Реньери Андретти
Шрифт:
Я не допускала мысли, что Ренье могло волновать то, что со мной произошло с тех пор, как он вычеркнул меня из своей жизни. Безрассудная, неутомимая надежда и раньше делала меня дурой, то и дело обманывая на протяжении всей школы, а взрослая Карина знала, что Реньери Андретти доверять нельзя. Если бы только мое сердце могло запрыгнуть на борт.
— И сразу же бросила… Подожди. — Я сделала шаг назад, как будто расстояние позволяло мне держать голову прямо. — Как ты узнал, что я поступила в Дьюк?
Он оторвался от стены и сделал несколько целенаправленных шагов ко мне. Мои ноги подкосились, разрываясь
Еще один шанс! Умоляло оно своим глупым, тупым голосом. Только Ренье мог управлять моим сердцем после всего, через что он меня заставил пройти.
Он потянулся к моим волосам, где из голубого парика выпал волнистый локон грязного блонда. Мозг, наконец, победил, и я сделала несколько шагов назад.
Он опустил руку.
— Все должно было получиться не так.
— Что?
Ренье снова потянулся к моему лицу, но я вздрогнула и сделала еще один шаг назад. Мятно-зеленые глаза изучали меня, прежде чем он повернулся, направился к двери в переулок и крикнул вслед:
— Я все исправлю.
Исправит что?
Я не ожидала, что наша первая встреча за семь лет пройдет именно так.
3
Как курение губительно для легких,
обида губительна для души:
даже одна затяжка приносит вред.
Элизабет Гилберт
РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ
Время лечит все раны.
Тот, кто придумал это дерьмо, наверняка выкурил несколько чаш в свободные от употребления грибов дни. Время может быть мстительной маленькой сучкой. Раны много чего делали, но они точно не заживали.
Раны гноились. Факт.
Как бы вы ни старались их скрыть, они оставляли шрамы. Уродливые, рельефные шрамы. Факт.
Они делали вас уязвимым для новых травм и набирались, как килограммы на первокурсниках колледжа. Факт.
Порвите несколько раз мениск и скажите мне, как вы себя чувствуете через несколько лет, когда ваши колени будут скрипеть при каждом шаге, а один удар может сделать вас калекой. (прим. Мениск — это внутрисуставной хрящ между большеберцовой и бедренной костью)
Карина Амелия Галло была самой страшной раной из всех. Она напоминала о себе, когда ты обманом заставил себя поверить, что все зажило. Я винил свое сердце. Сердце было глупым, оно постоянно высовывало голову время от времени, заставляя меня думать, смогу ли я, наконец, найти Карину и все исправить.
Люди думали, что думать членом — это ужасно, но думать сердцем — еще хуже. По крайней мере, эрекцию можно смягчить. Но нет, только не мое сердце. Мое сердце было жестким сукиным сыном, таким чертовски неумолимым, что я удивлялся, куда подевалось это упорство, когда я готовился к экзамену GMAT.
Спасибо за «ничего», сердце.
Я был готов сделать заниженное предложение
Луиджи смотрел на досье в моей руке со своего места напротив моего стола.
— Пакет будет проблемой?
Пакет.
Ха.
Преуменьшение года.
Карина была целым пакетом, и еще, и еще, и еще. Широкие, невинные незабудково-голубые глаза. Изящный носик. Полные розовые губы. Попка "девочки из Майами", узкая талия и упругие чашечки B, которые я бы не отказался повесить в рамке на своем столе. А под этим извращенным голубым париком пляжные длинные белокурые волны, которые так и тянут в постель.
Ничего из этого не было включено в досье, которое один из моих людей составил о деятельности Карины за последние семь лет. Иначе кто-нибудь ушел бы со сломанной рукой.
Я закрыл папку и засунул ее в ящик, откуда достал бы ее, как только Луиджи и его любопытные глаза оставили бы меня в покое.
— Нет. Без проблем. — Я выхватил ручку и достал контракт, составленный моими безжалостными адвокатами. — Приведи Фрэнка.
— Фреда.
— Неважно.
Через несколько минут будет уже неважно, как его зовут — Фред, Фрэнк или Блядь. Он получал двадцать миллионов моих с трудом заработанных долларов за бизнес, за который я обычно платил только десять, а я получал первоклассную недвижимость в Майами-Бич, чтобы отмывать через нее деньги Андретти, и Карину Амелию Галло под своим началом.
За последнее я готов был заплатить что угодно.
КАРИНА ГАЛЛО
— Папа, ты должен начать лучше заботиться о себе. — Я поставила перед ним миску со спагетти и вилку.
Обычно я затаривала его кухню замороженными продуктами и заходила к нему как можно чаще, чтобы приготовить настоящую еду. Это была моя единственная возможность потренировать свои поварские мускулы, а папа был упрям.
Указательный и средний пальцы на его правой руке все еще неловко сгибались от грязной работы Луиджи, но папа отказывался учиться пользоваться левой рукой. Это означало, что такие вещи, как нарезка свежих овощей и перемешивание пищи, причиняли адскую боль, а подработка в качестве его неоплачиваемого личного повара и еда в микроволновке были моими лучшими вариантами доставки калорий в его организм.
Он не притронулся к спагетти.
— Что заставило тебя быть в настроении?
— Ничего. О чем ты говоришь?
— Ты носишься по кухне так, будто заменила свою кровь энергетическими напитками.
Я вздохнула.
— Я видела вчера Ренье на работе.
Он замолчал, и на его лице проступили мириады эмоций — все неразборчивые.
— О? Как все прошло?
Я была хуже всех. Отцу не нужно было напоминание о том, что случилось с его рукой. Ему не нужно было слышать о Ренье. Я могла выплеснуть душу в другом месте. Для этого и нужен был Броуди.