Репетиция Апокалипсиса
Шрифт:
Успокоиться профессор Дубинский смог только через полчаса. Причём он словно во второй раз проснулся, обнаружив себя на полу под окном в позе эмбриона. Поднявшись на колени, он устремил печальный взгляд в мутные небеса и не без пафоса произнёс:
— Ну… хоть умереть по-человечески… можно?..
Небо промолчало.
— Понятно, — ответил сам себе Михаил Давыдович и пошёл умываться из пластиковой бутылки.
— А ведь баня нужна, — в ванной он понял, что уже пропах кислым потом, что тело требует воды, а краны безнадёжно молчат. В первый день Никонову и его помощникам что-то удалось выдавить из электростанции, насосы поработали,
Одевшись, профессор бесцельно вышел во двор. Какое-то время постоял у подъезда, прислушиваясь к живой мёртвой природе. Ни ветерка. Ни птичьего щебета. Ни запахов. Ничего… Пошёл, как в сказке, куда глаза глядят, и в соседнем дворе заметил мужчину, который с помощью шланга скачивал бензин из бака джипа.
— Я не ворую, — упредил его вопрос мужчина, — это джип моего друга.
— Да какая теперь разница, — пожал плечами Михаил Давыдович. — Вы ещё куда-то ездите? Ведь сказали, что мы словно под колпаком. Дальше определённого количества километров проехать нельзя.
— Не скажите. Я вот много чего занятного нашёл. Такие места в лесу…
— Интересно, — сказал профессор.
— А то! — в этот момент в кармане мужчины пропел мобильный телефон. Знаменитая мелодия включения «Nokia». Тот вытащил из кармана сотовый и грустно заметил: — По привычке таскаю сотовый телефон, всё думаю, вдруг мои позвонят… Откуда-нибудь. С того или с этого света. Глупо, да? Он и навёл меня на мысль, — кивнул на телефон, — что вся наша постиндустриальная цивилизация — пшик. Надо уметь выращивать хлеб, доить коров… Продукты скоро придут в негодность. Кончится запас автономного питания. И кто мы тогда? Первобытные люди, умеющие включать компьютер и выходить в интернет?
— Я тоже об этом думал, — согласился Дубинский.
— Что-то важное мы в жизни, в стране упустили. А ведь сколько храмов настроили! Правда, на один храм сколько телевизоров приходится… Вы кто по профессии?
— Мой друг Макар говорит, что никто. Профессор философии.
— А-а-а… — похоже, согласился с определением Макара мужчина. — А я бывший военный.
— Как Никонов?
— Это тот, который с утра в колокол бьёт? Нет, я другой. Я уже навоевался. Уже очень давно. Кстати, меня Василием звать, — мужчина протянул руку.
— Михаил, — ответил на рукопожатие профессор.
— Я последние годы мостостроителем работал. Образование у меня военно-инженерное. Понтонщик.
— Понтонщик? — нахмурил лоб Михаил, первая ассоциация у него почему-то возникла с жаргонизмом «понты».
— Понтоны, переправы…
— А-а! Понял.
— А из армии ушёл, ещё когда у нас непонятные войны по всем углам тлели. И на эту мысль меня солдаты простые, срочники обычные подвигли.
— ?
— Да всё просто. Мы как раз через одну горную речушку переправу делали, чтоб БМП могли пройти. Подробности опущу, не люблю вспоминать. Короче, бросили нашу роту, а тут так называемые бандформирования подоспели. Полроты я там потерял, пока о нас вспомнили. Пацаны-то воевать не умели… Сидим потом с ними на базе. Поминаем погибших. Плачем, как бабы. А один солдатик студент у меня был. Он вдруг вопросом задался: «Вот раньше, — говорит, — воевали «за веру, Царя и Отечество», потом «за Родину, за Сталина», а мы? Мы что? За яхту Абрамовича какого-нибудь? За виллу Гусинского?» И вопрос его колом у меня в груди встал. Ничего я ему ответить не смог. Подал рапорт и уволился.
— М-да, — посочувствовал Михаил Давыдович, который изо всех сил пытался понять далёкую для него военную жизнь.
— Хочешь, Миш, я тебе покажу, чего в лесу нашёл?
— Да, разумеется. Только потом на кладбище меня увезёшь?
— На кладбище? — насторожился Василий.
— Да друг там у меня, живёт и работает, — улыбнулся профессор, — хотя мне, наверное, уже давно там прогулы ставят.
— Все там будем, — согласился Василий, — поехали, — он открыл дверцу «Нивы», в бак которой только что перелил канистру.
От города отъехали, как показалось Михаилу Давыдовичу, не так далеко, свернули на просёлок в сосновый бор. Ещё пара километров, и Василий заглушил двигатель.
— Дальше пешком, — объявил он, вышел из машины и достал с заднего сидения карабин и клинок, похожий на мачете.
— А это зачем? — удивился Михаил Давыдович.
— На всякий случай. Если такое вокруг происходит, то и не знаешь, чего ждать. Пойдём. Сейчас сам всё увидишь.
Они углубились в лес, вошли в какую-то кричаще мёртвую зону бурелома. Поваленные хилые деревья, чёрная почва, усыпанная ржавой хвоей, лишённая мха, сосредоточенная мгла над всем пейзажем…
— Здесь что — тунгусский метеорит упал? — почему-то шёпотом спросил профессор.
— Пойдём-пойдём, — не стал отвечать Василий.
Несколько минут они буквально продирались сквозь безжизненные ветви и сучья поваленных деревьев. Михаил Давыдович уже пожалел, что пошёл вслед за Василием, которого знал чуть более часа. Но вдруг он увидел перед собой настоящую стену зелени. Оттуда буквально дышало жаром и, судя по редким лучам, пробивавшимся сквозь малые щели в зелёной крыше, где-то над всем этим палило солнце. Высокие древовидные папоротники, пальмы, лианы, сплошная зелень внизу и вверху… И горячая влажность, как в парилке.
— Тропический лес! — догадался Михаил Давыдович, которому приходилось бывать в Бразилии. — Тропический лес в Сибири? — тут же озадачился он.
— Во! — обрадовался, что удалось поделиться своим открытием, Василий. — Даже бамбук есть!
— С ума сойти! — обилие видов поражало.
— Далеко углубляться не будем. Во-первых, спаримся, во-вторых, я тут вчера такую гадину прикончил. Потом в энциклопедии вычитал, что это анаконда. Ну… или что-то похожее.
— Бррр, — передёрнуло Михаила Давыдовича. — Учитывая то, как быстро растут тропические леса, они поглотят наш город за месяц, а то и быстрее… Надо сказать Никонову.
— Ну, нашёл командира. Он сам не знает, что делать.
— Никто не знает, — согласился Дубинский.
— Откуда здесь всё это? Зачем? Я далеко не решился пройти. Один всё-таки боюсь.
— Да мне и вдвоём страшно, — признался профессор. — Единственное предположение, какое есть у меня в голове, — либо время сместилось, и мы сейчас стоим на пороге первобытных времён, несколько десятков тысяч лет назад, либо сместились полюса земли. Но для этого планета должна была кувыркнуться, а нас бы всех сдуло куда-нибудь в космос.