Репортаж о черном «мерседесе»
Шрифт:
– Ни в коем случае! Разве математики способны на такие изыски: «Теперь, – начал он, выходя из себя, но остановился».
– Понятно, все кончилось хорошо. А какие планы на вечер у нас?
– Сейчас выхожу, я только твоего звонка ждала. Мне нужно успеть в четыре школы, и все!
– Может, я подвезу?
– Боже упаси! Если учителя увидят, как я на «Мерседесе» подъезжаю, наверняка ничего не возьмут. Решат, что это на их кровные куплено, прибыль с задачников.
– Как скажешь. Какая школа у тебя последняя?
– Двенадцатая. Это на Кораблестроителей.
– В семь?
– Да.
– Тогда до вечера. – Я осторожно повесил трубку и тихонько мурлыкнул. Она ждала моего звонка! Эта маленькая оговорка стоила сотни комплиментов.
Я купил ей хризантемы – не очень дорого, но пышно и красиво; увидев на мосту через Смоленку, остановился метрах в десяти, а пока она бежала, вышел из машины, подошел к правой дверце, открыл и, когда до Лены оставалось всего два шага, достал букет и протянул ей.
– Спасибо… – Аленушка грустно улыбнулась и зарылась носом в цветы. – Садом пахнут. Представляешь, а меня в Москву отправляют…
– Как в Москву? – опешил я.
– В командировку. Наталья заболела, придется ехать вместо нее.
– Когда?
– Утром. Поезд в семь, – она придвинулась и ткнулась головой в плечо. – Так не вовремя…
– А ты откажись!
– Сама не хочу, – вздохнула она. – Некому больше. С оптовиками разбираться надо, по точкам проехать. В общем, никак.
– Ну, время еще есть, – неловко попытался утешить я, отвел в сторону букет и крепко ее обнял.
– У меня ничего не собрано, – горячо прошептала она в самое ухо. – Продукты надо купить.
То, как доверчиво она ко мне прижималась, побуждало повернуть голову, немного наклониться и наконец-то поцеловать ее желанные губы. Вот только Леночка в эти мгновения
– Купим по дороге, – не выдержал я. – Садись.
Она забралась в машину, прижала цветы к себе, и с полной безнадежностью уставилась в пол.
– Не грусти так, Леночка. Все будет хорошо… – Она молча, но уже с интересом покосилась в мою сторону. Я тут же вспомнил, чего не хватает в начатой фразе, и попытался перевести разговор в другое русло: – Ты, кажется, еще что-то хотела мне процитировать?
– Одни ужастики в голове, – вздохнула она: – «И вдруг попадают они с неожиданной хворью в больницу, видят вокруг себя искалеченных, искромсанных бандитскими ножами и хирургическими скальпелями людей…»
– Зачем же так печально.
– «Одна уверенная в себе рука хирурга направляла инструмент, а другая манипулировала управляющей рукояткой на его конце».
Тут я не выдержал, резко свернул к тротуару, вдавил педаль тормоза и захохотал. Лена, глядя на меня, тоже улыбнулась.
– Хорошо, – кивнул я, отдышавшись, – а арбуз выбросим?
– Какой арбуз? – встрепенулась она.
– Который я приготовил для минипикника. Нам ведь некогда?
– Некогда, – согласилась Леночка. – Но не до такой же степени?!
Отправляться за город мы не стали – проехали за Прибалтийскую, миновали старые разномастные гаражи и остановились у самой кромки Финского залива. Наш народ от владельцев «Мерседесов» предпочитает держаться подальше, так что посидели мы все-таки наедине, если не считать любопытной дворняги, все время крутившейся вокруг. Потом, перед самым закрытием, успели заскочить в универсам слева от гостиницы и около десяти подъехали к ее дому.
– Значит, завтра в Москву? – глупо переспросил я.
– В Москву.
Когда я теперь ее увижу? Как она отнесется ко мне после долгой разлуки? А вдруг столица переменит ее судьбу, и я уже больше никогда не увижу черных глаз и волос цвета вороного крыла. Она посматривала на дом и задумчиво покусывала губу.
