Рене по прозвищу Резвый
Шрифт:
— Садись, — сказал он. — Вдвоем веселее! Мне ехать еще целый день. Если не с кем будет и словом перекинуться, к ночи выть захочется!
Рене отказываться не стал. Как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. К тому же он и сам не прочь был поговорить с человеком, не имеющим никакого отношения к церкви.
О чем они только не переговорили! О погоде, о видах на урожай, о ценах на хлеб и прочие продукты. Рене пожаловался, что у него умер отец, крестьянин (которого, кстати, величали мэтр Роже), посочувствовав, тут же поделился, что недавно потерял жену. Потом перешли на родственников, друзей и знакомых. Конечно, Рене не называл своего имени
Рене не видел, кто за ним гнался. Услышал только топот копыт, а потом мужской бас спросил что-то крестьянина. Тот неразборчиво буркнул в ответ, и стук копыт начал удаляться по направлению к Гранси. Рене это не напугало. Даже если преследователи и решат дожидаться его в замке, там он сам себе хозяин. Захочет, прикажет спустить собак. Хуже будет, если они затаятся на границе имения, но Рене там знал каждую тропку и не собирался добираться до замка по большаку. Зачем, если можно короткой дорогой через лес? А там пусть его поймают, если смогут. Немного погодя Рене вылез из бочки и поехал открыто.
Наверное, преследователей посещали те же мысли, что и самого Рене, потому что в Гранси они не поехали, и ближе к вечеру, когда Рене вместе с мэтром Роже слезли с телеги и уселись ужинать, они снова показались на дороге. Увлеченный разрезанием окорока крестьянин не сразу их заметил, и Рене, увлеченный этим процессом даже в большей степени, поскольку не ел с утра, еле успел скатиться в кусты. К счастью, преследователи проскакали мимо, не заметив ничего необычного, и ужин, а также оставшаяся часть дороги прошли спокойно.
Мэтр Роже оказался не только очень веселым, но и очень добрым человеком. Когда они расставались у развилки, он, узнав, что Рене после их расставания еще то-пять и топать, отдал ему не только остатки ужина, но и свой старый плащ, мотивируя это тем, что собирается дождь. Рене не стал отказываться. Дождь действительно собирался, а еда никогда не бывает лишней. Он поблагодарил, и они расстались очень довольные друг другом. Рене пообещал себе сделать что-нибудь для своего спутника после того, как доберется до дома. Видит бог, такие люди встречаются нечасто.
Дальше Рене везти перестало. Скоро стемнело, а приличного ночлега он не нашел по причине отсутствия денег (никто в близлежащей деревне не захотел пускать нищего бродягу), и ему пришлось заночевать в поле в копне соломы. Замерз Рене не сильно, но под утро пошел дождь, и, выбравшись на рассвете из копны, он здорово вымок и замерз, как собака. Вот когда он по-настоящему поблагодарил и бога, и мэтра Роже за подаренный вовремя плащ. Без него Рене пришлось бы туго.
Дорога далась Рене нелегко. Холодный дождь лил не переставая, и постепенно утоптанный тракт под его ногами превратился в непролазную трясину. Холщовые семинарские ботинки, конечно же, промокли, и он плелся еле-еле, с трудом переставляя разъезжающиеся ноги. Проезжих в такую погоду было мало, все они торопились оказаться под крышей и совершенно не нуждались в бесплатном попутчике.
Когда Рене постучался в родную дверь, было уже далеко за полночь, и он был грязным, как свинья, только что выбравшаяся из лужи, насквозь промокшим, до предела вымотанным и голодным, как стая диких волков.
Ему долго никто не открывал, видно, в замке де Гранси не ждали гостей в такой поздний час. Только когда Рене от злости начал колотить в дверь ногами, за ней наконец послышались шаги, и она распахнулась.
— Кто здесь?
На пороге стоял дюжий парень со свечой в руке и щурился в темноту. Рене он был не знаком.
— Хозяин этого дома, деревенщина! — рявкнул Рене, терпение которого давно уже приказало долго жить, и сделал шаг вперед. — Молодой барон де Гранси, если точнее.
Парень ему не поверил и преградил путь.
— Чего? — заревел он. — Молодой барон уже давно изволит дрыхнуть в своей постельке! Пошел вон, проходимец!
Рене, почти не размахиваясь, двинул ему сначала под дых, а потом в ухо. Потом поднял откатившуюся свечу, отпихнул ногой упавшее тело и прошел в дом. Где отец откопал этого деревенщину?
Первым делом Рене отправился на кухню. Он почуял запах печеного хлеба и пряностей задолго до того, как ноги донесли его до хорошо знакомой двери. Сколько раз он пробирался сюда по ночам, когда с кем-нибудь из братьев, а когда один, чтобы стащить булку или кусок пирога. Их повариха, толстая Жанетта, однажды поймала его и так оттрепала за уши, что они горели потом целую неделю. Но от новых набегов на кухню это его не удержало.
Рене толкнул дверь и вошел внутрь. Там было все как он помнил. Такие же запахи, шкафы и прочая мебель стояли на своих привычных местах. Вот плита для готовки. Большой стол посередине комнаты. Камин в углу. Он давно погас, даже угли подернулись пеплом, но все равно в кухне было тепло. Рене сбросил плащ и принялся искать еду. Можно было, конечно, кликнуть слуг, но он был слишком голоден, чтобы ждать.
— Боже мой, кто здесь?
Рене обернулся. В дверном проеме стоял невысокий взъерошенный подросток.
— Что вы здесь делаете? — гневно вопросил он. — Уходите, или я позову братьев!
Но Рене и не думал пугаться. Просто мальчишка сильно вырос за последний год, и он не сразу узнал его. Видно, не только ему одному было интересно охотиться по ночам за пирогами.
— Я не уйду, Луи, — сказал он. — А братьев сходи позови, это ты верно придумал.
— Вы… ты… Рене? — неуверенно спросил Луи, круглыми глазами пялясь на нежданного гостя.
Рене оторвался от поисков еды и подошел к нему, ища на лице подростка черты того ребенка, которого он знал. Это сколько же ему лет теперь? Двенадцать? Да, если самому Рене восемнадцать, то все верно, Луи двенадцать. Вытянулся-то как, господи боже. Рене порывисто обнял его. Два года не видел как-никак. Со времен похорон матери.
— Луи, братишка!
Тот стиснул его в ответ.
— Рене, я так рад тебя видеть! Но почему ты здесь?
— Я теперь всегда буду здесь, привыкай! — обрадовал его Рене. — А сейчас сходи за Пьером и Жераром, пусть спустятся, я хочу их видеть. Кстати, а где все? — Рене имел в виду слуг. Сколько он себя помнил, на первом этаже всегда крутились несколько лакеев, да и горничные иногда доделывали свои дела по ночам, когда хозяева спали. Поверженного им верзилы явно было маловато для охраны замка.