Репетиция Апокалипсиса
Шрифт:
— Ильгар! У тебя там с ментами подвязки нормальные? Слушай, тут дело такое, я пока в ванной был, какой-то придурок убил мою подругу, а потом угнал мою машину. Да, «лексус». Откуда мне знать, кто такой борзой. Ищите. Я за что вам плачу?
* * *
Никонов вздрогнул, он буквально почувствовал, что кто-то находится рядом. Оглянулся — никого. Вверху звёзды, внизу — огни города. Но чьё-то присутствие было таким ощутимым, что сжалось сердце.
— Никаких инфарктов! — скомандовал он себе и снова потянул язык
2
Яркая вспышка как будто открыла коридор, разорвав в клочья пространство. Эньлай успел-таки вильнуть рулём и разойтись уже по обочине с пролетевшей мимо «хондой». Испуг, вместе с липким холодным потом, пришёл позже. Он прижал машину к кювету и заглушил двигатель. Странное, едва уловимое чувство, что это уже было, что это какая-то прорвавшаяся из подсознания память будущего, которой у него ещё не должно быть, заставили содрогнуться не только обмякшее тело, но и застопоренное испугом сознание.
Странное дело, при любых опасных обстоятельствах последнее время вспоминались девочка и её мать… Просто вставали перед внутренним взором, и всё. Смотрели беззлобно, будто о чём-то хотели предупредить. И от этого взгляда нельзя было отвернуться, бессмысленно было метаться и рычать, кидаться в припадке ненависти к себе на землю. Уж, казалось бы, стольким детям бесплатно помог, давал деньги одиноким матерям, но от совести откупиться было нельзя. И теперь они появились снова. Мать держит девочку за руку. И стоят где-то между тем и этим миром.
— Простите меня, — сказал Эньлай вслух, как делал всякий раз, когда видел их, завёл автомобиль и рванул с места. — Что-то должно было случиться, — напомнил он сам себе.
И теперь образ матери и девочки заслонили собой Наташа и дети. Боль воткнулась и оборвалась в сердце. Лю снова испытал ужас. Он вдруг представил, что сейчас войдёт в дом, а он будет пуст. И нигде их не будет… Ничего более страшного Эньлай представить себе не мог. «Не привязывайся к земному больше, чем к небесному», — тихо говорила ему Наташа, когда он признавался в своей безумной любви. «Небесное для меня начинается в твоих глазах», — шептал Эньлай, а теперь улыбался, вспоминая об этом.
Странный путник возник на дороге из ниоткуда. Эньлай снова едва успел отвернуть. Пролетел по инерции сотню-полторы метров и остановил машину. «Да что же это такое!» Прёт по центру трассы… Показалось ещё, что у путника в руках пистолет. Бред какой-то… Нет, лучше быстрее ехать. Снова взгромоздился за руль и вдруг, неожиданно для самого себя, широко осенил себя крестным знамением. Потом дорогу.
— Помоги, Господи, благослови…
Сначала вроде ехал уже не так быстро. Даже притормаживая вблизи встречных. Но нога непроизвольно всё больше и больше выдавливала педаль газа. Он пытался нагнать не только время, но и ускользающую память, которая всё тише, всё неуловимее, но всё же напоминала: это уже было…
— Да у скольких людей так бывает, сто раз спрашивал! — пытался успокоить себя вслух Лю.
И, показалось, успокоил. Встречных вдруг не стало. Отремонтированная недавно дорога серо-жёлтой полосой летела под колёса. На спидометре — 145. Этакая военная хитрость для ГИБДД. За 150 отберут права, за 145 — штраф. Главное — следить. Надо было купить машину с круиз-контролем. Вообще никаких забот. Так нет же, решил помочь братьям-землякам.
Вдали замаячили стоп-сигналы идущих впереди машин. Эньлай пытался определить расстояние до них. Бессмысленно. Ночная трасса скрадывает расстояние. Но что-то подсказывало ему, что машины там, впереди, стоят.
И вдруг асфальт под колёсами взбугрился движущейся серо-коричневой массой. Он въехал в неё, прежде чем понял, что это, а понял, когда под колёсами омерзительно захрустело, зачавкало и почти на ультразвуке запищало. Всмотрелся в сектор, высвеченный фарами, и увидел армию крыс, двигавшуюся в город по шоссе. Такая и Щелкунчику не снилась. Это была река, из которой то и дело выныривали то крысиные морды, то омерзительные голые хвосты. Армия крыс шла в город. Как на параде. Только иногда строй сбивался, потому что какая-нибудь тварь перепрыгивала через другую или сразу через несколько.
— Крысы… Крысы бегут в город… — Лю снова поймал ускользающую мысль, но поймал лишь обрывки, буквально какие-то отголоски. — В город — значит, время ещё есть.
И тогда снова включил скорость и вдавил педаль в полик. Пусть покрышки обгрызают, если успеют.
У самого города хруст под колёсами сменился гулом за окном. Знакомым, но непривычным. Чуть опустил стекло и сразу понял: колокол.
Машину он на скорости воткнул в тупичок у подъезда и поблагодарил Бога за то, что никто не бросился под колёса. По лестницам взлетел, обгоняя ногами тахикардию. «Наташа!» — заготовил ещё час назад и хотел закричать с порога, но прямо в прихожей увидел собранных Наташу, Ваню, Васю и Люсю. Обессиленно сел на корточки и прижал к себе младшую.
— Надо ехать, Эник, — сказала Наташа.
— Я знаю — в храм, — ответил Лю.
— Откуда знаешь?
— А вот этого не знаю. Поехали. — Потом вдруг остановился, упал на колени перед образом Спасителя и сквозь выступившие слёзы прошептал: — Благодарю Тебя, Самый Добрый и Самый Светлый, благодарю за то, что Ты мне дал время. Благодарю Тебя за то, что Ты дал мне моих любимых… Прости меня… грешного.
Наташа смотрела на него с изумлением и любовью.
— Наверное, я уже опоздал? — Лю обернулся к любимой супруге.
— Учись, словно не можешь обрести и будто опасаешься утратить, — неожиданно ответила она любимым изречением Конфуция.
3
«Дорогой мой Михаил Давыдович.
Вот и закончились наши споры-дискуссии. Когда ты будешь читать это письмо, всё уже закончится, и всё уже начнётся. Прости мне грешному мою злую иронию. Просто прости, и ни о чём не спрашивай, как и я прощал тебя. И обязательно приходи ко мне. Спорить нам уже не о чем, а помолчать вместе порой важнее. Помнишь тот уголок в семнадцатом секторе кладбища, где сосновый бор похож на вход в изумрудный грот? Там у самого входа я купил себе земельки и, чтоб никого не обременять, сам вырыл могилку. Не знаю вот только, долго ли придётся там почивать. По-моему, совсем чуть-чуть, даже по нашим меркам.