Ренегаты
Шрифт:
Морщусь – про святого Нагги он зря. Хеленгарцы очень почитают этого мученика, убитого восточными варварами тысячу лет назад. Святого Нагги разорвало согнутыми каменными соснами. Говорят, когда его привязывали к верхушкам деревьев, он жалел своих палачей, берущих на душу такой грех, как убийство невинного человека.
– Не стоит чужакам поганить святое имя своими ртами, – хмурится старик.
– Мы не просим тебя, мы готовы купить все, что нам нужно! – настаивает Костыль.
– Золото дарит удачу, но забирает здоровье, – туманно говорит старик. – Я ничего с вас не возьму, но ничего и не дам. Уходите.
– Ну хотя бы попить-то можно? – Костыль кивает на
– За хутором родник. – Старик машет рукой на северо-запад. – Идите и пейте. И уходите. Вас будут искать, а когда найдут, я не хочу, чтобы это произошло на моей земле.
Я понимаю, о чем он – по хеленгарским поверьям, место, где убили человека, считается нечистым десять лет. Если убийство произошло на поле, его не пашут, если в доме – его сжигают.
Костыль молча разворачивается и идет прочь от дома, вскинув голову, как на параде. Видно, что он зол и с трудом сдерживается. Что-то мне подсказывает, что при желании он мог бы даже в одиночку засунуть этому старому пердуну его пукалку в задницу и взять все, что нам нужно, но предпочел этого не делать.
А еще я понимаю, что переговорщик из него хреновый.
Родник мы находим быстро – старик не соврал, в небольшом овражке действительно обнаруживается крохотное озерко, на дне которого бьет из-под земли чистый ключ. Бурлят песчинки, вода ледяная, от нее ломит зубы. Напившись, я ложусь в траву, смотрю на небо, на ветви деревьев, на мелькающих птиц на фоне кудлатых облаков. Хочется закрыть глаза, уснуть – и проснуться дома, когда все закончится.
– Подъем, – рычит Костыль. – Надо уходить, быстро. Старик сдаст нас с потрохами при первой же возможности. Эти куркули на хуторах все такие. Им все равно, какая власть, лишь бы их не трогали. Это еще хорошо, что он оказался там один, были бы в доме его сыновья, нас бы связали и повезли в ближайший город. А то и просто вывели в лес и придушили, у них это запросто.
Поднимаюсь, смотрю на Костыля. Его неожиданно длинная тирада – попытка оправдаться. Он, весь такой из себя крутой, прошляпил старика и едва не погубил нас. Можно, конечно, сказать об этом вслух, но зачем? Лучше от этого не станет никому. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так…»
От родника мы идем на северо-запад, ориентируясь по солнцу, которое уже начинает клониться к горизонту. Ноги гудят, я уже не чувствую острой боли, когда наступаю на камень или ветку, – боль стала постоянной, тягучей, нудной. Дорого я бы дал сейчас за возможность просто лечь и полежать часика два!
– Не отставай! – то и дело подгоняет меня Костыль. Сейчас его очередь нести контейнер, но он все равно идет первым, раздвигая руками ветки.
В животе у меня булькает вода. Есть хочется нестерпимо. Я вспоминаю оставшийся на земле посреди хуторского двора каравай, такой мягкий, с румяной корочкой, и сглатываю голодную слюну.
На лесистом склоне, у подножия растущих из одного комля трех сосен, находим большой выводок грибов вполне земного вида, что-то среднее между луговыми опятами и лисичками. Я отламываю кусочек шляпки у одного, нюхаю – пахнет правильно и вкусно, грибами, у сыроежки, например, точно такой же запах.
– Брось, – качает головой Костыль. – Еще не время так рисковать.
Ночуем мы в песчаной яме под корнями вывороченного дерева. Если днем было жарко, то ночью меня трясет от холода, а кроме того, тут полно всяких насекомых. Они не кусаются, но все время ползают по мне, вызывая дикое желание вскочить и ожесточенно чесаться.
Костыль, на удивление, спит спокойно. Ему по барабану,
Лес вокруг живет своей жизнью – курлыкают местные сверчки, где-то далеко перекликаются ночные птицы, похрустывают под чьими-то лапами ветки…
Мне вспоминается история про бразильца, приехавшего в гости к русскому другу на Валдай. Большой компанией они отправились на шашлыки в лес и всю дорогу обсуждали, как страшно в амазонских джунглях – муравьи-легионеры, способные разделать спящего человека, оставив одни кости, ядовитые пауки и змеи, в воде – стаи пираний. То ли дело у нас, в Средней полосе России! Красота! Добравшись до берега озера, компания устраивает лагерь, а бразилец бродит окрест, нюхая цветочки. Вскоре он возвращается озадаченный и демонстрирует впившегося под мышку клеща. Ему тут же начинают наперебой рассказывать про энцефалит, боррелиоз и то, что, если головка клеща останется в ране, может быть заражение крови и сепсис. Между тем вечереет, просыпаются комары. Через полчаса – еще шашлыки не приготовились – бразилец уже искусан так, словно у него ветрянка. Чтобы охладить горящую от укусов кожу, он лезет в озеро. Вода прохладная, рядом охлаждаются и ждут своего часа бутылки с водкой, погруженные в рыболовный садок. «Педро, иди шашлыки жрать!» – зовут страдальца от костра. Бразилец вылезает из воды и с ужасом обнаруживает, что весь облеплен пиявками! Тут-то с ним и случается истерика – он хочет домой, в родную сельву, прочь из этой «безопасной Средней полосы», и только стакан водки успокаивает сына страны, где в лесах полным-полно диких обезьян.
Улыбаюсь, глядя на звезды. Завтра мы обязательно должны найти еду, иначе… Додумать, что «иначе», я не успеваю – отправляюсь в царство Морфея.
Костыль будит меня на рассвете.
– Рота, подъем, – бурчит он, яростно растирая лицо. – Погнали.
Стиснув зубы – распухшие ноги горят, словно их сунули в костер, – иду за ним, держа контейнер в руках, как ребенка. Вешать его на плечо нет никакого желания – лямка натерла там красные полосы.
Километра через два Костыль останавливается.
– Что там? – спрашиваю, тоже замерев на месте.
– Давай-ка обойдем, – говорит он и показывает вправо. – Как-то тут… неправильно.
Мы уходим в чащу, пробираемся через завалы трескучего валежника и оказываемся на большой поляне, скорее даже вырубке или старом пожарище, ныне заросшем кустарником. Костыль прислушивается – птицы не шумят, ветки не трещат, все спокойно. Мы начинаем движение по опушке.
– Кум са! Стоять! – Из кустов выходят двое. С первого взгляда ясно – пограничники. Камуфляж, «калаши», российские десантные берцы из кирзы. Ну и родные рязанские рожи тоже трудно с кем-то спутать. Главное – это не наши поимщики, а местные, с одной из здешних застав.
– Приплыли, – бормочет Костыль. – Отбегались.
– Молчать! – властно командует один из погранцов. – Миха, глянь!
Миха, держа автомат наготове, делает стволом вращательное движение. Этот жест известен каждому – нужно показать запястья. Ну чего, нам скрывать нечего – показываем.
– Они чистые, – сообщает старшему Миха.
Шумят ветки – позади нас из кустов выходят еще двое. Усиленный патруль. Все, теперь мы влопались без вариантов.
– Руки в гору. Идите прямо по тропе. Любое резкое движение расценивается как провокация, стреляем на поражение, – приказывает старший патруля. – Длинный, ящик положи на землю.