Рэп для мента

Седов Б. К.

Роман заложил руки за спину и вышел в высокий сводчатый коридор, выкрашенный в тоскливый неопределенный цвет. Вдоль коридора тянулись два ряда тяжелых дверей, запертых грубыми засовами и коряво сваренными замками.

— Направо, — скомандовал Тарасыч.

Двое молодых вертухаев, стоявших у стеночки, подошли поближе, и один из них сказал:

— Допелся, артист… Ну ничего, тут тебя быстро жизни научат.

— Вперед, — сказал Тарасыч и подтолкнул Романа в спину.

Камера, в которую привели Романа, была совершенно пустой, если не считать надежно прикрепленных

к полу железного стола и железного же табурета рядом с ним. По другую сторону стола стояли три обыкновенных стула, на которых сидели трое мужчин с недобрыми лицами.

Роману указали на металлический табурет, и он, оглянувшись на Тарасыча, который кивнул ему, опустился на холодное дырчатое сиденье. Тарасыч молча вышел из камеры и Роман, положив руки на стол, посмотрел на людей, сидевших напротив него. Те, в свою очередь, разглядывали его с любопытством и вроде бы даже с некоторым злорадством.

Повисла пауза.

Роман пошевелился и сел поудобнее.

Наконец один из мужчин, державший в руке папку для бумаг, улыбнулся и сказал:

— Говорят, все великие ученые делали опыты на себе, а писатели специально отправлялись в те места, о которых им предстояло писать. Ну, тут немножко иначе вышло…

Он оглянулся на остальных, и они заулыбались.

— Даже не немножко. Тут наверное, гражданин Меньшиков Роман… э-э-э… — он заглянул в папку, — Васильевич, даже совсем наоборот вышло. Пели вы песенки про нары да про колючку, вот и накаркали беду. А ведь тюрьма — она совсем не исправляет, это всем известно. Она человека портит еще больше. Можно даже сказать — калечит она человека. Правда?

Следователь снова оглянулся, и сидевшие чуть в стороне двое других согласно закивали.

— Да, Роман Васильевич, калечит, — с огорчением сказал следователь, — приходит, бывало, человек в тюрьму… Ну, он, конечно, не сам приходит, какой же идиот сам в тюрьму попрется, его привозят. Да… Приходит человек, а выходит полчеловека. Внутренние органы отбиты, кости сломаны и плохо срослись, туберкулез… Потом еще гомосексуалисты эти противные, кстати, товарищ артист, вы случайно не по этой части? Просто можно сразу вас к своим определить. Среди артистов ведь пидоров немало, так?

Выслушав все это, Роман почувствовал знакомый холодок под ложечкой и, выпрямившись на стуле, небрежно ответил:

— Да, среди артистов пидоров богато. Но я слышал, что среди следователей тоже.

Романа понесло на волнах ледяного упрямства, и сейчас ему было абсолютно все равно, к чему его приведут неосторожные высказывания.

— Смотри, Берзин, — засмеялся следователь, — смелый артист.

— Смелый, — согласился Берзин, сидевший слева от следователя, — он, наверное, думает, что у него весь криминал за спиной, что он герой народный. Может быть, и так, но тут…

— Простите, — прервал его Роман, — я чувствую, что у нас будет длинный разговор, так, может быть, вы скажете, как к вам обращаться? Просто для удобства. Неудобно как-то тыкать пальцем в человека и говорить ему — эй, ты.

— Для удобства… — следователь усмехнулся, — хорошо. Можно обращаться просто

по фамилии. Мы справедливые и совсем не гордые. Моя, например, фамилия — Несторов, это, как вы поняли — Берзин, а тот — Уздечкин Роман усмехнулся, и Уздечкин сказал:

— Еще одна усмешка по поводу моей фамилии, и останешься без зубов. Понял?

— Понял, — охотно ответил Роман, — вы, значит, будете злой следователь, а Несторов — добрый.

— Нет, Меньшиков, — холодно сказал Несторов, — мы тут все злые. И в эти игры из американских фильмов играть не собираемся. Давай-ка ближе к телу.

— Давай, — прищурился Роман.

— Значит, так, — Несторов положил папку на стол перед собой, — спрашиваю сразу — сам признаваться будешь? Для ускорения процесса.

— В чем? — весьма натурально удивился Роман.

— Понятно, — кивнул Несторов, — не будешь. Но я на всякий случай подскажу, может, ты забыл.

— А закурить можно? — спросил Роман. — Надеюсь, добрую традицию угощать подследственных сигаретами не отменили?

— Не отменили, — Несторов кинул на стол пачку «Явы» и зажигалку, — кури на здоровье.

Роман закурил, и Несторов, задумчиво посмотрев в потолок, сказал:

— Во время концерта, проходившего во дворе «Крестов», был совершен побег. Бежал особо опасный преступник Чернов. Все указывает на то, что помощь в этом деле ему оказал популярный певец Роман Меньшиков. Другого варианта не остается. Поэтому я предлагаю Меньшикову добровольно рассказать, как все было.

— А этот Чернов, — Роман глубоко затянулся, — он что натворил-то?

— Это ты меня спрашиваешь? — Несторов засмеялся. — Ну ладно, я отвечу, только имей в виду, что все эти фокусы идут в зачет против тебя. Чернов — государственный преступник, он большой ученый и большой предатель. Продавал государственные тайны на Запад. Это я тебе по-простому объясняю.

— А я-то думал, что все государственные тайны уже давно проданы, и что продают их не ученые, а чиновники, — разочарованно произнес Роман. — Эх, кто бы у меня купил какую-нибудь тайну!

— Размечтался, — хмыкнул Несторов. — Ну так что, не вспоминается ничего?

— А что может вспомниться, если ничего не было?

— А вот тут имеются показания свидетелей, — Несторов открыл папку и заглянул в нее. — Вот, например, заключенный Баландин — хорошая фамилия! — показал, что видел, как певец Роман Меньшиков в перерыве между песнями помогал Чернову переодеваться в гражданскую одежду.

— Что?!! — Роман от удивления выронил сигарету. — У этого вашего Баландина с головой все в порядке?

— Не знаю, — Несторов пожал плечами, — обвинения против него оказались ложными, и он сейчас на свободе.

— Я бы этому Баландину мозги вправил, — зло буркнул Роман.

Он медленно нагнулся и подобрал сигарету.

— Так ведь не один Баландин это видел, — Несторов захлопнул папку, — Баландин — это, так сказать, семечки!

Он снова открыл папку и, заглянув в нее, сказал:

— Вот и лейтенант внутренней службы Семеряков видел, как артист Меньшиков передавал Чернову брюки и клетчатую рубашку.