Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
— А мы вот пойдем в экономию, — сказал он вызывающе, — и у Савранского спрашивать не будем; скажем — открывай закрома! Давай машины, давай семена, пахать, сеять будем. Вспашем, засеем крестьянское, а тогда…
— Верно! — обрадовался Гречка. — Ультиматум ему, паразиту! А не откроешь — красного петуха тебе пустим, и все тут!
— A хотя бы и так! — разгорячился уже и Демьян. Три месяца сидел он в тюрьме без движения, без действия, только слов о революции набирался, а самой революции жди да жди!
И он сделал
— Демьянушка! — уцепилась Вивдя в его рукав. — Идем же в хату! Демьянушка!
Демьян ласково придержал ее руку в своей:
— Подожди, милая, видишь: волнуется народ. Несправедливость!
— Да что там тары–бары разводить! — закричал Вакула и запрыгал на своих костыликах на месте. — Сразу и идти! Прямо в экономию! А гайдамаки и донцы — что? Разве они поднимут оружие на своих? Они же все–таки люди! Может, и фронтовики среди них есть!
— Товарищ! — схватил Демьяна за руку учитель Крестовоздвиженский, — Успокойте народ! Вы — человек авторитетный! Так же нельзя!
— Пустите! — выдернул руку Демьян. — Что вы мне на ухо шепчете? Я с народом разговариваю, а вы…
Теперь Демьян чувствовал, что и в самом деле сейчас пойдет. Пойдет как представитель народа, как член солдатского комитета, как гвардеец–повстанец, которому не страшны ни казацкие нагайки, ни тюрьма, ни даже смертный приговор! Пойдет хотя бы и один! За революцию ведь! Революцию нужно делать.
— Пошли, Демьян! — Потащил его Гречка. — Вот вдвоем впереди всех пойдем — за народное, за хрестьянское дело! Хотя бы и на гайдамацкие штыки, черт их побери! Пошли, огонь из ста двадцати орудий!
— Пошли! — закричали из толпы фронтовиков и экономических. — Всем народом! Против всех они не решатся со своими винтовками.
Толпа всколыхнулась и тронулась с места.
— Демьянушка! — уже в отчаянии вскрикнула Вивдя. Она снова побледнела, вот–вот потеряет сознание.
Велигура положил Демьяну на плечо свою тяжелую руку:
— Веди нас, солдат; ведь мы тут такие пентюхи, что с голоду подохнем, а сказать против пана слово не отважимся.
Толпа двинулась.
Вивдя уцепилась за Демьяна:
— Не пущу!
— Отойди, молодайка! — крикнул Велигура. — Видишь: общественный вопрос!
Демьян пошел, Вивдя ухватилась за его гимнастерку и тоже побежала за ним.
— Все идем! Все! — кричали в толпе. — Всем народом! Чтобы всем и ответ держать!
Софрон выскользнул из толпы и прыгнул через перелаз к себе во двор.
10
Толпа — примерно три–четыре сотни раненых фронтовиков, парубков, еще не призванных в армию, экономических — двинулась по улице через село. Бабы и девчата бежали сзади, причитая и всплескивая руками. По одному, по двое присоединялись, появляясь со всех дворов, еще дядьки, арендаторы.
Вивдя едва поспевала за быстрыми шагами Демьяна, всхлипывала, вытиралась уголками платка. На страшное дело шел Демьян, но оставить мужа, только что увиденного, только что дарованного ей, было выше ее сил.
Люди переговаривались, кричали, грозились — над улицей стоял гомон.
— Беги к церкви! — уже приказывал кому–то Тимофей Гречка. — Скажи пономарю, пускай ударит в колокол!
Возле железнодорожного переезда к толпе присоединилось несколько пленных австрийцев — здесь, возле экономии, стояли их бараки. Они подошли, ибо увидели в толпе и своего командира, капрала Олексюка.
— А они зачем? — спросил Демьян у Гречки. — Австрияки? Им чего здесь нужно?
— Да пускай! — отмахнулся Гречка. — Наш же брат, фронтовик, хотя и австрияцкий! Пускай идут, больше народа будет!
Толпа, двигалась вперед, все разрастаясь: за мужчинами спешили женщины, дети бежали вприпрыжку по обочинам. Толпа двигалась колонной, а позади, отстав шагов на двадцать, ковылял, спеша изо всех сил, на своих костыликах Вакула Здвижный. Он тоже что–то кричал — то ли проклинал весь свет, то ли умолял подождать его.
Сразу же за липовой аллеей, возле экономии, стало видно стражу. Перед воротами с винтовками в руках прохаживались человек десять гайдамаков в папахах с красными шлыками и чубатых донцов с красными лампасами.
— О, предупредили уже сучьих детей! — констатировал Гречка. Не кто другой, как тот же Омельяненко. Понятное дело, его и близко нет, смотрите! Огородами, паразит, пробрался и подал им знак. Ну, спущу я с него шкуру, с подлюки!..
— Эй! — крикнул старший гайдамак. — Куда?
— Почему скопление народа?! — крикнул и чубатый донец.
— Идем, идем прямо! — подбадривал Гречка, поворачиваясь к толпе. — Нам с ними, гадами, не о чем разговаривать!
— Демьянушка! — запричитала, зарыдала Вивдя. — Демьянушка милый! — Она крепко, обеими руками держалась за Демьянову гимнастерку. — Ой, горюшко мне! Они же из своих ружей пальнут! Они же добро охраняют!
Демьян шел, не убавляя шага. Теперь у него в груди просто пело. Вот точно так тогда на фронте с Керенским было, когда прапорщик Дзевалтовский напоролся на штыки. Но не остановился же он, не повернул назад — так и накололся грудью на острые лезвия! Ведь за революцию же!
— Эй, народ! — снова закричал старший гайдамак. — Приказываю дальше не приближаться!
Но толпа двигалась и двигалась. Уже до ворот оставалось шагов двести. Из ворот, с винтовками в руках, вышло еще не менее двадцати гайдамаков и донцов.
— Расступись, нечистая сила! — закричал кузнец Велигура.
Тогда начали кричать все:
— Расступись, отойди, прочь с дороги!.. Графские гайдуки, подлипалы панские, палачи, христопродавцы, иуды!
Старший гайдамак отдал какой–то приказ, и все гайдамаки и донцы перекинули винтовки на руку, на изготовку.