– Извини, – даже не знаю, как из меня выскочила столь нахальная просьба, – мне нужно сделать важный звонок. От тебя можно позвонить?
– Конечно, – с облегчением кивнула она, – пойдем.
Жила Леночка не «вах-х». То есть, вполне нормально жила, как половина города – трехкомнатная коммуналка в блочной девятиэтажке. Правда, как я понял, на них с мамой приходились две комнаты, а третья досталась одинокому соседу средних лет без особо вредных привычек. Обычная обстановка, стандартная планировка, телевизор, видик, магнитофон. Все как у всех. Просто при словах «коммерческий директор» ожидаешь чего-то этакого… В первый миг я испытал разочарование, потом облегчение – раз она живет так же, как и я, то нам будет куда легче найти общий язык. У нее явно не выработалось привычки получать по бриллиантовому колье на каждый день рожденья, а на обычный букет я как-нибудь разорюсь даже не раз в год, а пару раз в месяц.
Боюсь только для Аленушки, знающей меня лишь в «обрамлении» черного «Мерседеса» с АБС, музыкальным центром и коробкой-автоматом, моя комната в «хрущевке» тоже окажется разочарованием. Что будет потом? Не буду загадывать вперед… А вдруг, и у нее вырвется вздох облегчения? Ведь не выбрала же она себе мужа среди наверняка немалого круга знакомых коммерсантов. А к такой красотке, как она, любой прилепился бы, пища от восторга и растопырив кошелек, – только подмигни.
– Телефон здесь, на тумбочке, – кивнула Елена и деликатно ушла в комнату.
Я на минуту растерялся – совершенно вылетело из головы, что предстоит «важный» звонок, но вовремя сообразил, как выкрутиться, и набрал Сименковский телефон. Трубку сняли сразу:
– Алло?
– Ты уже дома?
– А-а, бочонок пива? – обрадовался Юра. – А где же мне еще быть? Меня до одиннадцати вечера никогда не задерживают. Особенно, когда в чужих документах копаюсь.
– Пустили к бумажкам?
– А куда они денутся? Я представился адвокатом, пугнул их прокуратурой, помахал Кодексом, пообещал отозвать лицензию и потребовать полный аудит, объяснил про приостановление деятельности и арест имущества до решения суда – они и струхнули.
– Странно. Геннадий Петрович рассказывал, как там исполнителя даже на территорию не пустили.
– Мне за такие визиты тоже могли по шее накостылять, но некому оказалось. Ихнего «генерального» Геннадий Петрович с приятелем сговорились увезти чегой-то подписывать. То есть, приятель увез, а Геннадий Петрович остался меня конвоировать. А остальная шушера там ни хрена не знает. Так, сидят для штатного расписания. Тетки все старперные, совдеповского изготовления, они при слове «прокурор» мелко вздрагивают и в лице меняются, а уж от призрака аудиторской проверки даже честный бухгалтер может трусики обмочить. К тому же там и прятать оказалось нечего.
– Как?
– А вот так. За хозяина там какой-то Дмитрий Мурадов. Так вот: ни хрена он не ворует. Он просто дурак. Или сволочь. Вести дело таким образом можно только из желания как можно сильнее нагадить всем, кого достанешь.
– А как там ведутся дела? – Я быстренько достал из нагрудного кармана блокнот и ручку.
– Четко и подробно сказать не могу, времени копаться не хватало, но общее впечатление такое: все заказы хозяин скидывает через подставную фирму, но деньги назад не возвращает…
– Ворует? – радостно подхватил я.
– В том-то и дело, что нет! – осадил меня Юра. – Он ни ворует ни копейки! Немножко мелочи у посредника, конечно, остается, но это не криминал. Слушай сюда. Твоя «Эпоха» входит в холдинг «Вечность», и все бабки, которые она зарабатывает, возвращаются в холдинг в виде акций. Они там уже фирм семь скупили – какой-то комбинат в Приозерске, лесозаготовительную контору, пару заводиков в Питере, колбасный цех на Парнасе и еще что-то, не помню. В общем, со стороны посмотреть, так «Вечность» жиреет и процветает.
