Retrum. Когда мы были мертвыми
Шрифт:
— «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и нравственный закон во мне».
— Иди-ка к доске! — все так же строго распорядилась учительница, — Постарайся объяснить товарищам, что Кант хотел этим сказать. В конце концов, вам скоро в университет поступать, так что привыкайте сдавать устные экзамены и выступать перед аудиторией.
Я аккуратно высвободил руку из-под ладони Альбы и медленно пошел к доске по проходу между столами. Перед глазами у меня все плыло, фрагменты окружающего мира не стыковались
Несмотря на все это, я сумел добраться до первого ряда столов, даже поднялся на кафедру и встал рядом с преподавательницей, не зря считавшейся одной из самых строгих во всем институте.
— Нравственный закон, о котором говорил Кант, некоторое время уже не существует, — начал я импровизировать. — Нет, звездное небо, быть может, по-прежнему одно на всех, но лично у меня нет никаких сомнений в том, что у каждого из нас в голове собственная вселенная.
— То, что ты говоришь, конечно, интересно, — недовольно поводя крысиной мордочкой, заметила учительница— Но не мог бы ты попытаться выразить свою мысль более четко и определенно.
Именно в эту секунду я не столько понял, сколько ощутил, что силы окончательно покинули меня, и стал проваливаться в какую-то сумеречную пустоту. Я попытался ухватиться за кафедру, но не удержался, сильно ударился головой и рухнул навзничь. Гулкий звук, раздавшийся в момент соприкосновения головы с полом, стал последним, что сохранилось у меня в памяти о том мире, который я покидал, как мне тогда казалось, навсегда, без какого бы то ни было сожаления.
Затем — лишь сумерки и пустота.
Визит
Каждый день рождения — это очередное перо в наших крыльях времени.
Разбудило меня дребезжание оконного стекла под порывами ветра. В помещении, где я находился, было душно. Я приоткрыл глаза и понял, что лежу на кровати в своей комнате практически голый. На улице к тому времени уже успело стемнеть.
Я попытался вспомнить, что со мной случилось на занятиях. Мне удалось восстановить в памяти отдельные фрагменты этого утра. Вот я поднимаюсь из-за стола, иду к кафедре, встаю рядом с преподавательницей и поворачиваюсь к аудитории. Как я отвечал на ее вопросы — мне вспомнить не удалось. Затем вокруг меня все потемнело, и я провалился в бездонную сумеречную мглу.
Как я оказался в своей постели и сколько времени прошло с тех пор, оставалось для меня неизвестным. Судя по всему, одноклассников я здорово напугал и рассмешил одновременно. Переживать по этому поводу я не собирался. От погруженного в печаль готичного парня из Тейи можно было ожидать и не таких выходок.
Я вроде бы снова стал отключаться и проваливаться в сон, как вдруг скрипнула приоткрываемая дверь. Этот звук вновь вернул меня к реальности.
В дверном проеме, как и следовало ожидать, стоял отец. Впрочем, меня удивило, что выглядел он не расстроенным и не озабоченным.
«Странное дело, — подумал я. — Сын, значит, в обморок падает, а отец, заглядывая к нему в комнату, выглядит таким довольным, каким я его давно не видел».
— К тебе гости, — бодрым голосом объявил он, — Будешь в постели лежать или оденешься?
С одной стороны, я вовсе не был намерен принимать каких бы то ни было гостей. С другой — мне
— А кто там? — спросил я — Впрочем, пусть проходит.
Отец вышел.
Не прошло и минуты, как дверь вновь распахнулась, и в мою сторону сквозь темноту стала двигаться яркая горящая звезда, рассыпавшая вокруг себя искры.
— Это что еще за хрень? — пробормотал я.
Искрящаяся звезда зависла рядом с моей кроватью, и в ее неверном свете я разглядел силуэт человека, державшего в руках пиротехническую игрушку.
Это явно была девушка.
Загипнотизированный фонтаном искр бенгальского огня, я молча смотрел на этот огненный цветок и очнулся, лишь когда он догорел и вместо искр в воздухе на время повисла красная точка раскаленного металла.
— Свет включить не хочешь? — раздался в комнате знакомый голос.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы нашарить на стене выключатель бра, висевшего у меня в изголовье.
Наконец зажегся свет, и на некоторое время я словно ослеп. Дело было, разумеется, не в яркости привычной лампы. Ослепила меня Альба, стоявшая перед кроватью. В алом платье, с распущенными по плечам светлыми волосами, она сама словно сияла.
Я чуть опустил взгляд. Альба держала в руках малиновый торт, на котором взбитыми сливками было выведено «17». Из самого центра этого произведения кулинарного искусства торчал обугленный металлический прутик — все, что осталось от бенгальского огня, буквально минуту назад поливавшего мою комнату дождем ослепительных искр.
— С днем рождения! — поздравила меня гостья, продолжавшая стоять с тортом в руках и явно не знающая, что делать дальше.
С того места, откуда я наблюдал за Альбой, мне лучше всего были видны ее длинные стройные ноги. Заставив себя отвлечься от этого зрелища, я вдруг вспомнил, что несколько месяцев назад был в такой же роли — единственного гостя на ее дне рождения. Ситуация повторилась в зеркальном отражении.
— Не знаю, полезет ли мне в горло что-то сладкое, — заметил я, разглядывая густой толстый слой малинового желе, покрывавшего торт. — Но признаюсь, что бокал шампанского мне не повредил бы.
— Шампанское уже охлаждается в морозилке, — гордо доложила Альба, — Где у тебя бокалы?
— В серванте в гостиной. Спроси у отца и скажи ему, пусть он тоже к нам присоединится. Я, конечно, не уверен, но вполне возможно, что мой родитель тоже захочет пригубить шампанского за здоровье доходяги, который достался ему в качестве сына.
В этот момент я услышал звук закрывающейся двери.
Альба поймала мой удивленный взгляд и, явно стесняясь, прояснила ситуацию:
— Он уже предупредил меня, что не сможет с нами посидеть. Твой отец договорился с друзьями поужинать в Барселоне и сказал, что, судя по всему, засидятся они довольно поздно. Нет, он, конечно, сначала отменил эту встречу, чтобы побыть с тобой, но я сказала, что вполне в состоянии подменить его в качестве сиделки и не оставлять тебя одного, пока отец не вернется. Завтра, кстати, пятница, но день нерабочий. Или ты забыл?