Репетитор
Шрифт:
Когда я снова пришел в себя, было светло. За зарешеченным окном ярко светило солнце и весело посвистывали птицы. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем накануне. Судя по всему, действие наркотика, которым меня накачали, значительно ослабело. Жара уже не было, осталась только сильная жажда. Я осторожно огляделся вокруг. Светлая, довольно просторная комната. Типичная больничная палата. Кроме моей кровати, в ней находилась еще одна, не занятая. У кроватей стоят тумбочки, под кроватями утки, у окна шкаф, возле стены какие-то медицинские приборы. У двери на стуле сидит огромный человек и, скрестив на груди здоровенные руки, молча сверлит меня взглядом. Я тоже на всякий
Пожилой человек в белом халате, зашедший первым, явно является врачом. Из-за его плеча выглядывает квадратное усатое лицо, владелец которого, судя по всему, относится к правоохранительным органам. За усатым идут еще два каких-то тощих типа и, наконец, замыкает всю процессию Человек-гора, вставший со своего стула и загородивший собой дверь в палату. Сразу стало тесно и неуютно.
– Ну что, голубчик, как вы себя чувствуете? – задал врач традиционный вопрос, одновременно щупая мне пульс, осматривая зрачки и проводя другие положенные в таких случаях манипуляции.
– Хочу пить, а в остальном – все хорошо, все хорошо…, – ответил я ему хриплым голосом.
– Ну и прекрасно, голубчик, – обрадовался Айболит и, подав мне стакан воды, уступил место усатому.
Тот сюсюкать со мной не стал и сразу взял быка за рога.
– Гражданин Васильев Николай Васильевич, вы задержаны за нападение на сотрудников уголовного розыска. Я – следователь Гадульянов Роберт Валеевич. Сейчас вы встанете, оденетесь и пройдете с нами.
Тощие типы бросили мне мою одежду, естественно предварительно тщательно проверенную, а когда я оделся, Человек-гора, так и не сказав ни слова, заковал меня в наручники и повел к выходу.
6
И вот я все еще в Санкт-Петербурге, правда на этот раз помимо своей воли. Вместо жилища моего друга Маргулиса меня приютил следственный изолятор №47/4. Он гостеприимно раскрыл передо мной свои тяжелые двери, когда под конвоем троих помощников следователя Гадульянова меня доставили сюда из больницы.
Отобрав у меня все, что положено отбирать у несчастных арестантов в таких заведениях, Человек-гора лично привел меня в одиночную камеру. Там он, все также молча, снял с меня наручники и с грохотом закрыл дверь. Ну вот, оставь надежду всяк сюда входящий!
Что бы отвлечься от неприятностей, случившихся за последнее время, я решил провести тренировку по полной программе, благо, что обстановка позволяла. В камере было тихо и спокойно. Как в библиотеке.
Сначала я проделал упражнения на концентрацию внимания. Потом выполнил серию дыхательных упражнений, подготавливающих организм к физическим нагрузкам. Я почувствовал как энергия, разлитая в пространстве, начинает мощными потоками концентрироваться внутри меня и наполнять мое тело силой. Сила, собранная во мне, сама заставила меня перейти к силовой гимнастической разминке. Выполняя упражнение за упражнением, я будто снова слышал слова старого Исао, часто говорившего мне их в детстве: «Запомни малыш – дух рассекает камни».
Через час после начала тренировки я был готов приступить к отработке боевых приемов. Начал я с ударов руками, потом ногами, потом к их комбинациям, стараясь, чтобы все удары шли по идеальной кривой выверенной до миллиметра долгими годами повторений. Известно, что боксеры прогрессируют лет до двадцати пяти, в лучшем случае до тридцати. Затем наступает спад. Как правило, после сорока теряется сила удара и ослабевает реакция. Так обстоят дела со спортсменами. Мастера же восточных боевых искусств фактически прогрессируют до самой смерти. В семьдесят и даже восемьдесят лет они достигают такой силы удара, которой никогда не бывает у более молодых бойцов. Секрет этого в культуре движений. Оттачивая десятки лет одни и те же движения, старые мастера добиваются необычайной скорости и силы удара за счет правильного использования необходимых только для этого движения мышц, концентрации их в конечной точке, использования специальных видов дыхания.
После тренировки боевых приемов рукопашного боя, я перешел к упражнениям, развивающим гибкость суставов. Традиционная восточная медицина насчитала в организме человека триста шестьдесят пять суставов. Важность гибкости тела понимал еще китаец Лао-цзы в пятом веке до нашей эры. Он писал, что «все существа и растения при своем рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое – это то, что погибает, а нежное и слабое – это то, что начинает жить». Дедушка Исай придавал разработке суставов огромное значение и помногу часов мучил меня разными видами растяжек, шпагатов и прогибов.
Несмотря на то, что размеры камеры не позволяли мне повторить большинство приемов боевой акробатики, кое-что из арсенала Черного Леопарда я все же сумел исполнить и в этих тесных стенах.
Тренировка закончилась массажем для укрепления и закалки тела. После такой хорошей разминки я находился в состоянии, когда чувствуешь себя всемогущим. Именно в этом состоянии самураи вели «синкэнсёбу-но-ката» – войну не на жизнь, а на смерть. Чтобы выйти из этого состояния я проделал ряд дыхательных упражнений для расслабления.
Так я с пользой провел несколько часов. Никто ко мне не заглядывал, никто не стучал в стену из соседних камер. Мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Вечером я скромно поужинал пшенной кашей с куском хлеба и кружкой чая на десерт, которые мне принес охранник. Принимая во внимание место действия и обстоятельства, еда была вполне приличной. После ужина я решил, что утро вечера мудренее и лег спать, надеясь, что утро принесет что-нибудь новенькое и интересное.
Однако утром ничего особенного не произошло. Меня опять покормили и оставили одного. Возможно, мои неизвестные противники хотели испытать меня на психологическую устойчивость, держа в неведении и обрекая на бездеятельность. Однако я спокойно ждал, что будет дальше, понимая, что раз вокруг меня идет какая-то хитрая игра, рано или поздно я обо всем узнаю. Умением ждать я давно овладел в совершенстве и поэтому зря не напрягался.
На третий день, видимо решив, что они достаточно меня помучили, мои противники перешли к активным действиям. Едва охранник унес посуду после завтрака, как в замке загремел ключ, дверь отворилась, и на пороге камеры появился уже знакомый мне Александр Александрович. Он по-прежнему грозно хмурил брови и выглядел еще менее дружелюбно, чем при нашей первой встрече.
– Приятно видеть хоть одно знакомое лицо в этой юдоли скорби, – приветствовал я его.
– Вы все ерничаете Баринов, – сердито ответил мне Александр Александрович, – а ведь на вашем месте нужно вести себя поскромнее. Я ведь обещал, что мы с вами еще встретимся. Как видите, я свое обещание сдержал. Теперь надеюсь, что ваши дела не помешают нам наконец-то серьезно и обстоятельно поговорить. От этого разговора будет зависеть не только ваша дальнейшая судьба, но и возможно даже жизнь.