Решающий поединок
Шрифт:
Наша размолвка длилась почти год. Но разговор у нас все-таки состоялся. Откровенный мужской разговор. После многочисленных «А кто тебе это сказал?.. А не этот ли передал?..» докопались до истины. А она оказалась простой. Наши взаимоотношения, подкрепляемые авторитетом побед, кое-кому начали мешать. Золотой глянец успехов сборной СССР не мог скрыть от наших глаз недочетов. Выступление на олимпиаде мы иначе как провалом не называли. Не стесняясь, мы говорили об этом вслух. Начальник команды пытался нас осадить, и не однажды, да Медведь напомнил ему о подготовке к Токийской олимпиаде, когда все, кроме нас, подошли к Играм перетренированными:
В нашем «доброхоте» разобрались. Он ушел с этого поста. С Александром мы вновь стали настоящими друзьями. Не осталось никаких недомолвок, а дружба стала цениться нами еще выше. И она — наше самое главное приобретение спортивных дней.
Неясен и слаб росток дружбы. Должны пройти годы, чтобы вырос он и окреп. Над ним прошумят буйные ветры, пройдут обильные и ласковые дожди, повеют суховеи. Будет зима, но придет и лето. Это знает каждый, кто верит в крепкую мужскую дружбу.
< image l:href="#"/>После остаются легенды
Самолеты, стартуя с бетонных дорожек Шереметьева, делали плавный разворот над березовыми рощами, оранжево-желтыми скатертями полей и брали курс на столицу Баварии. Пассажиры, все в одинаково строгих темно-синих костюмах, занимались вроде бы обычными делами: читали, переговаривались, разгадывали кроссворды. Но одна существенная деталь отличала эти авиарейсы от обычных: тренеров, массажистов, врачей, спортсменов и арбитров ждали Олимпийские игры 1972 года.
Что и как там будет?
— Как, думаешь, встретят? — обращается ко мне Сергей Андреевич. Если так же, как в Мехико-Сити…
Эти трудные старты… «Мехико-Мехико. Трара-ра!!! Мехико-Мехико. Тра-ра-ра!!!» Петардами взрываются возгласы смуглых болельщиков. Фейерверк в черном небе — огненная свистопляска звездного конфетти. Пиршество красок, буйный и зажигательный гитарный перебор. Сомбреро и позументы. Таковы марьячас — бродячие артисты страны ацтеков. Виртуозы. «Синьор, не сыграть ли вам? Мы можем все и где угодно. На свадьбе, свидании, похоронах. Нам ведь ничего не стоит. Вам синьор — десять песо».
В Мехико я впервые приехал не участником, а туристом. Чувствовал себя неуютно. Все время с ребятами — вот они рядом, — а они уже далеко от меня. Уходят своими мыслями в очередной поединок. Сижу на скамейке для запасных. Наблюдаю, как теперь уже в моем весе выступает Саша Медведь. Он уже сквитался с Дитрихом. Долго он ждал этой встречи, с 1961 года, с Иокогамы. Дождался. Теперь расправляется с Кристофом.
Нет, не получилось у Кристофа ничего. Не стал он первым и у себя дома в Толидо в 1966 году. Вновь я сумел его обойти.
А ведь все у парня есть. Рост под 190, вполне приемлемая техника, оптимальный вес—114 кг. Был вроде и характер, но в последнем, наверное, и ошиблись. Вон, как его теснит с ковра Александр. А Александр далеко не в лучшей форме. Выиграв у Ларри, приходит в раздевалку, плюхается на раскладушку без сознания. Еле успеваем его отмассировать для
Нет. История не повторяется. Каждая страна — это совсем иное.
Мюнхен встречает нас промозглым ветром. Поеживаемся после московского зноя. По хмурому небу перекатываются набрякшие желваки туч. Равнодушие аэровокзала. Скорее любопытство, чем приветливость таможенников. Ждем багаж. Посадка в автобусы. Петляем по улицам, упорно придерживаясь видного издалека ориентира — телебашни.
Автобус объезжает деревню по петле шоссейной магистрали, ныряет в тоннель. За окнами теперь лишь цоколи зданий. Останавливаемся. Лифтами поднимаемся на первый этаж.
— Меня к себе по старой памяти берешь? — обращаюсь к Медведю.
— А ты что, настроился традицию ломать? Ну уж дудки. Вот отработаю свою третью, последнюю, олимпиаду, тогда разбежимся по разным углам.
Спрашиваю для вида. Мешать, конечно, не буду, знаю, что к чему.
«Тебе легче, — говорят друзья. — Ты не выступаешь». Будь на их месте, думал бы так же, поэтому и не возражаю. Встаю в пять. Самому успеть бы сделать зарядку до пота, зарастать жирком не хочется. День рваный, из кусочков. Вроде все обдумал. Но неожиданности на каждом шагу. Думал, посмотрю толком Олимпиаду. Куда там. Проношусь мимо рядов телевизоров, на ходу подмечая, что там мелькает на экранах. Не пропустить бы своих, своих бы не пропустить! Мне и надо-то всего два поединка Медведя увидеть. Особенно с американцем Тейлором.
Вокруг Криса Тейлора всегда толпа. Он привлекает зевак своим чудовищным весом — под двести килограммов. Ходит, переваливаясь с ноги на ногу. Саша утверждает, что Тейлор резок необычайно.
— При его-то весе? — удивился я.
— Вот это-то и удивительно, — озадаченно промолвил тренер. Крис заявил, что ему нужна в Мюнхене медаль, только золотая.
…Саша на ковре против него словно мальчик. И смех и грех, но двукратный олимпийский чемпион перед Тейлором будто мышь перед горою. Александр кружит вокруг американского «тяжа», непрестанно дергает его. Медведю останавливаться нельзя — Тейлор сомнет. Выхватить американца за ноги тоже нельзя — придавит своей тушей. То запрещено, это… Поди разгрызи такой орешек. Саша уже встречался с ним и знает, что расшатать такую двухцентнерную колоду нелегко. Тейлор прет на Медведя животом, выталкивает его с ковра. Получается, что Медведь не борется. Арбитр в растерянности свистит.
— Да что же за дурак, — негодует, Преображенский. — Ведь выталкивает же, натуральным образом выталкивает Сашку американец.
— Выпихивает, ясно.
Ступенькой ниже нас сидит болгарин Осман Дуралиев. Литая спина, как классная доска. Осман упер локти в колени и весь подался вперед. Ему бы разминаться самому, ведь следующая пара — его.
— Смотри, — дергаю Сергея Андреевича. Тот понимает с полуслова.
— Не удивляйся, Медведь заявил, что последний раз борется. И болгарин сказал, что тоже надумал бросать. Там, — и тренер кивает в сторону оживленно жестикулирующей судейской бригады, — решается и его судьба.