Решающий шаг
Шрифт:
— Ну, друг, ночевать будешь у нас?
— Да, Иван, если можно... В аул мне пока нельзя возвращаться.
— Нельзя?.. Что — с баем подрался или старшину побил? А ну расскажи, торопиться нам некуда.
Артык почувствовал доверие к обоим русским и рассказал, как торговцы растащили его урожай, а Хал-назар-бай обманул его, подсунув жребий на тыловые работы. Выложил все, что было у него на душе, умолчал только о неудачном похищении Айны.
Артамонов стал расспрашивать о настроениях дейхан. Горячий парень с открытой
— Артамон-ага, ты, я вижу, большой человек. У меня к тебе просьба...
— Большой? — не понял Артамонов. — Мы с Иваном люди одинаковые: он мастер паровозный, я — нефтяной.
— Нет, ты большой человек, я знаю, — упрямо повторил Артык. — Мне Молла Дурды сказал: у русских рабочих есть такие люди, они хотят отнять власть у царя.
— Большевик! — догадался Иван Тимофеевич. — Верно, Артык, у большевиков есть большие люди, как-нибудь я тебе расскажу о них.
— Ладно, будешь говорить, буду слушать, — согласился Артык и вновь обратился к бакинцу: — Артамон-ага, ты дай мне тот листок, где говорится: пусть станет царь, пусть будет власть народа. Он не попадет к мулле. Я найду в ауле верного грамотного человека, который сумеет прочитать написанное.
— Хорошо, Артык, — серьезно ответил Артамонов.— У меня пока нет такой листовки, но она будет, и ты получишь ее здесь, у Ивана.
Артамонов просидел с ними почти до полуночи, а затем, взглянув на часы, поднялся и, дружески попрощавшись с хозяевами и с Артыком, ушел.
Глава тридцать седьмая
Набор на тыловые работы был в самом разгаре.
Халназар заехал к старшине. Он должен был ехать дальше, в город, — все эмины и старшины снова вызывались в уездное управление.
Среди населения росло недовольство. В ауле Гоша все были особенно раздражены тем, что деньги, отданные Гюльджамал-хан, пропали даром, что Халназар-бай захватил общественное зерно, ограбил народ, а старшина и волостной поддержали бая. Когда же стало известно об отправке на тыловые работы, людям опостылело все; они с утра до вечера слонялись по аулу, собирались толпами и в разговорах давали выход накопившемуся возмущению. Как ни торопились гонцы, то и дело скакавшие от старшины в аул, жеребьевка во многих местах все еще не была закончена.
Возвращаясь из города, Артык увидел большую группу людей, собравшихся возле одной кибитки. Он подошел и подсел с краю. Как раз усатый дейханин, до того лежавший на животе, поднялся и громко высказал то, над чем, очевидно, думал:
— Чем так томиться, уж лучше прийти к чему-нибудь одному.
Из-за того ли, что разговор шел вразброд, или потому, что его слова не были сразу поняты, — их никто не подхватил. Черкез, гладя свою разделенную на три пряди бороду, повел юркими глазами вокруг себя и сказал:
— Ну что ж, люди, думай не думай, а сказать свое слово придется. От нас требуют рабочих. Каков будет ответ?
Упавшие духом люди вопросительно посматривали друг на друга. Тогда Артык огляделся по сторонам и сказал:
— Если меня спросите, я могу дать совет... Белый царь оставил нас без лошадей и без кибиток, а Халназар-бай и торговцы разграбили наш урожай. Многим не только нечем разжечь огонь, но и нечего печь. Теперь хватают за горло: давай людей! Почему? Потому что в России народ не хочет больше воевать, не хочет больше бросать своих сынов в огненную пасть войны. Сейчас требуют от нас рабочих, завтра потребуют солдат. Да и тех, что сейчас забирают, научат играть саблей и отправят воевать.
Усатый добавил:
— А может, обменяют на тех, кто попал в плен!
Артык продолжал:
— Кто трудился целый год? Мы, дейхане. А кто воспользовался нашим урожаем? Халназар-бай!
— Да это, ей-богу, грабеж!
— Надо отобрать у него арендное зерно!
Один толстяк со слезящимися глазами сказал, облизнув губы:
— Эй, парень! Пусть твое ухо слышит, что говорит язык!
Этот голос остался одиноким. Со всех сторон послышались возгласы одобрения:
— И я хотел сказать!
— И я так считаю!
Артык подождал, пока уляжется шум, и снова заговорил:
— Раньше у нас торговали девушками, теперь начали покупать парней. Нобат-бай уже купил одного, чтобы не посылать на тыловые работы сына. Халназар-бай тоже купит кого-нибудь. В конце концов кто поедет на тыловые работы? Опять же мы! А такие, как Халназар, в эти дни устраивают свадебные тои...
— Да уж нечего сказать, насладился он этим тоем!
— Да, нашелся молодец, отобрал невесту.
— Надо отобрать у него и пшеницу!
— Разве пшеница — его? Наша! Мы возьмем и разделим ее.
— Он и на жеребьевке обжулил Артыка! Хотел по подложному жребию послать...
Артык сжал кулаки:
— Он меня... Нет, не одного меня, всех вас грызет. Он как шакал. Съел мясо, высосал кровь, теперь принялся за кости. Я теперь на все пойду! Я этот жребий обрушу на его голову!
В это время вдали показался всадник. Он ехал вдоль большого арыка. Видно было, что конь его, шедший то наметом, то рысью, был утомлен. Все повернули головы, напряженно следя за всадником.
Увидев толпу, всадник подъехал, натянул повод. Конь задрожал, весь он был в мыле, так что даже трудно было различить его масть. С груди, изо рта его падали хлопья пены, запавшие бока ходуном ходили. Сидевший на коне худощавый молодой человек в толстом халате, опоясанном пуховым кушаком, хриплым голосом попросил:
— Воды!..
Хозяин кибитки вынес ему небольшой глиняный кувшин. Всадник, запрокинув голову, долго лил себе в рот воду из узкого горлышка, потом, отдышавшись немного, обернулся к толпе и сказал: