Реванш
Шрифт:
«Пора уходить, Passarotto (прим. с итал. – воробушек). Ты должен уходить. Не будь глупым, любовь моя.»
Когда моя мать была жива, она никогда не была полностью рядом. На самом деле, нет. Ее мысли всегда были рассеяны, она так быстро перебегала от одной идеи к другой, что иногда за ней было невозможно уследить. Теперь, когда она приходит ко мне, тихо шепча мне на ухо свои советы и предостережения, то стала намного яснее, ее разум освободился от тумана, который всегда окутывал его. Я знаю, что сделал это, что я дал матери эту ясность в смерти. Она не прожила достаточно долго, чтобы помочь
На самом деле это не она, это шепчет мое собственное чувство самосохранения. Моя мать в могиле уже одиннадцать лет, Бога ради, черви давно закончили свою работу с ней, но я предпочитаю верить, что ее влияние на меня не умерло и не исчезло.
Стискиваю зубы и быстро подношу лезвие ножа к горлу Уэстбрука. Кончик клинка такой острый, что я едва успеваю поднести к коже, как под кадыком появляется тонкая алая полоска, и блестящая поверхность клинка окрашивается кровью.
— Мне плевать на его мотивы. Мне наплевать, что он врет. Монти послал меня сюда с определенной целью, и сегодня вечером у меня нет иного выбора кроме как выполнить ее. Ты знаешь свои варианты. Мне надоело с тобой разговаривать. Если мне придется стоять здесь еще немного, я начну использовать этот нож. Знаешь... говорят, что, когда острие такое острое, порезы поначалу даже не болят. Ты можешь лишиться большей части своего тела, чем тебе хотелось бы, прежде чем ты действительно начнешь это чувствовать, и к тому времени... — я пожимаю плечами. — Я не собираюсь останавливаться.
— Ну ладно, ладно. Господи Иисусе, малец. Полегче.
Я слегка наклоняюсь к лезвию, вдавливая его в кожу. Предупреждение. Обещание. Угроза.
— Эй, эй, эй! Бл*дь, прекрати! — рявкает Уэстбрук, пытаясь увернуться от ножа. Однако ему удается зацепить себя. Порез на его горле, который я только что ему нанес, был всего лишь царапиной; если он не будет чертовски осторожен, все закончится тем, что сам себе перережет сонную артерию. — Прекрасно! Отлично! Сумка здесь! В этом чертовом месте, клянусь. Черт побери, убери это! Я не смогу отдать её тебе, если буду мертв, твою мать.
Я убираю нож, расплываясь в улыбке. Вижу свое отражение в глазах Уэстбрука и, боже мой, я выгляжу чертовски сумасшедшим. И что, черт возьми? В подобных ситуациях очень помогает, если люди думают, что вы немного не в себе.
— Тогда вставай, — весело говорю я, хватая его за локоть и подтягивая к себе. — Покажи мне, где сумка, отдай ее, и это будет последний раз, когда ты увидишь меня.
И снова парень горько смеется себе под нос. Он явно не верит, что это правда, но достаточно умен, чтобы держать свои сомнения при себе. Его ноги дрожат, когда Пит направляется к двери кабинета, где нетерпеливо пыхтит, выгибая бровь через плечо и глядя на меня.
— Тебе придется открыть ее, если ты хочешь сдвинуть эту штуку с места, — огрызается он.
Я забираю пистолет, который клал на стол, возвращаю его за пояс джинсов на пояснице, а затем открываю дверь, любезно придерживая её для него.
— После вас. Я настаиваю.
Уэстбрук злобно ворчит, выскакивая в коридор, поворачивая
В конце коридора Уэстбрук поворачивает налево, направляясь к большой заклепанной двери, выкрашенной в красный цвет. Похоже, она сделана из армированной стали. Пит выпячивает бедро, дергая подбородком в сторону левого кармана брюк.
— Ключ там, внутри. Я бы попросил снять с меня наручники, чтобы мог вытащить его, но не настолько глуп, думая, что ты это сделаешь.
— Браво. Поздравляю тебя с тем, что ты не глупец.
Я сую руку в его карман и быстро достаю связку ключей. Сегодня днем планировал потусоваться в баре. Пол пригласил меня выпить пива, но в тот момент, когда я зашел в Роквелл, Монти загнал меня в угол и передал мне эту дерьмовую работу, прежде чем смог отказаться. Я не так планировал наслаждаться одним из моих единственных выходных на этой неделе... и прекратив держать член и яйца еще одного ублюдка в своих руках, я ещё больше испортил свое настроение.
На связке было пять ключей.
— Какой? — требую я.
— Вон тот, золотой. Тот, что выглядит старым, — бормочет Уэстбрук. — Он открывает оба замка.
На красной усиленной стальной двери действительно два замка. Я использую ключ, который он указал, быстро отпирая дверь, а затем открывая ее.
Внутри яркая, холодная полоса света отбрасывает голубое свечение в маленькую комнату — винный погреб, уставленный полками от пола до потолка, нагруженными запасом выпивки, которой мне хватит на всю чертову жизнь.
— Там, сзади, — отрезает Уэстбрук. — На полу, рядом с бутылками Джим Бим.
Бросаю на него усталый взгляд.
— Пит, я буду очень разочарован, если узнаю, что эта дверь автоматически закрывается, когда ее захлопывают.
Его слабая, раздраженная улыбка подтверждает, что он собирался попытаться запереть меня в винном погребе.
— Нельзя же винить парня за то, что он пытается, а?
— Давай пошевеливайся, бл*дь, пока не решил запереть тебя там и не поджег это чертово место. Я слышал, что смерть от угарного газа — довольно жалкий способ умереть.
Уэстбрук слегка спотыкается, когда я толкаю его внутрь винного погреба. Он неохотно направляется к полке с бутылками виски в дальнем конце комнаты и останавливается, вздыхая.
— Вот. Забирай, — говорит он, пиная сумку одним из своих кожаных ботинок. — Волшебная, таинственная сумка, за которой Монти послал тебя сюда. С того самого момента, как я её увидел, у меня были одни только гребаные проблемы. Развяжи меня и убирайся с глаз долой, пока не позвал друзей и не заставил их играть в футбол с твоей гребаной головой.
— Звучит, как веселое времяпрепровождение. Хотя на чистоту. Друзья? Ты чертовски отвратителен. Не могу себе представить, чтобы у тебя было много друзей, Пит.
Я подхожу ближе, хватаю сумку у его ног за одну из ручек, решив не утруждать себя попытками угадать, что там внутри по ее весу. Хотя это очень трудно сделать. Я никогда не знаю, что находится внутри любого из пакетов, которые привожу или отвожу по поручению Монти, но эта вещь ощущается иначе, чем остальные. В голосе Монти было что-то отчаянное, когда он сказал мне, принести эту сумку. Выражение его лица было очень странным.