Реми
Шрифт:
Оригинальное название: «Remy» by Katy Evans
Название: «Реми» Кэти Эванс
Серия: Real, Raw & Ripped / Настоящий, Грубый и Разъяренный
Номер в серии: 3
Переводчики: Iljmira, Иштар
Редакторы: Иштар, Devi
Русифицированная
Художественное оформление: Юлия Овсянникова
СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ГРУППЫ:
REAL, RAW & RIPPED
КОПИРОВАТЬ БЕЗ УКАЗАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКОВ И ГРУППЫ ЗАПРЕЩЕНО!
АННОТАЦИЯ
Боец Андеграунда Ремингтон Тейт является тайной, даже для самого себя. Его разум темный и светлый, сложный и назидательный. Временами его действия и прихоти тщательно взвешены, а иногда они выходят из-под контроля. Несмотря на все это в нем есть одна постоянность: желать, нуждаться, любить и защищать Брук Дюма.
Это его история; с самого первого момента он положил на нее глаз и знал, что несомненно она будет самой настоящей, за которую ему когда-либо приходилось бороться.
НАСТОЯЩЕЕ
СИЭТЛ
В моей жизни будут сотни дней, которых я не запомню.
Но этот день я никогда не забуду.
Сегодня я женюсь на своей жене. Брук «Маленькая Петарда» Дюма.
Я обещал ей свадьбу в церкви. И она получит свадьбу в церкви.
— КЛЯНУСЬ, ЕСЛИ ты еще сильнее нахмуришься в сторону двери, она треснет под твоим взглядом, — говорит мой личный помощник Пит, сидящий на диване.
Оборачиваюсь в их сторону, откуда он и Райли наблюдают за тем, как я расхаживаю по гостиной старой квартиры Брук, в Сиэтле. Видимо, эти двое считают меня чертовски забавным. Придурки. Не вижу здесь ничего смешного. Вернувшись к двери спальни, я продолжаю нетерпеливо топтаться на месте.
Хоть убей, не представляю, почему она так долго. Ровно пятьдесят восемь минут прошло с тех пор, как она заперлась в нашей спальне, чтобы собраться, хотя обычно Брук — моя любимая Брук — одевается за пять.
— Чувак, это день ее свадьбы. Девчонки много времени тратят на подготовку, — Райли делает руками жест, подразумевающий «такова жизнь»!
— Как будто, ты теперь эксперт, — подкалывает его Пит.
— Дело в платье! — говорит Мелани, лучшая подруга Брук, появляясь из двери спальни, и таща за собой длинный
— Что за чушь, — смеясь, говорю я. Но, когда Мелани продолжает смотреть на нас троих, а особенно на меня, с таким выражением, которое, наверное, используют для собак, которых хотят вышвырнуть, я хмурюсь, и направляюсь к двери спальни.
Сжимаю дверную ручку и говорю сквозь щелку в двери:
— Брук?
— Реми, пожалуйста, не заходи сюда!
— Тогда подойди к двери.
Когда я слышу ее шаги, прижимаюсь ближе к краю, понижая голос, чтобы нас не услышали придурки на диване в гостиной.
— Черт возьми, детка, почему я не могу сейчас тебя увидеть?
Мелани то и дело, то заходит, то выходит из комнаты, а я разделен со своей уже-почти-женой закрытой дверью? Мне это не нравится. Мы разделены, несмотря на то, что она, предположительно, наряжается именно для меня.
— Возможно, потому что хочу, чтобы ты смотрел, как я буду к тебе идти, — шепчет она.
Боже, этот голос, прямо там. Он рождает во мне желание повалить дверь и очень крепко ее поцеловать, затем заняться ее телом под платьем, которое она пытается надеть — сделать то, что делают мужья со своими чертовыми женами.
— Детка, я и так потом увижу, как ты будешь ко мне идти. Я просто хочу увидеть тебя именно сейчас. Открой дверь, и я займусь твоими пуговицами.
— Ты сможешь расстегнуть их позже, и затем заняться мной.
Дерзкое заявление сопровождается мягким «гааа», как будто кого-то, очень маленького, там что-то позабавило.
— Извини, Разрывной, — возвращаясь, говорит Мелани, и прогоняет меня от двери. — Парни, вы должны отправиться в церковь. Увидимся там через тридцать минут.
Я хмурюсь, когда она, как чертов червяк, через крошечную щель, ускользает в спальню, не позволяя мне бросить на Брук даже взгляда. Используя тот же метод, выходит более крупная Джозефина, держа кого-то маленького возле груди. С изгиба ее руки на меня смотрит мой сын, и в тот же момент, затихая, он ухмыляется почти с тем же насмешливым выражением лица, как у Пита и Райли.
Он вытаскивает руку изо рта, и мокрой ладошкой хлопает меня по челюсти.
— Га! — произносит он, затем ёрзает и тянется ко мне.
Поймав его, я прижимаюсь лицом к его животику и рычу, что вызывает еще одно «Гааа!»
Когда я поднимаю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, он чертовски рад. Я тоже, но снова рычу, как будто это не так, и ворчу на него:
— Ты считаешь меня смешным?
— Гааа!
В его глазах сияет озорство. Его головка меньше моей ладони, когда я охватываю ее и легонько дую на пух на его макушке. Мой четырехмесячный Рейсер, сын, которого мне подарила Брук. Он — самое прекрасное, что я сделал в своей жизни.