– А изнутри?
– В холдинге – ажур. Но вот издательство не платит никому и ничего. Диагноз у хозяина такой – клиническая жадность. Налоги-дивиденды-зарплаты-поставки-оборудование-бумага – никто, ничего, ни за что и никогда не получал. Так что богатство дутое. Издательство уже лежит на боку и через пару месяцев всплывет кверху брюхом, как зеркальный карп в сточной канаве. На нем висит столько долгов, что «МММ» лопнуло бы от зависти. Теперь у него осталось два пути: в лучшем случае оно успеет продать оборудование, здание, площади и закрыться, оставив кредиторов посыпать голову пеплом, а в худшем – его успеют обанкротить, и тогда оно утопит весь холдинг.
– Почему? – не понял я. – Как это: «обанкротить»?
– Ох, бестолочь, – вздохнул Юрик, – элементарных вещей не знаешь. Если вкратце, то кредиторы требуют вернуть долги, объявляют «Эпоху» банкротом, описывают имущество и получают доступ ко всему, в том числе и к этим бумажкам, которые я просмотрел. С такими доказательствами они вполне могут подать на холдинг в суд и имеют вполне реальный шанс выцарапать свое кровное. Хотя в таких случаях в бухгалтериях обычно случаются пожары. Или кражи со взломом.
– Подожди, – остановил я Юру. – Директор говорил, что они уже подавали в арбитраж на посредника, и им в иске отказали.
– Разумеется. Посредническая фирма что от «Вечности» в виде товара получает, то в виде акций и отдает. А отношения внутри холдинга ее не касаются.
– Значит, все честно? – не поверил я столь позорному итогу своего расследования.
– Пока кредиторы не жалуются – да.
Я немного помолчал, собираясь с мыслями, потом вернулся к тому, с чего все и началось:
– А как же зарплата рабочих?
– Никак. Издательство разорилось, денег нет. На бирже труда пособие получат.
– Слава богу, – вздохнул я. – Хоть что-то для заметки подойдет. Значит, на улицу вот-вот выгонят около сотни трудящихся?
– Можешь смело умножать эту цифру на семь, – посоветовал Юра. – При таком стиле руководства Мурадов через год и остальные предприятия на дно пустит.
– Отлично, – обрадовался я. – Это уже на трехстраничную статью потянет. А потом?
– Надеешься, – рассмеялся Сименко, – что он всю Россию по ветру развеет? Не получится. Напорется рано или поздно на серьезных людей, которые плакать не станут, а приедут к нему домой, да и всадят в лобешник длинный стальной дюбель – для повышения сообразительности. Это называется: «Добавить в организм железа». Должен сказать – самый гуманный из вариантов.
– Ладно, – кивнул я, прикидывая, что можно состряпать из всего услышанного. – Спасибо.
– Пожалуйста, – лениво отозвался Юра. – Вяленую рыбу на завтра я достану. Пока.
«Бочонок пива!» – вспомнил я и тихонько заскулил. Одни расходы с этим книгопечатаньем!
– Это ты? – выглянула в коридор Лена. – Ну как?
– Тоска, – развел я руками. – Рассчитывал на «подвал» [26] , а получается маленькая статейка.
– Сочувствую, – улыбнулась она, и в свете тусклой лампы блеснули ровные зубы.
– Ничего, бывает и хуже.
– Это как?
– Да
Леночка рассмеялась, а потом неожиданно предложила:
– Хочешь кофе?
– Хочу!
Как выяснилось, растворимого кофе Лена не признает, и варит настоящий, по всем правилам: сперва мелет порцию (одну!), потом заливает холодной водой, дает чуть-чуть настояться, три раза доводит до кипения, выдерживает несколько минут, и только потом разливает по чашкам. Будь я истинным гурманом, этот напиток доставил бы мне огромное наслаждение. А так: кофе как кофе. Гораздо приятнее наблюдать, как Аленка жмурится при каждом глотке, вдумчиво шевелит вишневыми губами, между которыми временами проглядывает розовый кончик языка. Кофе без сахара, а губки кажутся такими сладкими…
– Боже мой, – охнула Лена. – Мне через пять часов вставать, а я еще ничего не собрала!
