Ренуар. Частная жизнь
Шрифт:
Какие-то подробности, касающиеся его времяпрепровождения с Лестрингом, видимо, вызвали у Алины подозрения в верности Ренуара. Сначала он написал Алине: «За его [Лестринга] поездку платит министерство, он живет в Алжире у друга, которого я не знаю; я его и двух раз не видел. Друг детства, у которого он остановился, женат, у него куча детей, я из чистой вежливости нанес ему визит» [417] . Возможно, Алина, которой тогда было 22 года, сообразила, что у друга детства Лестринга, в его 34 года, могут быть дочери-подростки, и ощутила в «куче детей» какую-то угрозу, а может, вся эта история показалась ей фальшивой. Памятуя, что ее отец бросил ее мать, она всегда с подозрительностью относилась к мужскому поведению – и прислала гневный ответ, упрекая Ренуара в том, что он не сообщил ей подробнее, у кого живет Лестринг.
417
Ibid.
В следующем письме Ренуар заверяет ее: «Я не стал тебе об этом писать, потому что голова была занята другими вещами, а кроме того, мне казалось, что тебе будет совсем не интересно знать, что у него есть друг, к которому он каждые три года приезжает на три месяца, тем самым лишаясь ежегодного месячного отпуска». В ответ на обвинения Алины Ренуар продолжает: «Уж ты могла бы знать, что мне хватает забот зарабатывать живописью и некогда тратить время на глупости. А еще это
418
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Алжир], без даты [март 1881], частное собрание.
Пока Ренуар работал в Алжире, Алина раздумывала, не принять ли предложение отца съездить в Канаду. Виктор Шариго, на тот момент проживавший в Виннипеге, написал ей несколькими месяцами раньше, уговаривая приехать в Канаду, где, как он утверждал, она больше заработает шитьем, чем в Париже [419] . Алина, обычно такая решительная, никак не могла определиться, ехать ей или нет. Ренуар знал про письмо Виктора и про сомнения Алины и, полностью отказавшись от своего назидательного тона, предоставил ей решать самой. Предполагая, что она все-таки уедет, Ренуар наказал: «Напиши мне про день отъезда, чтобы я заранее вернулся в Париж. Пиши поскорее, постарайся сообщить, когда уезжаешь. Меня-то не будет всего месяц, а когда ты вернешься – бог ведает» [420] . Возможно, мысль об отъезде на неопределенный срок напугала Алину – в итоге она отказалась от мысли повидаться с отцом.
419
Не опубликовано; Виктор Шариго – Алине, Виннипег (Канада), 2 августа 1880, частное собрание.
420
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Алжир], без даты [ок. 15 марта 1881], частное собрание.
Но если Алина решила не разлучаться с Ренуаром надолго, сам он сильно задержался в Алжире. Запланированный месяц пошел к концу, он понял, что ему нужно еще время, чтобы закончить работы, и остался на несколько лишних недель. То, что вместо месяца Ренуар провел в Алжире два, для него типично – он не любил следовать жесткому графику. Все свои последующие поездки он, как правило, сильно затягивал, а маршрут менял по ходу дела. Алина, ожидавшая его назад в конце марта, часто задавала в письмах вопрос, когда же он вернется. Ренуар отвечал: «Милая моя подруженька, мне очень тяжело: я не могу бросить два очень важных пейзажа, жду еще двух-трех солнечных дней. Если бы не это, вернулся бы мигом. Подожди еще немножко. Как только погода наладится, а за этим дело не станет, я напишу, с каким судном возвращаюсь. В любом случае буду не позднее следующей недели» [421] . А вскоре любовно обещает: «Милочка моя милая, изо всех сил постараюсь отплыть в воскресенье. Идет дождь, надеюсь, что завтра смогу поработать. Я заказал ящики [для картин], их уже доставили, так что, если припозднюсь, мне только и останется, что их упаковать. В любом случае дольше вторника не останусь. Жалко, конечно, этюды» [422] . На обратном пути он опять принимает все предосторожности, чтобы их отношения остались в тайне: «Пожалуйста, предупреди месье Дешана, что он получит телеграмму, которую я отправлю тебе из Марселя, не упоминая в ней твоего имени. Ты поймешь, о чем речь. Я просто укажу время прибытия» [423] .
421
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Алжир], без даты [апрель 1881], частное собрание.
422
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Алжир], без даты [15 апреля 1881], частное собрание.
