Республика Святой Софии
Шрифт:
В отечественной историографии бытует еще одна версия смещения Феодосия, по которой игумен Клопского монастыря проводил в Новгороде промосковскую политику, за что и был отстранен от должности. Доказательства этой гипотезе исследователи находят в Житии Михаила Клопского. Так, Михаил якобы предрекал поражение новгородского войска на Шелони и советовал покориться великому князю Московскому; а в 1440 г. Михаил предрек падение Новгорода. Кроме того, после присоединения Новгорода Клопскому монастырю были пожалованы земельные владения, на основе чего Л. А. Дмитриев делает вывод, что монастырь был проводником промосковской политики в Новгороде, а Михаил Клопский был шпионом Москвы, выполняющий задания великого князя Московского [806] . Сомнительный вывод, учитывая дружбу Михаила с опальными князьями Константином Дмитриевичем и Шемякой. Кроме того, судя по Житию, Михаил однажды поддержал Ивана Семеновича Лошинского, одного из великих бояр, связанных с родом Борецких. Лошинский входил в антимосковскую коалицию.
806
Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 189.
Повесть о Михаиле Клопском была написана в 1478 или 1479 г. [807] , поэтому неудивительно, что окончательный вариант жития был преподан в угодном московскому князю ключе. Видимо, авторитет юродивого в Новгороде был велик. После смерти Михаила сложился его культ, который и решил использовать Иван III в своих целях, щедро оплатив работу составителей жития.
Недостаток источниковых данных не позволяет достоверно восстановить причины отставки архиепископа Феодосия. Однако если верна гипотеза, что владыка был причастен к доработке Новгородской судной грамоты, то весьма вероятно, что Феодосий попытался совершить и еще какие-то демократические преобразования. Вспомним, что князь Константин Дмитриевич, который предположительно также участвовал в составлении новой редакции Судной грамоты, покровительствовал Клопскому монастырю и даже построил в нем каменную церковь. Возможно, Феодосий продолжил какие-то начинания князя, но не угодил боярам, которые сумели очернить владыку во мнении всех новгородцев. У Феодосия не стало в Новгороде сильных сторонников, иначе его попытались бы защитить. Опальный владыка попал в глубокую немилость и к новому архиепископу. Ефимий I жестко отредактировал ту часть официальной владычной летописи, которая была написана при его предшественнике — Феодосии. Вероятно, именно этим объясняется скудость летописных сведений о времени владычества Феодосия.
807
Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации (XI–XVI вв.). М., 1986. С. 150.
Более того, когда в 1425 г. Феодосий умер, в летописи он был назван игуменом («преставися Феодосии игумен святей Троице, в своем манастыре» [808] ). Хотя остальных архиепископов, по своей воле покинувших стол, до их смерти величали владыками. Впрочем, Феодосий был только выбран, но так и не был утвержден в сане архиепископа московским митрополитом. Немилость со стороны преемника и неполное вступление в сан привели к тому, что Феодосия после смещения перестали считать архиепископом и лишили подобающих прижизненных и посмертных почестей. Согласно Житию Михаила Клопского, хоронили Феодосия без подобающих архиепископу почестей: «Преставися Феодосей канун Покрова дни, и послаша ко владыки Еуфимию проводит Феодосиа, и он не поехал. 3 дни лежа не похоронен, и люди добры скопяся из города, игумены и попы, и понесут Феодосиа ко гробу хоронити» [809] .
808
НПЛ. С. 415.
809
Житие Михаила Клопского // Изборник. С. 422.
Новый архиепископ Евфимий Брадатый (Омельян) пришел на владычную кафедру «от Святаго Воскресениа с Деревяницы» [810] . Имя Евфимий он получил после поставления.
Существует письменный источник, свидетельствующий, что Омельян до избрания был священноиноком Деревяницкого монастыря. Это так называемая архиерейская присяга Евфимия — Исповедание веры. Присяга начинаестя словами: «Емелиан, священноинок, милостию божею нареченный в святейшую епископию новгородскую, се пишу рукою своею и разумом своим…» [811]
810
НЧЛ. С. 431.
811
Евфимий Брадатый // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. 4.1. Л., 1988. С. 205–206.
А. Е. Мусин выдвинул гипотезу о том, что Омельян-Евфимий был братом боярина Юрия Онцифоровича [812] . Основой для своих построений исследователь принял две археологические находки с Неревского раскопа: во-первых, берестяную грамоту № 253 (1369–1396), содержащую распоряжение Максима Онцифоровича о выдаче зерна некоему Емельяну, а во-вторых, навершие посоха, обнаруженного в слоях 1369–1382 гг., на котором начертано имя владельца — «Емельян».
812
Мусин А. Е. Усадьба «И» Неревского раскопа. С. 137–151.
Кроме того, Мусин считает возможным, что архиепископ Евфимий I был заказчиком серебряной панагии, датирующейся концом XIV— началом XV в., с изображением святителя Емелиана и воина-мученика Онцифора. Сочетание редких патрональных изображений дало возможность исследователю предположить, что заказчиком мог быть неизвестный по другим источникам сын Онцифора Лукича — Емельян.
Что касается берестяной грамоты, ее текст не подтверждает предположения, что упоминаемый в ней Емельян — это будущий владыка Евфимий. Приведем текст полностью: «От Маскима ко десятчанам. Амо дать Мелеяну 8 деже накладо и веши. А ты, старосто сбери» [813] . Как и в ряде других берестяных грамот, в данном тексте автор письма вначале обращается к одному адресату, а потом к другому. Вероятно, Мельян — это и есть староста, а сама грамота предстает как своеобразный мандат, призванный подтвердить его полномочия [814] .
813
Зализняк А. А. Указ. соч. С. 583.
814
Там же.
Что касается посоха, то нельзя с уверенностью утверждать, что священник, который владел этой вещью, непременно жил на усадьбе Онцифоровичей, а не просто зашел однажды на усадьбу и сломал там посох.
Форма найденного навершия характерна для посохов, используемых в церковной культуре как символ власти епископа или игумена. Следовательно, в 1369 г. владелец посоха явно уже был взрослым человеком, по крайней мере не моложе 30 лет, иначе он не занимал бы пост игумена. Следовательно, если принять гипотезу Мусина на веру, то придется допустить, что к моменту избрания владыке Евфимию было уже больше семидесяти лет. Едва ли столь пожилого человека выбрали бы на ответственный пост фактического главы республики, ведь должность эта была связана с дальними разъездами и активной политической деятельностью. Разумеется, на усадьбе, принадлежащей боярам Онцифоровичам, мог жить или часто бывать игумен по имени Емельян. Но имя это не настолько редкое, чтобы с уверенностью связывать его с владыкой Емельяном-Евфимием.
Последнее доказательство Мусина, связанное с панагией, еще более спорно, поскольку гипотетично даже новгородское происхождение данного предмета. В литературе эта святыня известна как «панагия архиепископа Серапиона», поскольку она явилась вкладом этого владыки в Троицкий монастырь в 1512 г. Следовательно, даже если панагия была создана в Новгороде, то, скорее всего, не раньше 1506–1507 гг. — времени правления Серапиона. Учитывая, сколько церковных ценностей вывез из Новгорода Иван III, едва ли столь замечательная драгоценность сохранилась бы в неприкосновенности до архиепископа Серапиона. Учитывая все вышесказанное, происхождение архиепископа Евфимия I нельзя считать установленным.
После избрания Омельян поспешил уже в 1424 г. поехать на поставление к митрополиту, дабы легитимизировать свое положение. Тогда он и получил новое имя — Евфимий. Впрочем, в официальных документах Ганзейского союза владыка еще некоторое время продолжал именоваться Емельяном. Так письмо 1425 г. Ревельского городского совета новгородцам начинается с обращения «Святому отцу архиепископу Емельяну» [815] .
Евфимий I вошел в историю Новгорода как покровитель ганзейской торговли. В начале XV в. архиепископская кафедра вместе со светскими властями полностью взяла под свой контроль торговлю Новгорода с Ганзой. Еще в 1412 г. юрьевские ратманы писали в Ревель, заявляя, что «не много пользы писать господам, архиепископам, посадникам и тысяцким, т. к. они письма у себя прячут, а русскому купечеству и народу ничего о том знать не дают» [816] .
815
Сквайре Е. Р., Фердинанд С. Н. Указ. соч. С. 243.
816
Там же.
В 1425 г. архиепископ Евфимий не остановился даже перед угрозой бунта, защищая ганзейских купцов, поскольку правителям республики в то время было выгодно скорейшее прекращение экономической блокады Новгорода со стороны Ганзейского союза. Конфликт начался в 1424 г., когда вблизи ливонского берега были убиты и ограблены следовавшие морским путем новгородские купцы, а орденские власти в течение целого года не нашли виновников и не вернули товары. Немецким купцам в Новгороде было запрещено выезжать со двора, им угрожали требованием удовлетворить претензии родственников убитых за счет их товаров. Пять дней подряд на вече обсуждался вопрос о мерах воздействия на ливонцев. Вече совещалось подолгу, а иногда даже собиралось по два раза в день. Купцам угрожали тюремным заключением и даже казнью. Но за немцев заступились некоторые из бояр и архиепископ, которому за свою защиту пришлось выслушать от вечников много обидного. В результате немцам предложили отрядить в Ливонию гонца из своей среды, который должен был вернуться не позже, чем через две недели с известием от ливонских властей о том, что они немедленно пришлют в Новгород послов для дачи «исправы». В ином случае компенсация будет взята с купцов Петрова двора.