– Почему так рано? – время только-только перевалило за полночь.
– Поезд в семь. А до него еще добраться надо, да еще в такую рань. На первый автобус нужно попасть, а то опоздаю.
– Зачем такие хлопоты? – не понял я. – Отвезу на машине.
– Не нужно, – отмахнулась Лена. – Вставать ни свет не заря, за мной ехать, потом на вокзал. Хоть ты выспись!
– Все намного проще, – остановил я ее. – Просто лягу в машине, и все. Когда соберешься, выйдешь и разбудишь.
– Еще чего, – возмущенно фыркнула она, – в машине спать! Что мы, в лесу что ли?
Вот так я впервые остался у нее ночевать. Всех тех, кто уже успел представить, как я приникаю к нежным чувственным губам, как сжимаю ладонью плотную, чуть смугловатую, с алым соском девичью грудь, а потом скольжу рукою по бархатистой коже к широким бедрам, как целую гладкий прохладный живот, слушая страстное прерывистое дыхание, как ласкаю пушок внизу живота и как проникаю во врата наслаждения, – вынужден разочаровать. Мы даже не поцеловались. Не верите? А попробуйте нормально пообщаться с девушкой, когда за тоненькой стенкой отчетливо слышно сладкое посапывание ее отдыхающей мамочки, по коридору бродит угрюмый сосед, которого от любопытства замучила бессонница, а сама подруга поминутно вскакивает и начинает запихивать в объемистые сумки то юбку, то жакет, то кофточку, то еще что-нибудь?! Мы просто разговаривали и пили кофе.
Как вспомню – до сих пор в животе булькает…
Если честно – это была незабываемая ночь. Пусть мы так и не оказались в одной постели, но зато поняли, что можем бесконечно общаться и не надоедать друг другу, что понимаем друг друга с полуслова, полужеста, полунамека. Пожалуй, впервые в жизни я ощутил, что с этой вот женщиной можно остаться вместе навсегда, и не смотреть по сторонам, не искать новых ощущений, новых знакомств. Что помимо внешней красоты в ней есть душа, к которой тоже хочется прикоснуться, слиться воедино.
А потом было утро. Небо за окном начало неторопливо светлеть. На плите уже в десятый раз закипала жезла, Лена привычно делала бутерброды. Посмотрела на часы, включила телевизор. Там начинались новости.
Попивая раскаленный напиток востока, мы выслушали про новые идеи депутатов Думы, про страшную эпидемию в Чаде и скромное землетрясение в Японии, про вечернее ограбление круглосуточного ларька, и вдруг…
– Вчера, около часа ночи был обнаружен труп Ткача Геннадия Петровича, механика издательства «Эпоха». По подозрению в убийстве задержан Сименко Юрий Романович, личность без определенных занятий; его сообщник, Стайкин Сергей Александрович, разыскивается.
Сказать, что у меня кусок застрял в горле – значило ничего не сказать. Кофе заклинило, точно рыбную кость. Я осторожно покосился на Лену.
– Э-э, – медленно начала она, – э-это не про тебя? С-случайно?
– Тебе не кажется, – спросил я, огромным усилием воли проглотив одеревеневшее питье, – что на эту ночь у меня было алиби?26
Материал во всю нижнюю часть газетного листа.
Не знаю, кто о чем думает, услышав обвинение в убийстве, а я первым делом испугался того, что если задержат на «Мерседесе», то отберут, и хрен когда назад получишь. Надо спрятать, пока не поздно. В гараж нельзя, он мой, найдут. Ставить на стоянку – дорого. Остается одно: приткнуть туда, где взял – во двор детского садика. Авось не захочет Валерий Алексеевич прикарманить назад подаренное имущество.
Лену на вокзал я все равно отвез. Но настроение было испорчено безнадежно, и прощание получилось скомканным. Донес ей сумки до вагона, помог закинуть на полку. «Пока», «Пока» – и разошлись.
