Репортёр
Шрифт:
Только сейчас он рассмотрел свою спасительницу. Это была немного круглолицая молодая чешка лет тридцати. Ее непослушные светлые волосы, рассыпаясь по плечам, напоминали некий картинный образ, что изображали старинные художники. Щеки ж выделялись маленькими бугорочками, подчеркивая большие выразительные голубые глаза. Испытывая неловкость или смущение, она слегка прикусывала нижнюю губу, отчего ее лицо принимало детскую непосредственность и простоту. Едва заметная полнота вовсе не портила ее стройной фигуры, а, наоборот, придавала особую женственность.
– Вы
– Очень, – даже не взглянув на русского, бросила Марта.
– Простите, что я доставил вам столько хлопот и неудобств… Честное слово, простите… Я помню, как мы сидели, пили, разговаривали. Оказалось, что они тоже были там же, где и я. Мне было интересно кое-что узнать. Мы говорили о политике – русской политике, европейской, потом рассказывали анекдоты…
– С грязными словами, – съехидничала Марта, вспомнив, каким развязанным был этот русский вчера в том ресторанчике.
– Вы и эти слова знаете? – спросил изумленный Алексей.
– Так ведь вы, русские, без этих слов жить не можете! Наверное, даже о любви говорите этими словами.
– О любви?... Нет, для любви у нас другие слова есть. Красивые… Чистые. Нежные. А грязные слова… Это правда, без них русская речь, что…
Он на секунду задумался, подыскивая сравнение.
– … что брачная ночь без невесты!
И рассмеялся, но снова застонал, схватившись за бок.
«Наверное, без больницы не обойтись, – подумала Марта, глядя на него. – Кто там сегодня дежурный доктор? Не помню. Схожу, а там решим, что делать с ним. Да и мобильник надо забрать…».
– Я пойду в больницу. Вам нужна помощь врача. И еще вам надо лежать. Много лежать. Rozumite?
– А как же! Конечно, разумею.
Марта усмехнулась и пошла на кухню. Побыв там несколько минут, она возвратилась с небольшим подносом.
– Я иду в больницу. Здесь сыр, хлеб… Хлеб cerstv'y. Dodrou chut’[8]. Приятного аппетита.
Алексей удивленно посмотрел на приготовленные ему бутерброды.
– Какой же он черствый? Хороший мягкий хлеб.
Марта пыталась вспомнить нужное русское слово, но никак не могла.
– Ano, chleb cerstv'y[9]. Моя подруга вчера купила в маркете.
И, взяв один бутерброд, она слегка надавила на него.
– Ага, понял! – рассмеялся Алексей, хватаясь за больные ребра. – По-вашему «черствый», а по-нашему – свежий. Так?
– Ano, свежий, – облегченно вздохнула Марта, вспомнив подходящее слово. – Тут kava, вода. Hork'a[10].
– Горькая вода? – опять изумился Алексей. – А для чего? Вы что, готовите кофе на горькой воде?
– Jezismarie[11], – всплеснула руками Марта, – как вы не можете понять! Voda je hork'a. To znamena[12]…
– Да я понимаю вас, – хотя Алексей ничего не понимал. – Горькая – значит без сахара, и не кислая.
Марта попыталась изобразить жестом значение того слова, которое русскому было непонятно. Она дотронулась до термоса и тут же стала дуть на руки:
– Hork'a voda! Hork'a!
– Да так бы сразу и сказали! – хохотал Алексей,
Улыбнулась и Марта, снова вспомнив знакомое русское слово. Алексей же не мог остановиться от смеха:
– Черствый хлеб! Горькая вода! А как тогда будет «горькая»?
– Hork'a, – перевела Марта, ожидая новую реакцию гостя.
– Как? Опять «горка»? – глаза Алексея округлились от изумления.
– Hor–k'a, – по слогам повторила Марта.
– Боже, как вы понимаете друг друга?
– Точно так же, как вы понимаете свои грязные слова, – вспыхнула Марта и пошла к двери, оставив Алексея одного в комнате.
3
…Несмотря на то, что утро выдалось пасмурное и накрапывал дождик, в городском парке было людно. Работали детские аттракционы, негромко играла музыка, под навесами кафе сидели посетители, наслаждаясь ароматом утреннего кофе.
Марта прошла мимо того места, где ночью увидела пьяного незнакомца. Следов борьбы там уже не было видно: на этой лужайке стайка детей гоняла мячик, заливаясь веселым смехом и радостными криками.
«Дернуло меня пойти по этой аллее, – думала Марта. – Теперь попробуй объясни кому-нибудь, как и почему этот русский очутился в моей постели, да еще вдрызг пьяный, грязный и избитый. Лучше бы сразу вызвать полицию, так нет, решила проявить милосердие».
Когда она пришла в клинику, доктор Недамански как раз сдал дежурство и собирался домой. Марта обрадовалась этому, потому что он считался душой всего коллектива, умел понять проблемы каждого, не участвовал в сплетнях и пересудах про своих коллег. Его преклонный возраст – под 60 – не мешал ему быть очень общительным, веселым, совершенно безобидным человеком. Сотрудники клиники часто делились с ним своими секретами, зная, что доктору Недамански можно довериться.
Увидев Марту, он радушно улыбнулся и поздоровался, когда та вышла из своего отделения с мобильным телефоном, на ходу проверяя, не звонил ли после их размолвки Гонза. Но никаких звонков или сообщений не было.
– Доктор Недамански, – смущенно улыбнулась Марта, – я хотела бы просить вас об одной любезности.
– С радостью, милая Марта, – он учтиво взял ее под руку и провел в свой кабинет, где никого не было.
– Доктор Недамански, мне страшно неловко обременять вас, тем более после дежурства, но со своей просьбой я могу обратиться лишь к вам. Это моя личная просьба…
Доктор присел за стол и вопросительно посмотрел на Марту.
– Не могли бы вы осмотреть одного человека… Мужчину… Я его нашла сегодня ночью в парке и вынуждена была привести к себе домой, потому что забыла телефон и не могла вызвать…
Она показала свой мобильник, который от волнения теребила в руках.
– Ему было очень плохо… Там следы побоев… Видимо, кто-то его… Я сделала, что смогла. Но я хотела бы просить вас, доктор, осмотреть его, потому что мне кажется…
– Вот и посмотрим вашего друга, – улыбнулся доктор Недамански, не требуя больше никаких объяснений и понимая, что в этой истории есть что-то личное.