Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
— Нет. Я, их не взял из Америки. Дрянные они.
— Ну?
— Дрянные. Шваль, а не ребята.
— А как же в Индии — они спасли же тебя? — продолжал допытываться Роман.
Пинкертон сморщился и махнул рукой.
— Ну только что в Индии, а так все больше я их спасаю.
— А ты бы других помощников взял?
— Я и то подумываю, — сказал Пинкертон. — Вот, может, тебя возьму.
— Меня? — Роман не верил ушам. — Неужели возьмешь?
— Возьму, — сказал усмехаясь Пинкертон. — Только
И, повернувшись, великий сыщик зашагал по улице, насвистывая «Пупсика»
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
С заходом солнца дом затих. Раскрылись окна. На дворе остро запахло жареным луком, колбасой, горохом. В доме ужинали и отдыхали.
Повеяло ночной прохладой. Из «Смурыгина дворца», почесываясь, один за другим выползали мостовщики подышать воздухом перед сном. Расселись на скамье, как воробьи на заборе. Желтый язычок спички вырисовывал в темноте бронзовые скулы и тусклые, бесцветные от пыли глаза. Вспыхивали огоньки папирос.
— Погода-то! Благодать какая!
— В деревню бы теперь, в самый раз к сенокосу. Ишь как парит!
— Пожалуй, как бы другой сенокос не начался… Будто немец воевать с нами хочет.
Сразу все замолкли, насторожившись. Потом кто-то сурово обрезал:
— Будет молоть! Дурак!
— Не должно быть войны. Нечего нам с немцами делить.
— А говорят же люди.
— Мало ли что говорят! Вроде тебя брехуны.
— Сейчас, ежели запас тронуть, все работники под ружье пойдут. Это хоть наш брат, хоть немец понимают.
Долго сердито говорили, потом успокоились. Кто-то мечтательно и тихо замурлыкал:
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии сверкали…
А дальше густо, как клубы махорочного дыма, громыхнуло и понеслось по двору подхваченное артелью:
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Хорошо пели мостовщики. Согласно, стройно, с чувством, вкладывая в мотив знакомую каждому тоску по родным местам.
Песня всколыхнула и пробудила от дремы двор. В первом дворе скрипнула створка окна. Высунулась кудлатая голова портного. Он развалился на подоконнике, шумно зевнул.
— Запели. Соловьи курские! — Потом повернулся в комнату, громко сказав: — Тащи самовар, старуха. Будем чаевничать.
У забора на траве расположились мастеровые из кузницы. Выпивали. Кто-то, захмелев, затянул частушку.
Где-то ругались. Доносились обрывки фраз, смех. Тонкий детский голос лениво тянул:
— Мамка, кинь ситнава! Кинь ситнава!
Роман сидел
Роман слушал, слушал, потом надоело. Поднялся и пошел прочь. Только к каретным сараям отошел, кто-то за рукав дернул. Обернулся, а сзади Ленка дворникова стоит.
— Романка! Я ищу тебя.
— Тебе что?
— Что я знаю-то! — сказала Ленка, тараща таинственно глаза.
— Ну говори!
— Подозрительный тип у вас живет, вот что.
— Врешь ты?
— Нет, не вру. Подозрительный тип, как папа сказал.
— Да у нас нет никого.
— А жилец ваш?
— Иван Иванович? — с удивлением спросил Роман. — Это про него папка твой сказал? Ну, так дурак он. — Роман рассердился. — Дурак и есть. Я Ивана Иваныча знаю, он хороший.
— Да я ничего, — оправдывалась Ленка — Это папа. Как он сказал, я сама испугалась.
Ленка озабоченно вздохнула и, подергав косичку, ушла. А Роман снова начал бродить по двору. Около сеновала нашел Иську, Женьку и Пецу. Они тихо разговаривали, Роман сел рядом. Но разговор не клеился. Ребята, скучая, прислушивались к полузвукам, доносившимся со двора.
«Скорее бы война», — подумал Роман. И вдруг в шум двора вмешалось новое. Протяжный, едва улавливаемый звук, как игла, вонзился в шум двора, вмешался в пение граммофонов. Сначала он был слабый, непонятный, потом окреп, стал слышнее и вырос в тягучий, как сирена, звук. Звук рос и креп, напирая на двор, разъедая душную мглу и заглушая разговор.
Во дворе внезапно все стихло. Замерли голоса, оборвалось хрипение граммофонов, в тишине пиликнула гармоника и поперхнулась на высокой ноте. Грозно растущий гул захлестнул двор.
С задворков, как вспугнутая стая воробьев, промчалась ватага мальчишек.
— Солдаты идут! — закричал звонкий детский голос. — Музыка!
— Война! — прозвучало как вздох в разных концах двора, и все устремились на улицу.
Бежали мастеровые, торопливо шли почтальоны, спешили портные, на ходу накидывая на плечи пиджаки.
Все бежали к воротам.
Но раньше всех были там ребята. Пробраться на улицу оказалось нелегко. Мимо ворот, сметая все на пути, двигалась громадная толпа, которая что-то кричала, что-то пела, свистела.
Сначала ребята растерялись. Потом протиснулись за ворота. И сразу их сдавило в толпе и потащило вперед.
Роман задыхался. Оглядываясь кругом, искал товарищей. На секунду чей-то локоть придавил ему голову к большому и мягкому, как подушка, животу, и Роман услышал, как живот густым басом урчал: «Боже, царя храни».