423
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Алжир], без даты [апрель 1881], частное собрание.
В середине апреля 1881 года Ренуар вернулся в Париж, к их общей с Алиной радости. Они очень соскучились друг по другу и рады были оказаться рядом. После возвращения из Алжира и до обычного отъезда на лето к Берарам в Дьепп Ренуар собирался посетить Лондон, но, поскольку уже была середина апреля, он отказался от этой затеи, решив провести больше времени с Алиной. Он извинился в письме к Дюре, который рассчитывал повидаться с ним в Лондоне: «Погода отличная, у меня есть натурщицы. Это единственное мое оправдание… Не знаю, не обидит ли Вас мое поведение, которое напоминает причуды хорошенькой женщины… Плохо постоянно проявлять нерешительность, но такова уж моя натура, а поскольку я старею, то уже вряд ли переменюсь» [424] . Отговорка звучит не слишком убедительно, потому что до этого Ренуар согласился не только на поездку в Лондон, но и на изучение английского языка. Впрочем, из Алжира он уже написал Дюре, что «вынужден бросить занятия английским» и вернуться к ним «не раньше следующей зимы» [425] .
424
Ренуар – Дюре, без места [Шату], без даты [пасхальный понедельник, 18 апреля 1881] // Renoir. Ecrits, entretiens et lettres. P. 115.
425
Ренуар – Дюре, Алжир, 4 марта 1881 // White. Renoir: His Life, Art, and Letters. P. 105.
Это один из тех случаев, когда Ренуар прикрывался нерешительностью, тогда как на самом деле просто передумал. Он довольно часто пытался смягчить обиду, выдавая смену настроения за нерешительность. Именно эта его непредсказуемость и вызвала вопрос Писсарро: «Кто в состоянии постичь этого самого непоследовательного из всех людей?» [426] В 1881 году Ренуар признался Алине: «Я нерешителен, и всегда таким буду» [427] . Год спустя он предложил ей съездить с ним в Бретань, однако добавил: «Ты же знаешь, что я могу передумывать по двадцать раз. Вместо Бретани мы можем оказаться в Фонтенбло» [428] . После возвращения из Алжира Ренуар провел следующие полгода, зарисовывая повседневную жизнь в Шату, Буживале и Круасси. Часто с ним рядом была
426
Писсарро – сыну Люсьену, Эраньи, 23 февраля 1887 // Pissarro. Correspondance de Camille Pissarro. Vol. 2. P. 131.
427
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места [Лувесьен], без даты [ок. 1881], частное собрание.
428
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [июль – сентябрь 1882], частное собрание.
429
Dauberville. Vol. 1. Pl. 254, 478.
Но хотя это и была прекрасная весна в обществе Алины, Ренуар всегда подчеркивал, что творчество для него важнее прочего. Настало лето, он оставил Алину в их парижской квартире и отправился под Дьепп к Берарам. Здесь он продолжал писать портреты для Бераров и их соседей. Эти портреты были важны для карьеры, однако подчас Ренуара охватывало раздражение. В июле 1881 года он пишет Алине: «Портреты даются мне с трудом» [430] . Через месяц он сообщает: «Погода все еще пасмурная. Мне очень скучно. Модели ужасные. Не знаю, с какого ракурса их писать» [431] . Впрочем, это раздражение никак не сказалось на прелестных портретах соседей Берара по Дьеппу и их детей [432] .
430
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [июль 1881], частное собрание.
431
Не опубликовано; Ренуар – Алине, без места, без даты [лето 1881], частное собрание.
432
Dauberville. Vol. 1. Pl. 282, 488, 558, 572, 574.
Летом 1881 года мадам Бланш с сыном Жак-Эмилем отдыхала в Дьеппе, а муж ее работал в Париже. Жак-Эмиль спросил у матери, не пригласит ли она Ренуара погостить у них, чтобы художник дал ему несколько уроков. Мадам Бланш сперва согласилась, однако в первый же день после приезда Ренуара передумала – дело явно было в ее предубеждении против человека из низов, да еще и с нервическим темпераментом. Впоследствии она объясняла мужу: «Я сказала ему [Ренуару], что мы не готовы [принять его здесь] надолго, и это правда; помимо этого, хотя он неплохо зарабатывает, но тратит деньги весьма безрассудно; он может оказать на Жака дурное влияние; а еще он такой ненормальный – и в работе, и в разговоре, никакого образования, это ладно, но все разумное он отвергает; мне кажется, что [отказав Ренуару] я сослужила Жаку очень добрую службу, ведь у него в мастерской все так чисто и аккуратно; ему [Ренуару] нужны целые банки краски; холсты он готовит сам; не боится ни дождя, ни грязи; хочет написать большую картину с изображением голых детей, которые купаются при свете солнца; для этого ему нужно, чтобы было не очень жарко, но солнечно; для детей важно, чтобы не было холодно и ветрено, тогда они смогут два-три часа позировать голыми в воде. [Такая дурацкая идея] куда только не заведет! Если бы [его поведение] не было все время столь неподобающим и если бы речь шла только о пяти-шести днях, я бы не так решительно возражала [против его визита], однако его нервный тик за столом и его разговоры за ужином произвели неприятное впечатление на няню и на меня. Не забывай, что мужской прислуги у нас нет, а Дина, притом что в доме все готово, будет недовольна, если ей придется обслуживать мужчин, стирать грязные и мокрые брюки, чистить башмаки, заляпанные грязью; а он не тот человек, которого остановит грязь в окрестностях. В общем, не вижу никакой причины заносить грязь в наши опрятные комнаты со свежими коврами и обивкой. Как тебе известно, у месье Берара есть и мужская прислуга, и комнаты, которые не испортишь, и, разумеется, служанки, которые не впадают в истерику, когда просишь их сделать какую-то мелочь сверх привычных обязанностей» [433] .
433
Мадам Бланш – доктору Бланшу, Дьепп, ок. 20 июля 1881 // Blanche. P^eche aux souvenirs. P. 443–444.
Жак-Эмиль воспринимал Ренуара совсем иначе. Примерно тогда же он так описал случившееся в письме к отцу: «Вчера приезжал в гости Ренуар. Мама, как ты знаешь, пригласила его со мной поработать. Поскольку комната не была готова, мы не смогли его оставить на ночь, и, как ты увидишь, это даже к лучшему. Мама пригласила его поужинать. Мы просидели за столом чуть меньше сорока пяти минут (обычно ужин занимает минут пятнадцать-двадцать). Мама разнервничалась и сказала, что не сможет ужинать с ним постоянно. Потом наговорила мне про него очень нехороших вещей, хотя сама же его и пригласила. Сказала, что он человек недалекий, какой-то писаришка, ест медленно и невыносимо дергается. Короче говоря, она, как могла, старалась отменить свое приглашение… Ренуар за десять минут написал закат. Это рассердило маму еще сильнее, она сказала ему, что он „зря расходует краску“! Хорошо, что сам он ничего не замечает. Сам я не сказал маме ни слова, так сильно я на нее разозлился» [434] .
434
Жак-Эмиль Бланш – отцу, доктору Бланшу, Дьепп, 20 июля 1881 // Ibid. P. 444–445.
Вне зависимости от мнения матери, Жак-Эмиль остался преданным поклонником Ренуара и летом следующего года написал отцу: «Я сейчас часто вижусь с Ренуаром, и он нравится мне все больше и больше. Немногие понимают истинное величие этого человека, который на первый взгляд кажется таким угрюмым». После этого он цитирует письмо Мэтра, где говорится о Ренуаре: «Когда Ренуар в хорошем расположении духа, что большая редкость, и когда он дает себе волю, что еще большая редкость, он говорит с отменным красноречием, на удивительном, своеобразном языке, который не вызывает неудовольствия у культурных людей. Кроме того, характеру его присуща такая неподкупная честность и такая бесконечная доброта, что мне всегда приятно было слушать его разговоры. При ближайшем рассмотрении видно, что он наделен большим здравым смыслом, да, здравым смыслом и скромностью; очень тихо и невинно, он с упорством пишет свои разнообразные, утонченные работы, от которых у будущих знатоков голова пойдет кругом» [435] . Жак-Эмиль и его мать так никогда и не сошлись во мнениях по поводу Ренуара. Впоследствии молодой художник приобрел несколько работ мэтра [436] .
435
Бланш – отцу, 15 августа 1882 // Ibid. P. 441.
436
Жак-Эмиль Бланш приобрел эскизы маслом к «Пастуху, корове и овце» (1886) и к «Большим купальщицам» (1887) (Dauberville. Vol. 2. Pl. 1048, 1292).