Дожидаться отхода поезда я не стал – добежал до машины, завел и, шалея от собственной наглости, прямо по Невскому рванул на Васильевский остров. Ни один гаишник внимания на ранний «мерс» не обратил – минут через десять мой «Мерседес» выскочил на Большой проспект, а еще через две минуты зарулил в пустой дворик. Я запер машину, почти бегом домчался до Малого проспекта, завернул за угол и только потом немного расслабился. «Мерседес», пожалуй, в безопасности – осталось уяснить, как обстоят дела у его владельца.
Васильевский остров я знаю не очень хорошо, поэтому не могу точно сказать, в каком сквере устало опустился на скамейку, расслабленно откинул голову назад и принялся думать думу, греясь в ласковых утренних лучах.
То, что я никого жизни не лишал, в доказательствах не нуждалось. Во всяком случае, для меня. Юрка в одиннадцать был у себя, и вряд ли этого домоседа могло понести на улицу на ночь глядя. А если и понесло – никого он не убивал. Как там сказали? «… личность без определенных занятий». Но я-то знаю, чем он занимался! Чем занимались мы трое… Схема преступления напрашивалась сама собой: одного любопытного прикончить, двух других посадить за его убийство. И все шито-крыто! Кто мог провернуть подобную операцию? Вот-вот. Начхать им всем на мое алиби, им меня засадить требуется.
В стройной картине не хватало двух кирпичиков: как они узнали, что я тоже занимаюсь издательством? Ведь Юра и Геннадий Петрович ходили туда вдвоем, а я специально старался выглядеть ни при чем. И как они успели так быстро все провернуть? Милиция – не милиция, но подготовить убийство, да так, чтобы подставить конкретных людей – на это ведь время нужно. Хотя, с другой стороны, уже начались накладки: ведь я на свободе, и у меня алиби!Впрочем, главное сейчас не то, кто и как убил председателя профкома, главное – почему? Ведь, если верить Юре, в фирме все чисто и законно!
В работе журналиста есть свои основы техники безопасности. Первейший закон желающего умереть своей смертью рыцаря пера гласит: немедленно сбрасывать опасную информацию! Узнав нечто из ряда вон выходящее, сразу звонить в редакцию и рассказывать, послать пару писем друзьям; в конце концов – просто останавливать прохожих на улице и спрашивать:
– Я из газеты «Чирик-бум-бум», мы проводим социальный опрос. Как вы относитесь к тому, что ваш мэр зарезал секретаршу? Вот тут и фактики есть.
Может показаться, что я утрирую, но как только вы успели разболтать секрет трем-четырем людям, убивать вас смысла уже нет – тайна ушла. Преступнику нужно думать уже о своей шкуре, а не о вашей. Так что среди журналистов погибают только дураки. Или ты захотел самолично владеть тайной, и тогда ты дурак, или страшишься поделиться со знакомыми и коллегами, чтобы они не воспользовались твоим открытием – опять же дурак [27] .
Лично я не собирался рисковать жизнью и свободой ради сомнительной славы публициста и готов был немедленно «скинуть» все, что только знал. Беда в том, что я ничего не знал. Да, Юра успел рассказать основное – и холдинг, и посредники действовали глупо, но законно. Однако за такую информацию не убивают. Что еще? Зарплату не платят? Издательство вот-вот разорится? Да этого никто и не скрывает! Тогда что?
В Африке есть древний способ охоты на обезьян: в тыкве делается небольшое отверстие и внутрь кидается банан. Обезьянка просовывает лапку, хватает фрукт, но сжатую в кулак лапу вытащить уже не может. Орет, мечется, боится, а разжать ладонь не догадывается. Сейчас я сам оказался такой обезьяной. Разница лишь в том, что та не догадывается бросить банан, а я не знаю, что бросать. Остается только визжать и дергаться в ожидании охотника.27
Бывают, конечно, ситуации, когда корреспондента убивают не за знание, а за убеждения. Но это уже не журналистика, это – политика.