у окна с задернутыми занавесками, холодно спросила:

— Что надо?

«Хозяйка, — догадался Алеша. — Зинаида».

— Отец… Максим Петрович… — поправился Алеша, хуже некуда чувствуя себя под их взглядами, — послал…

Она не дала договорить, напудренное лицо ее перекосило гневом.

— Отец! Какой отец? Отец объявился… — И совсем неожиданно упала головой на стол, залилась плачем. Смешливая, с серьгами-стекляшками в ушах, бросилась к ней, стала успокаивать. Вскочили и военные. Алеша ничего не понимал: «Не туда попал, что ли? „Какой отец? Отец объявился…“ Что же тогда старушка указала на эту дверь? Ерунда какая-то». Он уже хотел сказать, что шел к тете Зине Коротковой и, если ошибся, то извиняется, но женщина вытерла слезы, спросила: