Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
— Хватит, Юрий! — остановила его Бош. Она пожала плечами и сказала устало: — Если хочешь, я приведу тебе несколько… иллюстраций. Еще тогда, в Японии, над синим–синим в лунном сиянии морем, — она горько улыбнулась, — ты занял позицию, которая совершенно расходилась с позицией всей партии в вопросе так называемого экономического империализма, как говорил Ленин…
— Мы тогда вместе стояли на тех позициях!
— Да. И я тоже. Очень сожалею. Ленин тогда нас обоих и прозвал «япончиками». Но потом, в Швейцарии, Владимир Ильич переубедил меня, а ты…
— А в Стокгольме ты снова выступила против
— Да. Очень печально. Но Ленин помог мне разобраться и поверил мне. Иначе бы он не поручил именно мне, когда после Февральской революции я первой пробилась в Россию через границы, передать ЦК: «Никакой поддержки Временному правительству»… А ты, ты настаивал, чтобы мы поддерживали коалиционное Временное правительство, даже с кадетами, даже с Родзянко и графом Львовым, и снова выступил против Ленина, на Апрельской конференции…
— Ты тоже! — уже сорвался Пятаков. — Ты тоже выступала против тезисов в вопросе о рабочем контроле…
— И я тоже. Жаль, что Ленин не отчитал меня тогда, как тебя за шовинизм! Но после того я поставила точку… на твоем моральном давлении на меня! Нет, нет! — остановила Бош движение Пятакова. — Я не обвиняю тебя в том, что ты сознательно сделал меня твоим послушным рупором: у меня есть свой ум! Сама пришла к ошибочным выводам, сама стала на неверный путь выводов и обобщений. Но морально ты был… властен надо мной. — Евгения Богдановна заговорила громче, голос ее стал звонким. — Именно наша близость, наши… человеческие взаимоотношения, как ты говоришь, и закабалили меня, готовили… твоего единомышленника. Но!.. — она встала и сказала резко: — Но к счастью, я оказалась в состоянии взвесить все собственном умом! И на помощь уму пришло именно мировоззрение — мое собственное и, прежде всего, мировоззрение масс, среди которых мы живем. Да, Юрий, ты должен знать, и я бы хотела, чтобы ты в самом деле понял это: не может быть разное мировоззрение и общая… любовь, что ли! Нельзя быть политическими противниками и… любить, или как об этом нужно сказать?
— Евгения! — вскочил Пятаков. — Что ты говоришь! Опомнись!
— Я уже опомнилась. Давно опомнилась. Вот в этом и все дело. А теперь давай закончим этот никчемный разговор.
—Нет, постой! — подошел Пятаков. — Ты бросила такие обвинения в мой адрес, что…
— Обвинения? Нет, обвинений еще не было. Но если хочешь — пожалуйста: у меня есть и обвинения!
Пятаков взял ее за руку, но Евгения Богдановна отвела его руку.
— И я хотела бы, чтобы ты хорошенько обдумал каждое из этих обвинений. А не действовал бы так, как тогда, когда я делала доклад, возвратившись с Шестого съезда партии: тогда ты только насмешливо улыбался и бросал ехидные реплики — в адрес ЦК и Ленина, а в мой адрес — просто вульгарную брань: переметнулась! Перебежала! Дала обмануть себя! И все это только потому, что я безоговорочно приняла все решения съезда все установки Ленина…
— Ленин! И Ленин! — вскипел Пятаков. — Ленин не сходит у тебя с уст!
— Верно. И не сойдет, Юрий. Ибо я — ленинка! А ты пораскинь–ка своим умом — он у тебя есть, хотя и ослепленный громкими фразами и жаждой дешевой популярности, — и ответь себе самому, кто же ты такой? То ты призываешь к мировой революции, то вдруг доказываешь, что диктатура пролетариата еще не своевременна. То мы не готовы, то не готовы массы! То ты требуешь разогнать Центральную раду, то сам вступаешь в нее…
— Я уже слышал это от братца Леонида и других сорвиголов! И требую прекратить издевательство!..
— Хорошо. Я прекращаю. Ecли ты считаешь это издевательством… Разреши только как председателю областного комитета выяснить с тобой, председателем городского комитета, один вопрос, который так и не нашел освещения в… инспирированной тобой резолюции об обороне вместо восстания. Как быть с Всеукраинской конференцией? И я, и Тарногродский от Подолии, и Неровня от Черниговщины, и организации Юго–Западного фронта требуют созвать ее. Думаю, что мы договоримся и с Харьковом, Екатеринославом, Одессой и Полтавой. И только Киевский комитет возражает. Фактически это возражаешь ты.
Пятаков ехидно бросил:
— Ведь ты тоже всегда была против создания отдельного партийного центра на Украине!
— Да, была. Когда еще теплилась надежда на мирный переход от буржуазной революции к социалистической. Но контрреволюция опередила нас, она наступает широким фронтом и по всей Украине. Теперь уж без объединения наших партийных организаций нам не обойтись, особенно в предвидении восстания. Необходим единый украинский центр, который действовал бы от ЦК в Петрограде…
— Сепаратизм! — зашумел Пятаков. — Это и есть сепаратизм!
Бош холодно сказала:
— Напрасно ты и тут не обходишься без своих… фраз… Создание такого центра у нас на Украине совершенно не противоречит и утверждению Ленина о демократическом централизме в партии и позиции ЦК в национальном вопросе…
— Ленин! Ленин! Снова — Ленин! — уже разъярился Пятаков.
Но вдруг он умолк. Черт возьми! А может, и в самом деле? Ведь создание партийного центра на Украине даст возможность в какой–то мере отгородиться от постоянной опеки… Ленина?
Пятаков пожал плечами.
— Вообще, в принципе, я не против создания у нас партийного центра, — буркнул он, — но ведь вы так непосредственно связываете это, ну, с… авантюрой вооруженного захвата власти, с этим бланкистским вывертом…
— Итак, ты не против идеи создания партийного центра, но против идеи восстания? Хорошо. Но…
— О нашем отношении к восстанию мы уже записали в резолюции! — Пятаков схватил протокол со стола и помахал им в воздухе.
— Знаю: первыми не выступать, а в случае нападения контрреволюционных войск штаба — обороняться и тому подобное. Так вот, на случай такого нападения штаба, то есть если контрреволюция и тут опередит нас, областком решил все–таки попробовать привести сюда Пятнадцатый полк.
— Я возражаю!
Бош гневно взглянула на Пятакова:
— Ты можешь возражать против того, чтобы эта реальная военная сила в помощь нам… вступила на территорию города Киева! Но ты бессилен запретить процессу революции развиваться… за пределами твоей латифундии! Винница, к счастью, не подвластна тебе, но она представлена в областкоме. И я буду выполнять решение областкома…
Она прервала речь и сделала шаг к двери.
— Подожди, Евгения!
Бош приоткрыла дверь и задержалась на пороге: