Республика ученых
Шрифт:
И последний каверзный вопрос: «А если за эти двадцать лет что-нибудь — э-э — произойдет?» (Разумеется, имелась в виду война. «И так далее?» — Он сразу же понял меня; хотя и выглядел довольно-таки туповатым):
«Заниматься подобными расчетами — не наша задача.» Да к тому же: «Об этом мы просто не имеем права рассуждать». (И я кивнул ему с понимающей, безукоризненно-вежливой улыбкой: если бы ты ответил по-другому, ты тоже принадлежал бы к породе «фениксов». Или самоубийц. — Я уже не мог выносить рожу Коффина ни за какие блага в мире, ни за какие сокровища форта Нокса! (Хотя нет, пожалуй, за них — согласился бы; ведь тогда мне все уже было бы безразлично!).)/Разбуженная поэтесса, как сообщила наша медсестра-монашенка, только что трижды
Еще с четверть часа полистал учебники, пофлиртовал с затянутой в белое медсестрой: столь испорченное существо я встречал второй раз в жизни! Она употребляла — прикрываясь щитом медицинской «точности» — выражения, от которых глаза на лоб лезли! Ее поцелуй припахивал лизолом и пенициллином — но мне теперь на все было наплевать!).
На вольном воздухе, вдоль берега озера Оцего: «Абдалла!: Абдалла!», кричали вороны нам на прощанье: я не мог теперь без смеха видеть людей! (Ветви любого дерева мне милее, чем лицо Ступина! — Я — будет время — придам своему костяку растительные краски и формы, преображу его в растение, чтобы как можно меньше думать о себе./Все плыло у меня перед глазами. Как на карусели.)
Карусели? Вот и мой генерал расставляет ноги пошире — ни дать ни взять завзятый морской волк! Мы низко наклонились вперед: мне было очень нехорошо! (Может быть, только на меня одного напала эта слабость, это головокружение —: ведь может, в конце концов, у человека пропасть аппетит?!).
–
Постой-постой, парень!: Неужто все это — лишь чисто субъективные ощущения? Или все же они имеют под собой объективную основу?: Ведь и впрямь человеку скрутило брюхо!:?!/Коффин икнул. Зажал рукой рот. Сказал: «Этот господин — э-э — Успенский: не согласился на наши условия. После этого я отдал приказ нашему машинному отделению: переключить винты на «полный назад»: мы должны двинуться в североамериканские прибрежные воды! Прочь отсюда, из этих безумных тропиков: мы еще покажем этим «больши»! Бешеный (механический?) шофер, делая головокружительные зигзаги, доставил нас обратно./«Нет: дальше. К телестудии.»
13 часов: пора уже, пока есть время, обдумать, что записать на прощанье в Золотую книгу! Но в голову лезла какая-то чепуха, бессвязный набор слов./И пока бронированная автомашина со своими икающими пассажирами валко катилась по асфальту, я пытался удержать в памяти хотя бы самые основные наметки: «предоставлено», «неожиданно», «незабываемые часы», «услуги», «прощание», «прекрасные дни». (Или нет: «прекрасные дни» поставить ближе к началу, «прощание» — в конец: не включить ли сюда и упоминание о «левом» и «правом» бортах? — О, боже ты мой, как все это связать в одно целое?!).).
Нет, он не был механическим, этот шофер! Он провез нас немыслимыми кривыми по Нейтральной полосе, хихикая при этом: мол, пьяны мы все, что ли?! (Что касается меня, то не исключено, что всему виной тот шприц, который всадила в меня эта бледноликая похитительница семени; кто его знает, что в нем было.)/Что это за заседание устраивают они сегодня?: Комитет острова? И все — ради моего ничтожества?!-
Действительно!!(А теперь примите праздничный вид, Уайнер!: торжественный акт транслировался через луну на все страны мира! — То есть в половину стран света; в ту, где этой ночью на небе сияла луна!)
: «Мистер Уайнер!»; передача на волне 17,892. Я попробовал придать своему лицу более воодушевленное выражение; передо мной на трибуне тот самый седовласый индиец; и какой-то американец таинственно прошептал мне на ухо, что все это затеяно ради меня! («Меня? Уайнера?»: Да, Вас!: Т-с-с!»).
И мне в торжественном пленарном заседании объявили о присвоении звания «почетного доктора ИРАС»! Хонорис кауза! Мне: Чарльзу Генри! [216] Бог ты мой, в таком случае мне нужно срочно изменить текст, приготовленный для
216
Горько сознавать, с каким легкомыслием присуждаются порой академические звания. Ответственный человек в такой ситуации отказался бы от предложенной ему чести: Domine, non sum dignus!(Господи, недостоин есмь! (лат.)) Подобной скромности в самооценке мистер виноват: доктор! — Уайнер, видимо, чужд!
Затем, в составе торжественной процессии, в докторской шапочке и мантии, назад к ратуше: на лицах всех сопровождающих отвратительная благостность: до чего же нелепо все это выглядело!/(И старый индиец, мой давний знакомец, шептал мне на ухо — какое именно, я уже не в состоянии был разобрать —: «Американцы дали команду «полный назад»; русские приказали: «Продолжать курс «полный вперед»./«И каков же результат?!).
Результат?: «Мы крутимся!: На месте!»/Края острова уже сейчас вращаются со скоростью пять метров в секунду (которая, если «игра» зайдет достаточно далеко, возрастет до десяти метров! И каждые двадцать пять минут остров будет совершать полный оборот вокруг своей оси. На 150-ти градусах долготы, 38-ми градусах широты: посреди тихоокеанского саргассова моря, в водах, кишащих водорослями, в тропических широтах). /: «Как мой самолет — готов к вылету?»
«Не торопитесь: сначала Золотая книга!» (Можно ли жить на карусели? Любить? И если да, то с каким результатом? Будет ли такая жизнь нормальной или центробежная сила стащит тебя к краю, чтобы сбросить с круга?/ «Луна вращается»: отмочил во время оно чокнутый поэт. Тогда это воспринималось как совершенно безумная, ни в какие ворота не лезущая метафора: но вот, оказывается, пришло время, когда она стала реальностью! Теперь луна и вправду вращалась! / Я брел, тяжело ступая, ноги словно вязли в глубоком песке.)
С правой стороны меня поддерживал араб, слева один из лотосоподобных индийцев; мы поднялись по ступеням ратуши: под их строгой опекой — ведь мне предстояло расписаться в Золотой книге!/(Что я им там насочинял?: «Прощаниеуслугипрекраснопредоставлено» — вот будет номер, если я облюю им всю их расчудесную книгу!..)
Зал, за-а-л…: кажется, я здесь уже побывал как-то раз?/Я без сил опустился на стул — поначалу мне стало чуточку легче; но ненадолго: наоборот! Движение чистый воздух! — я тупо уставился на толпу людей, заполнившую зал: как косо стоит здесь трибуна! Одного из ораторов я прервал идиотским смехом: «Да брось ты, тебе, видать, тоже хреново!»/Нащупал старомодное перо — строчки на прекрасной бумаге медленно сливались у меня перед глазами, завиваясь черт знает какими спиралями. С усилием я вновь загнал на место так и просившийся наружу русский завтрак: «Неожиданнопредоставленнезабываемыечасы.»/Да и они были — по всему видно — вымотаны вконец. Я прицелился, стараясь попасть пером в страницу; свободной левой рукой оперся о край стола. И написал (русская икра снова забила мне всю глотку!): Что?:
«Я предоставляю администрации острова возможность уйти в непредвиденную отставку./Редко когда доставляли мне подобное удовольствие красавицы, никогда я не пользовался столь любезными услугами, какие мне были оказаны по левому борту: каждый поворот острова вокруг своей оси я навсегда сохраню в памяти!»/(А теперь поскорее поставить подо всем этим первую букву своей фамилии:!).
На улице, ведущей к аэропорту: они явно спешили отделаться от меня. (Я тоже: домой, как можно скорее домой, на реактивном самолете! Бр-р-р!)./Еще велись переговоры. Индийцы тем временем пытались остановить вращение острова с помощью йоги — с тем же успехом они могли бы прибегнуть к йогурту!: «Такого Ваш прадядюшка себе не представлял, не так ли?» (Вращение?: «Да уж, наверняка!»).